– Слушаю вас, – сказала женщина за не по-здешнему вымытым стеклом.
Сергей улыбнулся – сама вызвалась, надо же, – спросил про маршрутки и получил неожиданно толковый и обстоятельный ответ. То есть сперва застольная тетя уточнила, куда именно ему надо, Сергей, поколебавшись, сказал, и вот тут-то, казалось бы, должны были начаться расспросы и задирания бровей. Но женщина просто объяснила, что северные маршрутки ходят каждые полчаса, но вот именно до Белой Юрты только раз в три часа, и вам как раз повезло – еще двадцать минут осталось.
– А поезда всё? – решил уточнить Сергей, хотя знал и сам.
– Да давно уже, – все так же спокойно подтвердила женщина.
– Спасибо, – сказал Сергей, подхватил сумку и лыжи, но все-таки спросил напоследок – почему-то решил, что обязательно спросить надо. – А «союзники» вообще работают?
Женщина бросила взгляд куда-то перед собой, в сектор, закрытый от просителей подоконной доской, вытащила оттуда на свет божий «союзник», привычно скользнула по нему пальцами и подытожила:
– Нет пока. Ждем.
– Долго ждать?
– На следующей неделе обещали. Только Союза нет, верить, нет, не знаем.
Сергей поблагодарил и повернулся к выходу.
Женщина окликнула:
– Мужчина. Вы как считаете – верить, нет?
– Не знаю, – растерянно улыбнувшись, сказал Сергей и пошел себе, но через шаг остановился, развернулся, шагнул к окошку и вполголоса, как военную тайну, сказал: – Верить надо. Всегда.
Женщина молча изучала его лицо.
Сергей неловко кивнул и застучал лыжами к мутно подсвеченному выходу – солнце лезло в пыльный сумрак тамбура сквозь скверно подогнанную дверь. Но на границе яркого пятна остановился, прищурившись, и снова развернулся к центру зала. Не потому, что хотел все-таки разобрать, показалось ему, или информаторша действительно сказала: «Совет да любовь».
Просто в центре зала стоял и задумчиво смотрел на Сергея Маклаков.
Они хмуро изучали друг друга несколько секунд, потом одновременно тронулись: Маклаков подхватил тощую сумку и направился на посадку, а Сергей с усилием вытолкнул дверь и шагнул в мороз и солнце.
Сергей специально сделал крюк, чтобы пройти вдоль стены, огораживающей насыпь. Поезд будто ждал – тут же выскочил из-за дальнего леса и улетел, оглушительно раскидавшись короткими полыхающими бликами. Закрытый товарняк, вагоны класса СЭ, успел заметить Сергей. Хороший был бы вариант, но ведь пассажирские на этой линии отменены напрочь, а в товарняк поди проберись. В любом случае больше ездить на высокоскоростном товарняке Сергей не собирался – одного раза хватило, слуга покорный, влез помятый, вылез раздавленный, даже в изоляторе неделю лежать разогнувшись не мог.
Не надо об этом.
К тому же возвращаться надо было по правилам.
Кто знает, может, хоть вернуться по-человечески выйдет.
К остановке Сергей подошел одновременно с потертой «газелью» и слегка испугался: под навесом толкалась микротолпа, способная забить салон с горкой. Ждать еще три часа совсем не улыбалось. К счастью, влезли все, как бутылка 0,33 в пол-литровую банку, и пара мест свободных еще осталась. Это не помешало, конечно, рассевшимся теткам зверовато зыркать на то, как Сергей с помощью краснолицего водителя примастыривает лыжи под боковые сиденья, а потом недовольно сторониться, пропуская его к свободному сиденью у задней двери.
Ехать пришлось долго. Сперва Сергей обдумывал похабность варианта, при котором той же маршруткой решили бы ехать соседи из самолета: с одной стороны, бабка с таким багажом просто не влезла бы, с другой – рыбаки могли присесть на пристроенные в проходе рюкзаки, с третьей – равнодушно бросить несчастного попутчика на остановке им было бы сложнее, чем вот этим.
Затем мысли переключились на соседей: интересно, они не терзают мобильные в силу возраста или, как в Иркутске, из-за того, что успели привыкнуть к «союзникам» и предпочитают дождаться их полновесного возвращения?
Отсюда размышления плавно перетекли в варианты встречи и того, что будет дальше. Вариантов было слишком много, и большинство выглядело слишком неудобно – именно неудобно, а не страшно, потому что бояться Сергей так и не научился. Когда круг размышлений стал совсем замкнутым, Сергея окликнул водитель:
– До конечной едем?
– Да-да, – сказал Сергей, встрепенувшись и обнаружив, что остался единственным пассажиром: последняя дама, лязгнув дверью, неторопливо обходила сугроб, подпиравший остановочный павильон с табличкой «Ноябрьский». Крепко думаем, однако. – Долго еще?
– Едем пока, – сказал шофер.
«Газель» с недовольным скрежетом покатилась дальше.
Сергей смотрел в окно. За окном был снег, снег, деревья и снова снег, от которых он успел отвыкнуть. Свежего, союзного воздуха, без которого Сергей особенно загибался все это время, не было: «газель» воняла как «газель» и снаружи оставляла вполне «газелевский» след, что на земле, что в воздухе. Но ноты той свежести, чистоты и пронзительности, которые, оказывается, несли Сергея последние годы и которые все-таки не из одной только газовой смеси лепились, пусть самой чистой и удачной газовой смеси, – эти ноты уже выносили в рабочий режим части головы и души, работающие только в состоянии тихого счастья или острого блаженства.
Предвкусив нарастало.
Я, конечно, вернусь – весь в друзьях и в делах.
– А чего тебе на конечной надо? – крикнул водитель. – Там же тупик, дороги нет и ближайшая заимка через двадцать кэмэ.
– Через двадцать два, – громко поправил Сергей.
– Туда, что ли? – удивился шофер. – На таких лыжах не пройдешь, хантские нужны, там все перепахали как раз от таких лыжников, чтобы в ту сторону не лазили.
– Посмотрим.
– Союз закрыт, туристов не пускают. Там вообще отморозки остались, охрана на психе, чуть что – стреляют. Эвакуаторы, бляха. Не пристрелят, так выгонят – куда денешься-то? Сегодня рейсов больше нет. Замерзнешь, и привет.
– Воронье нам не выклюет глаз из глазниц.
– Чего? – не понял водитель.
– Потому что не водится здесь воронья, – объяснил Сергей.
– А, – сказал водитель и решил больше на психов времени не тратить.
Сергей смотрел вперед и бормотал про снег без грязи, как долгую жизнь без вранья, про вечный полярный день как награду за ночи молчания и последние строки, «наградою для одиночества должен встретиться кто-нибудь», и снова шепотом заводил «все года, и века, и эпохи подряд».
– Конечная, – громко сказал водитель, аккуратно тормозя: дорога здесь была совсем не чищенной. – Выходишь?
– Да, спасибо, командир.
Вытащить лыжи Сергей сумел без посторонней помощи, вылез, помахал рукой тут же развернувшемуся на неровном пятачке водителю и полез, задирая колени, к серебристому павильону, к стене которого был прислонен фанерный щит с надписью «Конечная», неровно выведенной коричневой краской.
Павильон был незаперт и совершенно, шаровым образом опустошен. Не было даже подставок под цветочные горшки, которые Сергей лично ставил здесь два года назад.
Осматриваться Сергей не стал: время поджимало. Обтрясся, переобулся, встал на лыжи, подошел к названию остановки, повалил и оттащил фанеру в сторону. Надпись расколотили и замазали, но «Белая Юрта. СССР – 50 км» вполне читалось.
Поселок разгромили или вывезли подчистую: уж двухсоставной корпус столовой и спортзала должен был обозреваться с трассы – но исчез. Да Сергей по сторонам и не смотрел. Он смотрел на часы. Попрыгал на месте, несколько раз вдохнул-выдохнул сладкий до слипания ноздрей мороз и, хэкнув, пошел на север.
Он не спросил, кто еще есть, кроме Камаловых. Вроде бы точно уехал Бравин – и Кузнецов почему-то сильно не жалел. Вроде бы точно остался Баранов – и Кузнецов его понял. Про Дашку Алик ничего не сказал, поэтому было на что надеяться.
Он не спросил, где будет жить, если поселок стерт с лица земли и карт, а все энергопоставки прекращены, да и некому, кроме солнышка нашего ясного, больше поставлять. Алик на заснеженную поляну не позвал бы.
Он не спросил, есть ли там вообще что делать и чего ради. Алик – зря – не – позвал бы.
Алик сказал, что соберет народ к десяти. Стало быть, покинуть заимку надо было самое позднее в девять. Стало быть, оставалось всего четыре часа на то, чтобы добраться до заимки по бог весть откуда взявшемуся бурелому – впрочем, как раз в связи с его происхождением особых вопросов не было,– передохнуть и развязать поднадоевший обоим узелок.
В общем, времени должно было хватить. Тем более что дорога домой всегда короче.
Дом мог потом переместиться, но в данный момент он был там, где Сергея ждали. Ждали Алик, Элька, Славка и, может быть, Дашка.
Ждал Союз.
Государство – это он, а Союз – это мы. Он прекрасен и вечен, пока мы вместе и пока мы верим.
И горе человеку, когда он один.
А что, как и где – решим.
Алик сказал, что будет на заимке с пяти часов. Бутерброды, чай, бинты и перчатки обещал привезти.
Он не обманул.