Шартен молчал, хмуро поглядывая на пустое поле. Вся эта поездка в Берлин ему очень не нравилась, в ней было что–то унизительное для него. А тут еще раздражающая манера Стенли обращаться с ним как со своим единомышленником и чуть ли не поверять ему государственные тайны. Что ж, генерал Стенли по–своему прав — своей пьесой Шартен дал ему основания думать именно так. Против этого ничего возразить нельзя. Но будет ли следующая пьеса такой, как надеется генерал, это еще неизвестно. И неизвестно, будет ли она вообще написана.
Шартен вздрогнул — рядом с ним какая–то хорошо одетая женщина протягивала руку генералу Стенли. Лицо женщины с острыми чертами поражало злым, неприятным выражением, и тем более неестественной казалась ее сладкая, почти льстивая улыбка, открывающая мелкие зубы. Лицо ее, похожее на мордочку хорька, показалось Шартену странно знакомым.
— Разрешите представить вам Берту Лох, — обратился к нему Стенли.
Лоб Шартена моментально покрылся испариной. Вот кто она! Теперь все ясно. Он видел командозу лагеря Равенсбрюк на суде в Нюрнберге, когда ее присудили к повешению. А сейчас она сидит рядом с ним, словно Равенсбрюка никогда и не существовало. Да, в хорошую компанию ты попал, Анри Шартен!
Берта Лох заметила впечатление, произведенное ее именем, и не решилась подать руку, ограничившись поклоном и сладчайшей из своих улыбок.
— Здравствуйте, — буркнул Шартен и отошел чуть подальше, не имея никакого желания слушать разговор бывшей начальницы концлагеря с генералом Стенли.
— Как ваши дела, Берта? — спросил генерал, не обращая внимания на демонстративный уход Шартена.
— Дела идут хорошо, мистер Стенли, — весело защебетала Берта. — Я хотела бы иметь честь увидеть вас на Кастаниенштрассе, чтобы вы сами убедились в этом.
— Ладно, — сказал генерал. — Поедем прямо отсюда.
— Слушаюсь, — по–военному ответила Берта Лох.
Невидимый оркестр загремел еще громче.
— Можно начинать, господин генерал?
Майер обращался к Стенли по–немецки, и это придавало разговору особенно неприятный для Шартена оттенок.
Арвид Стенли небрежно кивнул.
Майер нажал кнопку возле микрофона и застыл, глядя налево, в широкий проход между трибунами. Шартен невольно взглянул туда.
В проходе показалась колонна людей в серой, очень похожей на военную, форме — это были члены спортивного клуба «Тевтон». Под звуки марша они шагали по восемь человек в ряд: шеренга за шеренгой входила на стадион, и вся колонна, разбитая на взводы, четко, по–военному, больше того, по–прусски отбивая шаг, промаршировала перед генералом Стенли. Командиры взводов и рот шли впереди своих подразделений, которые описывали круг на стадионе, выходили с другого конца и потом, уже вразброд, появлялись на трибунах и усаживались на места. Колонны все шли и шли, скамьи на трибунах все больше заполнялись людьми, и казалось, конца не будет этому шествию и никогда не замолкнет тяжелое топанье кованых немецких, поистине «спортивных» сапог.
Шартена охватил панический страх. Он хорошо помнил тысяча девятьсот сороковой год, застывший, онемевший Париж и точно такие же тяжелые, железные шаги на бульварах. Только тогда эти «спортсмены» держали в руках автоматы.
«Это больше никогда уже не повторится», — думал он, когда война кончилась и советские войска вознесли над рейхстагом знамя победы. Но та картина долго не исчезала из памяти, и в ушах иногда грохотали кованые сапоги, и такты гитлеровского марша словно гнались за ним по улицам Парижа.
И вот сейчас не во сне, а наяву он опять видел то, что мучило его последние годы. Перед ним парадным маршем проходили шеренги прусских вымуштрованных солдат, а он спокойно стоял на трибуне, словно принимая парад. Мог ли он еще вчера представить себе что–либо подобное?
Шартен был потрясен. Он вцепился негнущимися, старческими пальцами в барьер ложи и оцепенел, глядя на колонну, ползущую по стадиону подобно огромной серо–черной гусенице.
— Тут немного больше полка? — спросил Стенли.
— Да, господин генерал.
— Неплохо, но мало.
— Будет и больше, господин генерал.
Марш оборвался. Последние шеренги подходили к выходу.
Теперь возле ложи, где сидел Стенли, собрались тысячи три «спортсменов». Им, видимо, было хорошо известно, кто этот человек в сером штатском костюме.
— Они хотят услышать от вас несколько слов, господин генерал, — заискивающим тоном обратился к нему Майер.
Стенли подумал и усмехнулся.
— Можно.
Майер просиял, быстро нажал кнопку и объявил в микрофон:
— Сейчас с вами будет говорить наш уважаемый шеф и гость.
Голос Майера гремел над всем стадионом. Он тактично не назвал фамилии. Стенли оценил это. Майер все–таки умеет вести себя в цивилизованном обществе.
— Я поздравляю, — сказал Стенли, пропустив обращение, ибо называть этих людей спортсменами было бы смешно, а солдатами неудобно, — членов клуба «Тевтон», желаю вам всяческих успехов в работе и учении и надеюсь, что члены клуба встанут грозной стеной против коммунистической опасности.
«Спортсмены» на трибунах поднялись и закричали «хох» и «хайль» — совсем так, как когда–то кричали в ответ на приветствие Гитлера.
Снова заговорил Майер. Он поблагодарил американское командование за заботу и обещал оправдать все, даже самые смелые надежды. Ему тоже кричали «хох», но немного тише.
— Ну, видели, Шартен? — спросил генерал, когда они с писателем остались одни в комнате позади ложи. — Разве это не вдохновляет такого славного вояку, как вы?
— Откровенно говоря, это зрелище напомнило мне вступление немцев в Париж, — сдержанно ответил Шартен.
Стенли захохотал громко и бесцеремонно, как умеют хохотать американцы.
— У вас неправильное направление мыслей, мой дорогой метр. Вы должны думать и заботиться об «американском образе жизни» в Европе. Тогда и Париж наконец станет настоящим Парижем.
Шартен ничего не ответил. Железный топот «спортсменов» гремел у него в ушах. Сейчас ему хотелось поскорее остаться одному, все осмыслить, постараться понять. Ему казалось, что он узнал о страшной опасности и может спасти от нее весь мир. Да нет, все это глупости, никого он не может спасти…
— Вы не устали, метр?
— Устал.
— Тогда я прикажу отвезти вас в отель. Мне еще нужно заехать по делу на Кастаниенштрассе, и я не хочу вас переутомлять.
Настроение Шартена не. понравилось Стенли, и он решил не показывать ему учреждение Берты Лох.
— Я пройдусь пешком до Курфюрстендамм, — сказал Шартен, — погода такая хорошая, сидеть в машине просто грешно.
— Как хотите, — ответил генерал. — Подумайте над этим парадом, — это было историческое зрелище. Спасибо за компанию и желаю успеха!
Через три минуты генерал уже сидел в машине рядом с Бертой Лох. Майеру он на прощанье пожал крепко руку.
— Где вы набрали столько ребят? — уже ставя ногу на подножку машины, спросил он.
— Кое–кого пришлось очистить от несправедливых обвинений, — уклончиво ответил Майер.
Стенли захохотал. Разумеется, эти «спортсмены» — бывшие гитлеровские солдаты, главным образом из эсэсовских частей, осужденные сразу после войны, а теперь выпущенные из тюрьмы. Что ж! Материал проверенный и надежный.
Генерал сел в машину.
На Кастаниенштрассе все так же сплетали свои кроны каштаны и клены, такая же тишина стояла в маленьком особняке доктора Шитке. Но это впечатление было только внешним.. С приходом Берты Лох здесь многое изменилось.
Вместе с нею пришли деньги, лаборатории расширились, и теперь Шитке командовал уже целым штатом сотрудников. Все это были преимущественно его старые знакомые — доктора–палачи из концентрационных лагерей. На них можно было положиться совершенно спокойно.
Шитке уже бросил свои опыты над спортивным допингом. Поле его деятельности теперь чрезвычайно расширилось — раньше он даже мечтать не мог о таком.
А эта Берта Лох — молодец, привезла самого американского генерала, доложила ему обо всем и не забывает его, доктора Шитке, и его заслуг. Видно, хорошо знает ему цену. Шитке с удовольствием прислушивался к ее голосу:
— В случае надобности, господин генерал, наша лаборатория может снабдить вас за одну неделю таким количеством ядов, что их хватит, чтобы отравить водопроводную систему большого европейского города. К сожалению, мы не имеем возможности проверять свою продукцию на людском материале…
«Командоза снова рвется к свежей крови», — подумал Шитке.
Через полчаса Стенли покидал лабораторию в превосходном настроении. Деловая баба эта Берта Лох!
В приемной генерала ждал невысокий кругленький человечек в таком пестром клетчатом костюме, что каждый безошибочно узнавал в нем американца. Увидев его, Арвид Стенли недовольно поморщился. Появление вызванного им самим Артура Шиллинга напомнило ему о деле, о котором он предпочитал не думать.
— Садитесь, Шиллинг, — сказал Стенли, кладя ноги на стол. — Вы знаете, зачем я вас вызвал?
— Догадываюсь.
— Ну, вряд ли, — усомнился Стенли.
— Вас беспокоят международные студенческие соревнования, — уверенно сказал Шиллинг. — Какое решение приняло командование?
— Мы вынуждены принять участие в этих соревнованиях, черт бы их побрал, иначе они состоятся без нас, и создастся впечатление, будто мы просто испугались. Но раз уж мы примем участие, то необходимо выйти победителями. Берите каких угодно спортсменов, какие угодно команды и просто задавите всех недостижимостью наших рекордов. Победа должна быть одержана любой ценой. Вы меня поняли, Шиллинг?
— Даже ценой поломанных рук и ног?
— Это мелочи.
— Но есть виды спорта, где такие способы неприемлемы.
— Придумайте новые.
— За баскетбол я ручаюсь, за бокс тоже, а в остальном не уверен.
— Вы хотите сказать, что наши спортсмены не лучшие в мире? Стыдитесь, Шиллинг! Я, кажется, зря вас вызвал.
— Соревнование есть соревнование.
— Бот и думайте, как выиграть его наверняка.
— Хорошо, — сказал Шиллинг, — но мне понадобится много денег.