— Отель «Адлон»? — спросила она, и голос ее сорвался. — Можно попросить Тибора Сабо?
И через минуту:
— Тибор! Это я, Эрика! Я хочу видеть тебя, я не могу без тебя жить! Завтра в семь. Хорошо, там, где и в тот раз, на станции Фридрихштрассе. Нет, сейчас я не могу, я убежала из дому в ночных туфлях. До завтра!
Глава тридцать третья
Савва Похитонов удивил всех, пробежав на отборочных соревнованиях, проходивших в Москве на стадионе «Динамо», сто метров за десять и шесть десятых секунды.
Взглянув на секундомер, Федор Иванович Карцев удовлетворенно кивнул. Было приятно сознавать, что Савва сумел взять себя в руки, выдержать сложную почти годичную тренировку, точно соблюсти строгий режим. Без всего этого такого времени не покажешь, Карцев знал это очень хорошо.
Тренер и не догадывался о том, что в последние месяцы Савва Похитонов пережил немало волнений. Посещение Баркова не прошло ему даром. Пришлось ходить в уголовный розыск,' доказывать свою непричастность к спекуляциям Севочки, пришлось даже рассказать обо всем этом матери.
Неонила Григорьевна отнеслась к рассказу сына довольно спокойно.
— Ты в конце концов наверняка угодишь в тюрьму, — сказала она, — если у тебя не будет такой жены, как Ольга Коршунова. Тебя надо держать в ежовых рукавицах. Когда–то мне это удавалось, но теперь уже силы не те. Во всяком случае, я очень рада, что эта беда заставила тебя задуматься о своей жизни. В институте у тебя не будет никаких неприятностей из–за отношений с Барковым?
— Очевидно, нет. Да и отношений никаких не было.
— Тем лучше. А об Ольге думай всегда, и очень крепко думай.
Савва думал о ней и без напоминаний матери. Он не мог забыть девушку. Сейчас прежние ревнивые подозрения казались нелепыми и вздорными. Каким же он был идиотом! Стыдно вспоминать, как он хотел уничтожить Громова или ославить Ольгу. Еще несколько шагов по этой дорожке — и он, чего доброго, стал бы писать анонимные письма. Нет, это больше никогда не повторится.
Победа на отборочных соревнованиях показалась Савве полным триумфом. Он решил ни за что не заговаривать с Ольгой, но не выдержал и при первой же встрече сказал:
— А ты знаешь, я ведь еще не в полную силу бежал. У меня в запасе есть еще две десятых. Поставлю мировой рекорд и посвящу его тебе — это я решил твердо. Когда журналисты спросят, как я этого достиг, я им так и скажу: рекорд поставлен для Ольги Коршуновой и посвящен ей.
— Желаю успеха, — бросила через плечо девушка.
Несколько секунд Похитонов смотрел вслед уходившей Ольге, потом резко повернулся и пошел в раздевалку. Как злила его эта упрямая девушка и как он ее любил, но никак не мог ухватиться за ниточку, которая привела бы его к сердцу Ольги. Даже то хорошее, что удавалось сделать, он ухитрялся испортить какими–нибудь неуместными словами. Но он добьется ее любви — мать права: Ольга должна быть его женой.
Он расхаживал по стадиону, выслушивая поздравления с первой победой, и сердце его переполняли торжество и радостная уверенность. Конечно, он одержит победу на студенческих играх, и тогда все будет хорошо…
Но далеко не все спортсмены были так уверены в своей победе, как Савва Похитонов. Взволнованно, напряженно билось сердце Ирины Гонта. Впервые выступала она на таких больших соревнованиях. Год назад об этом нельзя было даже мечтать. Вероятно, если бы рядом не было Максимова с его спокойной, ласковой улыбкой, Ирина вообще убежала бы со стадиона, чтобы не опозориться.
Она оглядывалась вокруг. На трибунах сидели знакомые и незнакомые девушки из университета и институтов всего Советского Союза. Слева она заметила профиль Нины Сокол с прямым, острым носиком. Нине хорошо, она, должно быть, сейчас совсем не волнуется. А чего ей волноваться? После выступления за рубежом такие соревнования сущий пустяк.
Но Ирина Гонта сильно ошибалась. В эту минуту Нина встала, подошла к ней и села рядом.
— Так боюсь, словно впервые в жизни на стадион вышла!
— Ты?!
— Да, я. Меня подвела эта зима. Нет уверенности.
— Я тоже очень боюсь.
— Ну, тебе бояться нечего.
Они взглянули друг на друга и рассмеялись.
Взявшись за руки, они пошли на поле.
Все последующее промелькнуло перед Ириной, как в тумане. Разминка, вызов на старт, напряженная сосредоточенность и потом бег, стремительный бег до белой ленточки, туго натянутой поперек дорожки. Когда девушка ударилась о нее грудью и вынесла с собой далеко в поле, сто метров показались ей очень короткими — столько энергии накопилось в мускулах. Она пробежала дистанцию за двенадцать секунд. Неплохо. На этих соревнованиях еще никто не пробежал сто метров за более короткое время.
Ирина вернулась на трибуну, села на свое место и взглянула на старт. Готовилась бежать Нина Сокол. Ирина ясно видела ее точеное нервное лицо, порывистые, резкие движения. Вот она нагнулась, ожидая выстрела, и, не дождавшись, раньше времени сорвалась со старта.
Значит, нервы не выдержали. Все пришлось повторить сначала.
Когда прозвучал выстрел, и девушки рванулись со старта, Ирина почувствовала истинное наслаждение, глядя, как бежит Нина. Широкий, сильный шаг, безупречная работа рук, пышные каштановые волосы, развевающиеся на бегу.
— Нина Сокол, — объявил диктор, — показала лучшее время наших соревнований — одиннадцать и девять десятых секунды.
На стадионе зааплодировали.
«Вот молодец, — подумала Ирина, — непременно будет рекордсменкой мира!»
И когда Нина вернулась на место, Ирина так искренне обняла и расцеловала ее, что у девушки сразу стало тепло на сердце.
— Ты чудо, — говорила Ирина. — Я еще никогда не видела такого бега!
Нина устало повела плечами.
— У меня такое ощущение, словно я пробежала не сто, а тысячу метров. Никогда раньше так не бывало…
На поле началось метание диска. Волошина не принимала участия в студенческих соревнованиях, но не могла в такой час оставить подругу одну. Когда Коршунова стала в круг, Ольга Борисовна не выдержала, поднялась с места и, будто желая помочь, подошла к барьеру. Диск поплыл, поблескивая на солнце, и ударился о землю, на метр не долетев до рекордного флажка.
Карцев, сидя рядом с Максимовым на трибуне, довольно кашлянул.
— Хорошая команда поедет в Берлин, — сказал он.
— Да, неплохая, — подтвердил Максимов. — У американцев будет не много первых мест.
— Будут у них первые места, и немало, — сказал Карцев.
— Пожалуй, правда, — вздохнул Максимов. — На этих соревнованиях еще будут. А через десять лет? Не будет у них через десять лет ни одного рекорда. Все к себе увезем.
В это время Ольга Коршунова еще раз метнула диск, и он упал совсем близко от флажка. Карцев даже приподнялся, стараясь лучше разглядеть.
— Хотите увидеть новый рекорд? — улыбнулся Максимов.
— Хочу.
— Для этого вам десять лет ждать не придется, — пошутил Максимов.
Диктор стал объявлять результаты.
— На двенадцать сантиметров не достала, — заметил Карцев.
Ольга Коршунова вышла с поля, подошла к Волошиной, и они вместе пошли вдоль трибуны.
— Когда будут окончательно составлять команду? — спросил Максимов.
— Сегодня вечером. Я попрошу Волошину поехать с нами. Пусть выводит молодых на международные соревнования — при ней они будут чувствовать себя спокойнее.
— Да, это правильно.
Списки команды Советского Союза Ирина Гонта увидела на другое утро. Ведя пальчиком по бумаге, она читала длинный ряд фамилий.
— Авдеев… Бражник… Вавилова… Гоженко…
Вдруг пальчик остановился, и Ирина испуганно оглянулась.
— Гонта? Ирина Гонта? Я?
— Конечно, ты, — засмеялась Нина. — Другой такой у нас нет.
— Ну–ка, девушки, давайте в двадцатую комнату — заполнять анкеты на паспорта, — подошел озабоченный Максимов. — Скорее, скорее, до двух часов все сдать нужно.
— Товарищи, фотографироваться для паспорта на улице Горького, — прозвучало сзади.
— Девушки, заполните анкеты, явитесь вниз, в мастерскую к портному, мерку для формы с вас снимать будут, — проходя с другой стороны, сказал Карцев.
Значит, она едет защищать спортивную честь Советского Союза. Да, ошибки здесь нет, но все происходит не так, как это представлялось раньше. Ведь когда–то все это было мечтой, недосягаемой, далекой. А тут все сразу сбывается на глазах, буднично, деловито.
Уже лежит на столе анкета, и девушка, прикусив острыми ровными зубами язычок, аккуратно выводит в первой графе:
«Ирина Николаевна Гонта».
Портной снял мерку, и снова Ирина, смущаясь, отметила про себя, что растет до сих пор. И когда она наконец вырастет, прямо стыдно!
Уже известна точная программа соревнований в Берлине, как будто они должны состояться здесь завтра, на «Динамо».
И наконец в большом внушительном кабинете девушке вручили заграничный паспорт.
Ирина обеими руками взяла большую, такую большую, что ни в какой карман не положишь, холодную и шероховатую на ощупь книжку. На обложке ясно виден тисненый большой герб Советского Союза. А если раскрыть паспорт, то увидишь свой собственный портрет — с темными глазами, коротким, немного курносым носиком и белыми бантами, которыми сзади подвязаны косы. А по краям портрета несколько больших круглых печатей, и каждая подтверждает, что Ирина Гонта имеет право ехать в Берлин.
Странное чувство охватило девушку. Будто стоит она на самой границе, а за нею леса белорусские, золотистые степи Украины, глубокие шахты Донбасса, высокие дома Москвы, шумные стройки Волги, дымные домны Урала, черные просторы тайги, синие байкальские воды, снежные сопки Камчатки, серые скалы Курильских островов. Это родина. Это она поручила Ирине ехать за границу, в Берлин, и вернуться с победой.
«Победить!»
Эта мысль появилась и уже не исчезала ни на минуту. И, подумав об этом, девушка впервые не испугалась.
— Расписывайтесь, — сотрудник министерства карандашом указал место для подписи.
Ирина вывела свою фамилию с таким чувством, будто подписывала торжественную присягу, и ушла, обеими руками прижимая к груди паспорт.