ещено. И приезжать сюда, когда я захочу, никто не вправе запретить! И спать я могу с тем с кем я захочу, несмотря на то, что родилась и основную часть жизни прожила в небольшом сибирском городе! Ничего не помешало небезызвестной девице из Алтая, далеко не такой красивой, как я в молодости, таскаться по постелям американских конгрессменов, там же в США попасть в тюрьму, а впоследствии стать российским депутатом, оказаться в Думе и принимать законы для народа! Мы – свободные люди! Так что задавайте вопросы предметно!
– Да! Зачем вы нас пригласили? – Люба устроилась рядом с матерью на стуле. Она ёрзала в нетерпении, готовая в любую секунду вскочить на защиту с фразой «Свободу Юрию Деточкину!» или «Свободу попугаю»! Василиса, почувствовав нервозность дочери, закрыла её руку своей ладонью.
– А вас никто не приглашал, – Веретенников с улыбкой посмотрел на молодую женщину. Он продолжал вести себя дружелюбно. – Я хотел встретиться с фру Олафссон. А вы, как я понял, её дочь?
– Да, это моя дочь. Что вы хотите узнать?
– Я думал, что вы уже догадались.
– Да, я видела в интернете небольшой ролик о смерти знакомого мне человека. Только непонятно, каким боком здесь я? Вообще даже странно, что вы раскопали историю многолетней давности. Я не поддерживала отношения с этим человеком и, если бы встретила на улице, то, скорее всего, прошла мимо. Да, когда появился интернет, я из чистого любопытства на Фейсбуке нашла Хельмута, но на контакт его не вызывала, писем не писала и фотографиями не делилась.
– А почему? Вы плохо расстались?
– Мы просто расстались, и всё. Тогда всё было сложнее. Это сейчас вы можете получить визу и полететь в любую страну и любую точку мира. А во времена СССР пробить эту стену и преодолеть железный занавес было практически невозможно. Я до сих пор удивляюсь, как это у меня получилось.
– Может, мне кто нибудь объяснит, что здесь происходит, и о каком человеке идёт речь? – Люба вклинилась в диалог следователя с матерью, переводя взгляд с одного на другого. – Кто такой это Хельмут и откуда ты его знаешь, мама?
– Этот человек из ФРГ – мой старинный знакомый. История давнишняя, потом как нибудь я тебе всё расскажу, – Василиса поправила волосы. – Боюсь, что в данной ситуации и по прошествии стольких лет, я не смогу вам быть полезной. Мы только время потеряем. Я почти всё забыла.
– А давайте начнём с самого начала. Время на это у нас есть, – Славе самому нравилось, какой он душка. – Поведайте, как вы познакомились?
Неожиданно взгляд Волошинской помутнел. Она снова вернулась в прошлое, которое давно закрыла старой плюшевой скатертью, отчего оно покрылось толстым слоем пыли. Мысли и воспоминания полились потоком, словно открылись какие то невидимые шлюзы.
– В тот год я закончила институт и решила отправиться в Москву, так сказать, на экскурсию в виде поощрения за хорошую учёбу и за полученный диплом. Родители помогли с деньгами, нашлись какие то дальние родственники, у которых я и остановилась. Тогда о гостинице не шло и речи. В такие гостевые заведения для иногородних заселялись хлеборобы, передовики производства, всякие партийные работники и иностранцы. Поэтому вариант с московской роднёй, которую до того момента я никогда не видела, оказался самым оптимальным, – губы Василисы тронула улыбка. – Прошло столько времени, а столичные туристические маршруты мало изменились. Я посещала музеи, выставки, в обязательном порядке побывала на Выставке Достижений Народного Хозяйства, в Третьяковской галерее. Помню планировала попасть в театр на Таганке или в театр имени Ленинского комсомола, но грандиозным планам не суждено было сбыться. Москва пустовала, все труппы находились или на гастролях, или отдыхали перед новым творческим сезоном. Вот возле музея изобразительных искусств имени Пушкина нас судьба и свела. Тогда я курила. После избытка прекрасного я вышла на улицу, решила отдохнуть и присела в сквере на скамейке. Ко мне подошёл иностранец и попросил закурить. Мы разговорились и остаток отпуска провели вместе.
Люба наклонила голову, округлила глаза и заглянула в лицо матери с немым вопросом.
– Нет, моя дорогая! – отрезала Василиса. – В гостиницу «Россия» я к нему не ходила! Интердевочки взращивались на московских улицах, а я, девушка со строгим воспитанием из провинции, позволяла себя лишь поцеловать на прощанье. И в те времена детей воспитывали в ограничениях. Слово «нельзя» считалось нормой. И нельзя было гораздо больше, чем можно!
– Вы любили Россманна? – Веретенников слушал заграничную даму с большим интересом. – Как дальше развивались события?
– Про любовь – хороший вопрос! – Волошинская задумалась на секунду. – Я с детства много читала. Мне были интересны Ги де Мопассан, Оноре де Бальзак, Дюма, потом я перешла на более современную литературу в толстых журналах и читала Грэма Грина, Апдайка, Кобо Абэ. Я перечисляю наугад, не ищите определённой системы в именах зарубежных писателей, – женщина снова замолчала, подбирая слова. – Речь о том, что я научилась мечтать и в своих фантазиях витать далеко и высоко! Я терпеть не могла Горького с «Буревестником» и его романом «Мать», не любила Фурманова, Биль Белоцерковского, Тренёва, Шолохова и Островского. Я не хотела знать про нужду и нищету! Голытьбы мне хватало в жизни. Тогда в магазинах невозможно было что то приобрести из одежды, а мне нравились кринолины, парики, двухэтажные красные автобусы, красные телефонные будки, банки, клерки, а не сберкассы с толстыми тётками. Надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду. А на момент знакомства с немцем у меня имелась одна юбка, мною же сшитая блузка, связанный мамой пуловер и туфли, дышащие на ладан! После дождя я не могла отмыть ступни, потому что мои дерматиновые черевички прохудились на подошве.
– А Россманн оказался олицетворением той лощёной, красивой зарубежной жизни? Да, мама? – Люба словно открывала мать с другой стороны.
– Не совсем так. Было занимательно разговаривать на другом языке – тогда познакомиться с иностранцем было делом экстраординарным. На тот момент Хельмут занимался политикой, он окончил университет, посетил множество стран, говорил на нескольких языках, ну, кроме русского.
– Почему ты никогда мне об этом не рассказывала?
– Не думала, что тебе будет интересно прошлое, – Василиса повернулась и окинула взглядом следователя – Вы – человек состоявшийся, достаточно взрослый и знаете, что любовь вспыхивает, но, чтобы она продолжала гореть, нужно постоянно подбрасывать дрова. А между нами возникло взаимное притяжение. Он, скорее всего, влюбился и мне это льстило. Я не красавица в национальном понимании красоты, за мной не бегали толпами одноклассники, а почему то иностранцам я нравилась. Хельмут же не отрывал от меня взгляд!
– И вы решили за счёт его изменить жизнь и уехать за границу?
– Ой, как для вас всё это удивительно! – язвительно воскликнула Василиса и посмотрела сначала на следователя, потом на Любовь. – Какие примитивные оценки вы выставляете, всё гораздо сложнее. Я хотела посетить другую страну, особенно капиталистическую, куда вообще почти невозможно было попасть. Но я хотела и вернуться! Если я никому не расскажу о своих впечатлениях, то зачем вся эта суета? Для меня та поездка была, как полёт в космос!
– И что, показала, рассказала на зависть друзьям, знакомым и соседям? – ухмыльнулась дочь. – Привезла, наверное, кучу шмоток, дефицитную парфюмерию, вожделенные туфли и спортивный костюмчик «Адидас»? Почему же так плачевно закончилась интрижка?
– Да, привезла полный чемодан красивых вещей и обязательно шикарный «Адидас», – Василиса внимательно вгляделась в лицо Любы. – Интрижка, чтоб ты знала, это мимолётное увлечение. Двое встретились, переспали без обязательств. А мы отношения взращивали. Мне хотелось быть лучше чище, выше. Я поднималась высоко в своих мечтаниях, я усиленно изучала немецкий. После той встречи в Москве мы писали друг другу письма, в которых были слова о любви и нежности, а не о том, как и в каких позах произойдёт соитие.
И знаете, в какой стране я очутилась после ФРГ? – Волошинская замолчала на секунду, мысленно возвращаясь в то время. – В тот момент я ещё находилась в Германии. Как то Хельмут принёс журнал «Шпигель», в котором вышла огромная статья как раз о моём маленьком городе. Там говорилось, что шахтёры поднялись на забастовку, перекрыли железную дорогу, разместили палаточный лагерь на Красной площади в Москве и стучат по брусчатке белыми касками. Уезжала я из тихого, бедного, голодного, не ожидающего никаких бед и социальных взрывов городка. На тот момент я находилась в Германии дней двадцать. То есть люди вспыхнули молниеносно! А потом понеслось, поехало! Голод и нищета! Зарплаты трудяги не получали по полгода, мыло и еда по талонам!
– И как ты могла полюбить моего отца? Он простой шахтёр, мужик от сохи, что называется! Как это после политика?
– В слово любовь вы вкладываете какой то громадный смысл. Словно это какая то недостижимая идея, звезда на небе, к которой надо стремиться, но никогда не достичь. Поэтому вы спите с кем попало, едите быструю доступную еду, получаете быстрый короткий успех и снова бежите. Любые отношения надо кропотливо выстраивать, не на небо закатывать глаза, а рассмотреть небо под ногами. Вам, – Василиса оглядела дочь, потом повернулась и глянула на следователя, – уже под сорок лет, а вы не имеете собственных семей. Так, всё, – и хватит про меня! Что вы ещё хотите услышать?
– Почему закончились ваши отношения?
– Я не знаю.
– Вы не хотите говорить? – настаивал Вячеслав Юрьевич.
– Я не знаю, – упрямо повторила Василиса. – Тогда не было сотовых телефонов, интернетов, скайпов и прочих способов быстрой связи. Письма шли по десять дней и со временем слова «ich liebe dich” потеряли всякий смысл. Наверное, наши отношения просто исчерпали себя.
– В каком немецком городе вас встретил Хельмут?
– Во Франкфурте на Майне.
– Вы прибыли в Россию из Швеции шестнадцатого августа. Где проживали с того момента? – следователь вернулся в день настоящий.