– В отеле «Сельское подворье».
– Надо же, какое совпадение! Россманн проживал именно в этом отеле. Именно шестнадцатого утром его видели в той гостинице в последний раз! – Веретенников наклонил голову и сощурил глаза, выказывая подозрение. – И сей факт не может не настораживать! Из сотни московских отелей вы выбрали именно «Сельское подворье». Вы станете утверждать, что это чистое совпадение?
– Конечно! – Василиса немного растерялась, потом быстро взяла себя в руки. – Именно совпадение и ничего больше! В летний период довольно сложно найти достойное место для проживания в столице! И этот отель подходил мне идеально по цене, по питанию и по транспортной доступности! И не ищите чёрную кошку в тёмной комнате, там её попросту нет.
– Да не волнуйтесь вы так! – ехидно ухмыльнулся Веретенников. – Однако я вам не рекомендую покидать Москву до окончания расследования.
– Я под подозрением? – Волошинская возмутилась. – Может тогда вы озвучите мои мотивы? Зачем мне убивать человека, о котором я и думать забыла, а тем более таким кровожадным способом.
– Под подозрением все, кто имел личные контакты с немцем. А пока удалось установить только вас. И ещё такой деликатный момент, – следователь замялся. – Дело в том, что тело Россманна так никто не опознал. Вы – единственная, кто может это сделать. Только вы можете знать что то такое, что знают очень близкие люди, – Вячеслав снова замешкался и украдкой кинул взгляд на дочь. – Мы вас не торопим, конечно, нужно время, чтобы вспомнить некоторые физиологические подробности.
Василиса глубоко вздохнула и кинула взгляд на дочь. Ей совсем не нравилось, что Люба присутствует при столь странных обстоятельствах, в какие она попала.
– Боюсь, что ничем не смогу вам помочь. Столько лет прошло! Скорее всего, он очень изменился. В то время не делали татуировок, такая мода пришла в мир гораздо позднее. В нашей стране наколками себя покрывали персоны из мест не столь отдалённых. А если у моего друга появилась тату, то это произошло после меня.
– И всё же, – настаивал Вячеслав Юрьевич.
– Вы знаете, во время посещения ФРГ я вела дневник, хотела затормозить время, пыталась зафиксировать каждую мелочь. И, поверьте, уже после ни одна поездка в другие страны не впечатлила меня настолько, как то, первое путешествие. Потом на улицах Гамбурга, Любека, Бремена я пыталась вызвать в па мяти те запахи, те ощущения, но уже не могла воспроизвести уплывающие картины. Так вот, эта тетрадь сохранилась, как ни странно. Когда я уезжала из Сибири, то сложила в коробку фотографии, какие то личные вещи и, зачем не знаю сама, положила туда и этот дневник.
– И где ты оставила коробку? – оживилась Люба, которая сидела, сбитая с толку целым потоком откровений, которые связывали мать с прошлым. Ей казалось, что о самом родном человеке она знает всё, и тут всплыли такие подробности, которые ещё предстояло переварить! – У нас там не осталось ничего!
– Коробка стоит в кладовке у брата Василия, если он её не выкинул.
– Ну, это мало вероятно! Дядя Вася к порядку имеет отношение косвенное, – скептически кивнула Люба и хлопнула в ладоши. – И вот появилась причина брата повидать!
– Хорошая мысль! – поддержал Веретенников. – Однако дело не терпит отлагательств. Я не настаиваю на том, чтобы вы сию минуту отправились в морг на опознание, и всё же.
– Послушайте, – Василиса хотела как можно скорее покончить с расспросами. – Человек был в России много лет тому назад и сейчас нелёгкая принесла его по вопросам бизнеса. Значит, надо искать того, с кем Хельмут имел договорённости. Ни политик, ни бизнесмен не может появиться в чужой стране без предварительных контактов и приглашений. С кем то же он связывался!
– В том всё и дело, что никаких контактов и переписки с живыми людьми нам обнаружить не удалось. А кстати, откуда вам известно, что Россманн прибыл в страну по вопросам бизнеса? И вы не задали ни единого вопроса о том, при каких обстоятельствах было обнаружено тело! – Веретенников подозрительно сощурился. – Всё же вы поддерживали с ним отношения? Вы сказали, что находили Россманна в социальных сетях, но нам не удалось найти даже маленький след!
– Я из пустого любопытства нашла страницу Хельмута на Фейсбуке, но это было лет семь тому назад. Ещё тогда я удивилась, что о его личной жизни ничего нельзя было понять. И его самого я узнала с большим трудом! Он опубликовал только одну свою фотографию. Хельмут изменился, набрал лишний вес, постарел, но на снимке я видела именно Россманна. И напоминаю, что фото я видела семилетней давности, за эти годы многое могло произойти. А о подробностях его приезда в Москву сейчас я узнала из репортажа какой то блогерки или блогерши, не знаю, как правильно сказать.
– Уж не Аделины ли Пироговой?
– Кажется, так её зовут, но точно не помню. Вы можете сами увидеть ролик в интернете.
От злости у следователя внутри всё заклокотало. Он не знал причину приезда немца в Россию, а блогерка знала! Веретенников сам не понимал, на кого злится сильнее – на свою нерасторопность или на девицу, которая оказалась мобильнее и прытче. Он до поры пригасил раздражение и снова обратился к Олафссон:
– Василиса Ильинична, я бы хотел сопроводить вас к месту опознания. Только хочу предупредить, что это зрелище не для слабонервных.
– Это далеко?
– Морг находится неподалёку. Мы дойдём пешком.
– Я пойду с вами! – подскочила Любовь и вскользь глянула на следователя. – Вы не будете против?
– Конечно, не против, – согласился Веретенников и пожал плечами. – Только вам придётся подождать снаружи.
Если ещё несколько минут назад следователь был скептически настроен на то, чтобы перелистывать дневник с записями более чем тридцатилетней давности, то после того, как он узнал, что Пирогова его обскакала и добыла информацию, которой у него не имелось, следователь решил, что не стоит пренебрегать даже малой возможностью. Нужно использовать все шансы, чтобы пролить свет на причины прибытия немца в Россию.
– Может, у вас остались старые фотографии с той встречи в ФРГ?
– Нет. Я ничего не сохранила. Мой муж – отец Любы – имел нрав резкий. Он был ревнивым собственником, и я не хотела его раздражать прошедшим романом. А дневник, я думаю, сохранился.
– До окончания следствия вам нельзя покидать Россию, но вы можете передвигаться свободно внутри страны.
– Это значит, что я смогу поехать в свой город к брату?
– Я даже настаиваю на этой поездке. Нам нужен дневник!
1989 год
Василиса восхищалась Москвой, но не питала к ней особой любви, потому что не чувствовала от города никакого тепла. Её слезам Москва уж точно не верила. Коренные москвичи, по её мнению, отличались снобизмом, они терпеть не могли приезжих, которые пытались укорениться на столичной территории, и называли их «лимитой». С какой стати жители приватизировали эту территорию, Волошинская не понимала. По факту исконных обитателей города можно было пересчитать по пальцам. Волошинская специально просмотрела демографическую таблицу и выяснила, что после Октябрьской революции в 1920 году Москва насчитывала чуть больше миллиона жителей, а уже в 1989 году население уплотнилось до девяти миллионов человек. Понятно, что народ размножался, и всё же прирастала столица именно за счёт провинций! И с чего бы гражданам с московской пропиской считать себя коренным населением? Якуты по праву владеют Якутией, буряты Бурятией, башкиры Башкирией и мордвины Мордовией! А что за национальность у москвичей, непонятно.
Так рассуждала Василиса в свободные минуты, которые появлялись поздно вечером перед сном. С новым красным гербовым заграничным паспортом она носилась по всей столице. Путешественница понимала, что надо получить штамп на въезд в ФРГ, но где такой документ добыть, она не совсем понимала. В ОВИРе – в отделе виз и регистрации сибирского городка ей кое как объяснили, куда бежать и в какие двери стучаться, но начальница подразделения – крупная дама с халой на голове – сама толком ничего не знала. Она никогда не выезжала дальше Ессентуков, а мимо московских посольств разных государств даже рядом не проходила. Волошинская поняла, что для начала надо отправиться прямиком в посольство. В первый день она так и сделала.
На Большой Грузинской улице, где в те годы находилось посольство ФРГ, творилось невообразимое столпотворение. Народы из всех пятнадцати республик собрались разом возле узкой лазейки, через которую можно было попасть на другую сторону железного занавеса. Все трясли документами, переговаривались и делились собственным опытом. Сперва предстояло сдать пакет документов в это самое окно, только после этого появлялась надежда на получение вожделенной визы. И не факт, что штампик оказывался в паспортах всех желающих. До того момента ещё надо было дожить. Волошинская только через много лет поняла, что немцы давали визы всем, у которых пакет документов находился в полном порядке. Только добраться или не добраться до той очереди у посольства позволяли лишь загадочные люди в штатском.
В очередь пришлось записываться. Замусоленная тетрадка с длинным столбиком фамилий передавалась из рук в руки. Отмечаться приходилось каждый день не позднее девяти утра, невзирая на погоду, перед самым открытием представительства. Исключение составляли только выходные дни, когда посольские работники отдыхали, пили пиво и ели свои колбаски с горчицей. Некоторые очередники не выдерживали и самоудалялись по разным причинам. У кого то заканчивался отпуск и человек не укладывался в сроки, у кого то завершались даты в приглашении, кто то не мог приобрести билеты на поезд или самолёт, а кто то заболевал или просто разочаровывался. Однако таких было мало. Жаждущие уехать за кордон сплачивались. Их объединяло желание подпрыгнуть, вскарабкаться на железный забор и заглянуть в сторону капиталистического запада, который, как они видели по телевизору, разлагался и загнивал. Самое странное, что вонь от гниения доносилась совсем не дурная – пахло французской парфюмерией Turbulences, Climat, Ispahan и Sikkim. Вожделенные коробочки иногда попадали в торговые точки московских торговых сетей к радости советских модниц.