родину малую, но события разворачивались независимо от её желаний. В душе Волошинская даже радовалась, что сможет вдохнуть в себя родной воздух. В Швеции она не могла уловить даже толики такого травянистого аромата. Она накинула капюшон, запрокинула голову, втянула в себя запахи – и на секунду замерла в блаженстве.
«Наверное, уже лезут маслята скользкие с жёлтыми шляпками. Жаль, что полевая клубника отошла, обычно самый урожай в июле, – мелькнуло в её голове. – В лесу надо будет побывать однозначно! Побродить среди деревьев и подумать о бренности бытия.»
Её никто не встречал. Ваську она предупредила перед самым вылетом, но не в смысле того, чтобы он готовил комнату или койко место. Она не хотела, чтобы братец, погружённый в тину удовольствий, пропал в этом колодце, как в Бермудах. Волошинская не желала искать его с фонарями и собаками белым днём, рыская по городу. По большому счёту, Василиса не особенно волновалась за брата. Он из той породы людей, которые способны вытянуть из своего чубука всё до последней никотиновой капли. Такие живучи, как уличные собаки. Но, как ни крути, свой своему поневоле брат. Всё таки по человечески родителей надо на кладбище навестить. А таскать пьяное мурло за собой то ещё удовольствие, пусть хоть перед матерью с отцом человеком выглядит. Василиса самым серьёзным образом верила в то, что родители и даже дед наблюдают за ними. Им на том свете может быть стыдно или неловко за своих чад.
Когда такси ещё находилось на въезде в город, Василиса почувствовала, как солнечный свет помутнел, воздух вокруг сгустился и насытился угольным запахом. Много лет назад, ещё до того, как она собрала чемоданы и уехала в другую страну, её город начал превращаться в индустриальную зону, почти непригодную для проживания. Шахты в связи с нерентабельностью затопили, и предприимчивые дельцы начали рыть котлованы. Так в центре города появились открытые разрезы, которые отравляли жизнь простых граждан. Над дорогами нависали терриконы. Искусственные насыпи из пустых пород стенами возвышались прямо рядом с домами жителей. Тяжёлые БЕЛАЗы день и ночь, поднимая густую угольную пыль, вывозили адскую добычу для продажи.
Коммунальные службы чистили улицы, красили скамейки и разбивали цветники, но как бы ни старались сотрудники благоустройства, разрезы отравляли воздух радиоактивными отходами. Жильцы писали во все инстанции, жаловались на невыносимые экологические условия. Владельцы разрезов получали предписания, но проводить рекультивацию отработанных земель никто не собирался. Человек ничего не значил, потому что временщики пришли только брать и продавать. Сами они, как правило, жили среди мартышек, пальм, окуная ноги в солёную тёплую морскую воду. Да и не ноги совсем, а копыта, потому что только черти могли устроить такой ад на земле. Волошинская закашлялась, – как только она появлялась в городе, её начинали душить приступы кашля.
По поводу жилья Волошинская связалась лишь с давнишней верной подругой. Так как поездка организовалась спонтанно, она не успела забронировать номер в гостинице, да и не уверена была, что такая возможность вообще существует в маленьком городке. Уже перед посадкой на самолёт она заглянула в «Booking.com” и, кроме посуточной аренды замызганных квартир, ничего не нашла. Арендовать сомнительное пристанище Василиса не стала, мало ли? Она знала скрытые возможности своего города, поэтому не подвергала свою жизнь ненужному риску. Такси доставило Волошинскую в район многоэтажек. Подруга Лена с мужем встретили её возле подъезда. Уже подъезжая к месту, Василиса предупредила друзей, что прибудет с минуты на минуту.
– Хорошо, что сразу к нам, – Елена обвила шею Волошинской руками. Рядом с лицом Василиса почувствовала алкогольное амбре. – Я пельмени налепила, как ты любишь, с лаврушечкой и перчиком. Мясо брала не готовым фаршем, а вырезку свинину и говядину. То есть никакой сои, пищевых добавок или, не дай бог, химии!
– Ну, добро пожаловать на родину, – широко раскинул руки Сергей – муж Елены. – Иди, обниматься будем!
Волошинская заплатила таксисту, и друзья поднялись на шестой этаж. Когда дверь в квартиру отворилась, и Василиса переступила порог, то в первую секунду не поняла, что происходит. Какая то толпа зашумела, загалдела, её начали тискать и обнимать. Волошинская поняла, что Лена успела собрать старых друзей, коллег и пригласила даже соседку Надежду с её старой квартиры. Василиса неожиданно заплакала. Она жала руки, что то говорила, пытаясь рассмотреть каждого, и в то же время вытирала брызнувшие слёзы. Все переместились из прихожей в гостиную, где уже дымился варёной картошкой и пельменями накрытый стол.
– Мы немного приняли на грудь, пока тебя ждали! – Серёга проводил гостью во главу стола. – А теперь – за встречу, Василинка! Родина скучала по тебе. А ты – по родине?
– Ну, как же не скучала? Конечно, грустила в разлуке. Как же я рада вас всех видеть!
Народ зашумел, и гулянка покатилась с тостами, закусками и разговорами. Почему то друзей мало интересовала Швеция, спрашивали, конечно, для проформы, но каждый, не дождавшись ответа, провозглашал:
– А вот у нас всё путём! Живём как сыр в масле. Нет, конечно, обстановка международная оставляет желать лучшего, америкосы совсем оборзели! Что они от нас хотят, не понятно!
– Как, не понятно, – взрывались ответы с другого конца стола. – Всё хотят загрести, – и нефть, и газ, и лес! Вон, углём все склады забиты, девать некуда. Наша страна неприлично богата.
– Я слышала, – робко пыталась вставить Василиса. – Что уголь никто покупать не хочет. Цивилизованные страны переходят на альтернативную энергетику – ветряки и солнечные батареи.
– Китайцы хотят, туда всё прём! Нам ваш европейский рынок без надобности, а вы пользуйтесь ветряками! Только от них черви из под земли лезут и птицы погибают.
– Что за чушь! Какие черви? – Волошинская дивилась осведомлённости приятелей. – А уголь предприятия не вывозят из за санкций. Из за международных запретов ни покупать, ни продавать ничего нельзя.
– А когда это останавливало русского предпринимателя? Нам чем труднее, тем задорнее мы становимся. Это вы там в Европах замерзаете.
– Да не замерзаем мы, – пожала плечами Волошинская. – Цены стали выше по каким то позициям, а других трудностей я не заметила.
– Василинка, ты не спорь, – давнишний приятель Иван почему то не захотел слушать её доводов. – Страна наша бескрайняя, и границы определяем мы. Нам, по ходу, Польша задолжала, с Болгарией не всё так просто, немцы, понимаешь, пасть открывают. А ведь мы можем повторить! Напрасно вы попёрли против нашей страны, мы вас быстро в бараний рог свернём! Арсеналов у нас хватит, чтобы весь мир в труху превратить. А уж твою Швецию – в три секунды!
– Вань, а кого ты конкретно можешь свернуть? – Волошинская понимала, что вступает на территорию, которую, как мухи, давно засидели и оставили свои жёлтые испражнения пропагандисты из телевизора. – Что вы все носитесь со своим богатством, словно у вас у каждого нефтяная скважина? По факту у вас лично ничего нет.
– У нас есть Родина! А у тебя?
Неожиданно реплика Ивана получила поддержку гостей. Народ загоготал, начал поднимать рюмки и пьяно тискать друг друга в объятьях. Кто то завопил:
«Я – русский, я иду до конца!»
Потом слова – «Я русский всему миру назло!» ввели в ступор Василису, и она задалась вопросом – кому назло и почему национальная принадлежность должна быть кому то назло?
Когда закончилась одна песня, началась другая про берёзоньки и занозоньки. Василиса смотрела на знакомые, постаревшие лица и не понимала, откуда столько агрессии и отчаянной воинственности. А главное, зачем? Их детям и внукам жить дальше. Жить, чтобы что? Провести в бессильной злобе век и передать последующим поколениям то, чем были богаты сами? И так до бесконечности?
Когда над столом воцарилась относительная тишина, Волошинская поднялась со своего места. Она понимала, что и алкоголь в том числе подхлестнул на пламенную речь, но она себя уже не контролировала:
– А ты меня, Ванька, за какие провинности Родины решил лишить? – Волошинская неожиданно разозлилась. – Я так же с вами в девяностые последний хер без соли доедала, я с вами транспаранты и портреты генсеков на палках таскала на Первомай! Я не ела вкуснее, не спала дольше! По блату мясные куски из магазина, крадучись, не волокла! А сейчас я – пенсионерка и живу там, где хочу! И вы живите в радости, а не оглядывайтесь на соседей. Кулаками махать дело нехитрое, а вы попробуйте договориться. Забыли, что наши деды провозглашали? Да, лозунги были простыми : «Мир во всём мире»! Только сейчас за эти слова срок можно схлопотать. Возделывайте свою землю и не шастайте со своим уставом по чужим монастырям. Откуда в вас эта имперскость, масштабность? Сибирь пустая до того, что китайцы проплешины на земле оставляют, вывозя лес, потому что контроля нет. В Новый год жители Благовещенска смотрят за реку и восхищаются китайскими салютами. А вы свои салюты не пробовали сотворить? Вместо этого ты, Ванька, хочешь Швецию стереть с лица земли. А ты знаешь, что там люди живут? Детей рожают? Или вам, имперцам, насрать на детей, женщин, стариков? Без уважительного отношения к другим народам вы не получите уважение к себе. Вы напоминаете двух забулдыг у кривого забора, которые спрашивают друг у друга:
«Ты меня уважаешь?»
Если нет, то сразу зуботычина! Никто не притягивает вас, чтобы взасос целоваться. Но, как скунс, выпускать вонючую струю и визжать, что можем повторить, это удел не сильных.
Волошинская закинула в себя рюмку и в тишине вернулась на своё место. Притихшие гости быстро пришли в себя, засобирались по домам. С Василисой никто не прощался, словно её и не было вовсе. Когда Лена с Сергеем закрыли двери за последней семейной парой, то вернулись за стол.
– Как то не так пирушку я себе представлял, – Сергей разлил из бутылки.
– Вы извините меня, – вздохнула Василиса. – Не надо было мне вовлекаться в спор.