– Да брось! – ухмыльнулась Лена. – Это всё Иван воду баламутит! Поговаривают, что он доносы пишет, вот при нём народ свободно выражаться и опасается. Пошли спать, и выкинь из головы плохие мысли. Все люди разные и думают тоже по разному. Ты всех знаешь много лет, кто то, конечно, изменился, а в основном каждый сохранил прежние ценности – это добро, человечность, честность и любовь.
Следующий день Волошинская посвятила брату. Она всегда усмехалась, вспоминая слова из песни Владимира Высоцкого: «Какой ни есть, а он – родня!»
Ну, куда теперь от него деваться? Васька всё таки нашёл свою войну. Вернулся он с ранением, и государство отблагодарило его хорошей пенсией. Ему хватало на еду, на оплату коммунальных услуг и ещё оставалось на утешительный приз на барабане в качестве дешёвого алкоголя. А вот на протезирование зубов не скопил, так и остался с тем, что дала природа! Ремонт убогая квартирка не видела с тех пор, как брательник заехал в однушку после сноса родительского дома. Да и одеждой, даже с китайского рынка, он себя побаловать не мог.
Убогость не волновала его нисколько. Василий жил высокими страстями. Он следил за политическими процессами в стране и за рубежом. Брат Вася давал всему происходящему в мире чёткую и понятную оценку. Он ругал демократов, сам не зная за что, ненавидел евреев, проклинал ЛГБТ шников, хотя ни одного в жизни не встречал. Для любви и ненависти он получал чёткие указания из телевизора. Собутыльников Волошинский делил на своих, чужих и нейтральных. Свои разделяли его точку зрения, то есть так же костерили Америку с долларом и показывали Европе вместо газа большую фигу. Глупая Европа из за Уральских гор не могла видеть этот смачный шиш, сложенный из грязных пальцев, и – напрасно. Лучше бы прислушалась к мнению российских глубинариев! А вот чужие, которые отстаивали своё мировоззрение, отличное от Васькиного, могли получить в морду. Нейтральные соглашались со всеми постулатами, которые выходили из чрева всезнающего Василия. С такими Вася скучал, выпивал без аппетита и азарта! Те просто радовались тому, что стакан наполовину полон и грустили, когда тара оказывалась наполовину пустой.
Василиса осмотрела подъезд и удовлетворилась работой коммунальных служб. Белые потолки и светло зелёные панели лестничных пролётов радовали глаз, и совсем не пахло табаком. Она нажала на кнопку звонка, и через минуту дверь открылась. Брат не выказал ни радости, ни удивления. У Васьки ходило ходуном всё тело. Каждая часть норовила вырваться из общего организма, чтобы пуститься в самостоятельное плавание по жизни, а, может, уже и по смерти. Смерти Волошинский не боялся, он знал, что придёт она, когда организм погрузится в алкогольное забытье и сухие губы ещё несколько секунд будут втягивать никотиновый дым в лёгкие. Сестра заметила мандраж Васьки и укоризненно качнула головой. Брательник заметил осуждение в её глазах и огрызнулся:
– Лучше бы поправила здоровье родственника!
Он никогда никого не просил. Вася требовал, ставил на место. Он не опускался до побирушества. Иногда, когда заканчивались деньги, и до пенсии надо было как то протянуть несколько дней, он сидел, как цуцик, у окна с тоской в глазах, не выпуская изо рта сигарету. На этот период он переходил от сигарет с фильтром на вонючую «Приму». Табачные крошки прилипали к языку, и он безучастно собирал жёлтую шелуху прокуренными пальцами. Когда был моложе и в силах, то подрабатывал на продуктовой базе. Там он разгружал мешки с картошкой, носил коробки с крупой и с макаронами за толику малую. Сейчас силы уже не те. Всё чаще он стал хандрить, перестал посещать шумные компании и знал, что если полезет в морду к несогласным, то может оказаться в глубоком нокауте. Да ну их к лешему! Лучше одному с рюмочкой, а телевизор расскажет и покажет всё.
Васька имел представление обо всём и не терпел другого мнения. На противоположные высказывания мужик раздражался, начинал материться и махать кулаками. От волнения подступал кашель. Идеологический спор заканчивался тем, что Васька заходился в приступах удушья, злоба рассеивалась, оставалась лишь досада от собственного бессилия. Василиса была в курсе того, какими страстями жил брат, она знала о его ненависти к Америке, Европе и гомосятине. Отношения с Василисой он не поддерживал, не звонил и не поздравлял с днём рождения. Однако соседям и собутыльникам рассказывал, что сестра сбежала из страны и живёт в загнивающем Западе. А в каком месте тот Запад загнил, ему поведал всё тот же телевизор. И за то, что у него маленькая пенсия, грязная квартира и недостаток продуктов в холодильнике, он винил всё тот же Запад, Америку и внешних врагов.
Василиса смотрела на Василия, и в её душе возникла жалость, замешанная на презрении. Как же можно так бездарно распорядиться жизнью? Она прошлась по квартире, не снимая обуви, и открыла форточку, запуская свежий воздух.
– Ты бы хоть с женщиной какой нибудь познакомился, она бы тебя обстирывала, – Волошинская оглядывала убогую обстановку, – еду готовила, было бы с кем вечерами политических экспертов из телека обсудить.
– На кой она мне нужна?
– Ты же считаешь себя личностью? – Василиса не спрашивала очевидные вещи, поэтому и не ждала ответа. – Человек – стадное животное, при этом стадное больше в умственном, нежели в телесном отношении. Человек может один пойти гулять, может какое то время жить, ни с кем не контактируя, но он не выносит одиночества в своих мнениях.
– Умная приехала!
– Это не я умная, а Джорж Сантаяна, американский философ, – буркнула сестра, поставила на стол сумку и сунула туда руку. – Как же можно жить, не делясь ни с кем своими соображениями? На, – Василиса предполагала тряхомудное состояние брата и прихватила «мерзавчик» с водкой. Она знала, что дай ему поллитровую бутылку, он всосёт в себя всё сразу, потом уже – никаких дел, только бла бла бла! – Собирайся, поехали на кладбище. Повидаем родителей, потом помянем нормально. Поди, горячего не ел давно.
– Надо же! Приехала шведская королевна! Мы, бизоны, не ждём, когда кончится буря, мы её преодолеваем, несмотря на встречный ледяной ветер со снегом. Вон глянь в холодильник, – у меня всё есть!
– Ага, есть, бизон ты засушенный! Да и не бизон ты вовсе, а пустоголовый баран!
Василиса обошла бутылочную батарею и, стараясь не касаться пыльных предметов интерьера, двинулась на кухню. Под давно не мытым обеденным столом разместился ряд пустой тары. Волошинская вздохнула и укоризненно качнула головой:
– Кучеряво живёшь, братец!
– А ты думала, – вяло отозвался из комнаты Васька.
Василиса подвинула стул, не снимая обуви, поднялась и, с трудом открыв дверцы, заглянула на антресоли. Среди пустых банок, старых полиэтиленовых пакетов и каких то тряпок она обнаружила старую коробку из под финских сапог. Именно в этой коробке она собрала всё, что не поднялась рука унести на помойку перед отъездом. Волошинская спустилась, оставила добычу на подоконнике и, смахнув пыль, решила, что содержимым займётся после того, как вернётся с кладбища. Она наконец открыла дверь холодильника и качнула головой. – Да уж, есть на жопе шерсть! Ладно поехали, потом затаримся продуктами, и порядок у тебя наведу. Засрался по самые уши! В окнах уже солнечного света не видать!
– Обойдусь! – Васька сопротивлялся вяло. Он знал, что сестра не побрезгует и вывезет его нечистоты. Да и в вымытом холодильнике появится кусок мяса с колбасой. Про бутылки он не мечтал, знал, что сестра не расщедрится на алкоголь, но за обедом даст выпить рюмочку другую.
На кладбище приехали на такси и, наказав водителю ждать, отправились в сторону от центрального входа. День выдался жарким и безоблачным. Над душистыми травами жужжали пчёлы, пахло мёдом и полевыми цветами. Вот эти ни с чем не сравнимые ароматы Волошинская вызывала в памяти всё то время, пока жила в Швеции. Пока шли к родительским захоронениям, Василиса вертела головой, она уже начала забывать соседей, которые покоились рядом с близкими. Увидев знакомую фамилию, она окликнула брата:
– Глянь, новая могила. Помер Валерка Синицын. Я и не знала. Никто не написал.
– Ага, помер. Месяца два тому назад похоронили, – после мерзавчика Васька находился в благодушном расположении духа. – Молодой ещё, а вот что то здоровье подвело. Да и выпивал. Четверых детей оставил после себя. Как баба его справляется, непонятно! Красотой никогда не отличалась, а сейчас уж замуж точно никто не позовёт, да и кому нужны четыре рта? Их ещё одевать, обувать надо!
– Социальные службы помогут, – Василиса спускалась вниз по тропинке, следом пыхтел брат. – Назначили, наверное, какую нибудь пенсию, чтобы содержать несовершеннолетних. Помню в 2014 он пост выставил в «Одноклассниках», что то вроде «Ура! Крым наш!», а я тогда думаю, что тебе то с этого Крыма? На какой чёрт он тебе? Всё равно не поедешь и детей не повезёшь. Вот так и помер, и Крым не посмотрел, и детей сиротами оставил.
– А тебе лишь бы над людьми насмехаться! Захотела жить за границей, вот и живи, а к нам не лезь.
– Это почему не лезь? Оттого, что я живу в другой стране, моя страна Родиной для меня быть не перестала!
Василиса обернулась и сердито глянула на брата. Что то в последние дни многим безосновательно хочется лишить её места, где она родилась! А брат решил не продолжать перепалку, всё таки впереди маячило застолье за счёт родственницы. Он лишь махнул обеими руками и мотнул головой со словами:
– Что про Валерку Синицына говорить? Он зубы себе вставить не мог, не то, что в Крым поехать.
– Точно, зубы! – неожиданно Василиса остановилась в задумчивости. – Он тогда что то талдычил про процелан!
– Кто он?
– Да, не важно! – Волошинская заторопилась – Давай своих навестим – и поехали. У меня в городе дела. Очень срочно надо позвонить!
1989
В купе образовалась отличная компания. Семейная пара из Украины направлялась к родственнику в Ганновер, молодая дама из Казахстана ехала в Мюнхен, а путь Василисы лежал во Франкфурт на Майне. Несмотря на разброс в немецкой географии, поезд мог примчать их только в Берлин Восточный, из которого надо было перебраться в Берлин Западный, а там уже каждого ждала своя дорога. Самой щедрой во всей компании оказалась Василиса. Как только поезд тронулся, она поставила на стол бутылку шампанского, торт «Прага» и выложила отварную курицу.