— Как он реагирует? — с любопытством спросил Баклажанский.
— Смеётся! Он говорит, что я непоследовательный, что у меня крайности! То я говорю, что он умер, то, что он бессмертный… Он удивляется!
И Гребешков, ещё раз призвав Харитонова к серьёзности, в самой сжатой форме изложил в трубку историю константиновского элексира.
— Вот и все! — закончил он перечень фактов. — Вы мне, конечно, не верите? Ах, вы всё-таки считаете, что это очень возможно! Не возможно, а так и есть! Подробности вы узнаете при встрече! Что? О времени свидания сговоримся позже? Хорошо! Но обязательно сегодня. Будьте здоровы, Николай Иванович.
Гребешков положил трубку и победно посмотрел на Баклажанского.
— Все! — взволнованно и гордо сказал он. — Мы выполнили свой долг перед человечеством. Мы, наконец, нашли настоящего бессмертного!
Глава семнадцатаяНАСТОЯЩИЙ БЕССМЕРТНЫЙ
Перед вечером бывшие бессмертные по телефону договорились о свидании со своим преемником. Харитонов пригласил их к себе. Правда, он был очень занят и окончательное время встречи предстояло ещё уточнить.
Но нетерпение подгоняло Гребешкова и Баклажанского. Они не стали ждать этого уточнения и решили просто прийти к Харитонову домой и дожидаться его там.
Харитонов жил в заводском районе Москвы, в получасе ходьбы от комбината. Сквозь зелень листвы на фоне серого бетона и сверкающего стекла то и дело Мелькали синие спецовки рабочих и инженеров. Из заводских ворот выезжали новорожденные автомобили. Из-за заборов взмывали в небо только-только оперившиеся самолёты, и Семен Семенович, поднимая голову на их шелестящий шум, никак не успевал поймать глазами ни одного самолёта, потому что это были новые наши современные машины, которые обгоняли свой собственный звук, как часто наши современные дела обгоняют слова.
Впрочем, вопреки обыкновению, Семен Семенович почти не смотрел по сторонам. Он был слишком поглощён предстоящей встречей с настоящим бессмертным. Лишь один раз он задержался.
— Стойте! — схватил он Баклажанского за локоть. — Смотрите!
И Гребешков указал на большой щите объявление, стоящий у входа во Дворец культуры. На щите было написано, что сегодня в лектории состоится встреча со стахановцем Н. И. Харитоновым, который расскажет, как он выполнил в истекшем году пять годовых норм.
— Да он уже живёт в будущем… — удовлетворенно кивнул Федор Павлович.
Гребешков и Баклажанский некоторое время молча разглядывали этот щит, словно волнующую картину. Их радовало, что Харитонов, по-видимому, оказывался человеком вполне достойным того, чтобы первым прикоснуться к вечности.
Дальше всю дорогу вплоть до дома Харитонова они наперебой пытались нарисовать себе его портрет. Причём тут выявились серьёзные расхождения: Гребешков уверял, что Николай Иванович окажется немолодым, солидным брюнетом, а Баклажанский, напротив, утверждал, что Коля Харитонов — молодой, светловолосый юноша.
В азарте спора Баклажанский и Гребешков прижали к перилам спускавшегося по лестнице высокого, крепко сбитого мужчину с седыми висками и молодо блестящими глазами. Горячо жестикулируя, они загораживали ему дорогу и никак не давали проскочить вниз. Высокий гражданин прижался к стене, чтобы осторожно обойти Гребешкова со спины, но в этот момент Семен Семенович сам отшатнулся назад и оказал:
— Вот сейчас мы войдём к товарищу Харитонову, и вы увидите…
— Простите, — вмешался высокий. — К Харитонову вы не войдёте. Его нет дома.
— А где же он? — спросил Баклажанский.
— На лестнице, — улыбнулся высокий. — Я Харитонов Николай Иванович. Будем знакомы.
Несколько смущённые необычностью знакомства, Гребешков и Баклажанский, в свою очередь, представились Харитонову.
— Ах, значит, это вы и есть? — приветливо улыбнулся Харитонов. — Бывшие владельцы бессмертия? Что же вы всё-таки не позвонили, как мы условились? А теперь неловко получается — у меня как раз сейчас начинается депутатский приём.
Семен Семенович немедленно отметил про себя, что Харитонов депутат. Это было хорошо само по себе как характеристика бессмертного и, кроме того, гарантировало, что Харитонов отнесётся к попавшему ему в руки народному достоянию со всей подобающей ответственностью.
— Что же делать? — Харитонов опять улыбнулся. — Ведь мои избиратели не должны страдать из-за того, что меня постигло это долголетие? Верно?
— Конечно, — сказал Баклажанский. — Мы сами виноваты. Но, видите ли, перенести нашу беседу на завтра уже нельзя. Я уезжаю. Так что, если разрешите, мы подождём…
— Да, да, — поддержал его Гребешков, — откладывать нельзя. Если позволите, мы посидим у вас на приёме. Нам интересно…
— Ну что ж, пожалуйста, — согласился Харитонов и пригласил их следовать за собой.
Они спустились с лестницы и прошли в маленький кабинетик домоуправления, где обычно депутат райсовета принимал своих избирателей.
Посетителей ещё не было, и Харитонов предложил пока начать беседу, заранее извинившись, если её придётся прерывать, когда будут приходить избиратели.
Он сел, но сел не за стол, а в кресло перед столом. Так он, видимо, принимал всех посетителей, и это придавало приёму какой-то товарищеский характер. Этот оттенок с удовольствием отметили про себя и Гребешков и Баклажанскнй.
Как будто все складывалось хорошо, и тем не менее Семен Семенович не мог победить неясную тревогу. Его тревожило спокойствие Харитонова, явно неуместное в такой торжественный момент. Его смущало и то, что Харитонов, говоря о долголетии, улыбался. Эта улыбка казалась Семену Семеновичу легкомысленной и беспечной, а может быть, даже иронической.
— Скажите нам, — волнуясь, начал он, — вы слышали что-нибудь о работах Константинова?
— Конечно, — сказал Харитонов.
— И все же вы не верите до конца в своё бессмертие? — спросил Баклажанский.
— Почему вы так думаете?
— Ну, это вполне естественно… На людях элексир ещё не проверен… Я сам сперва не верил, — сказал Баклажанский. — Но вы, кажется, ещё более недоверчивы, чем я…
— Да как вам сказать? — Харитонов усмехнулся. — Я не учёный, и я не могу только на основании нескольких статей безоговорочно утверждать, что именно элексир Константинова принесёт нам долголетие. Но я знаю одно: это непременно будет. Ведь нам так нужно то, над чем работает академик Константинов…
— Значит, вы всё-таки допускаете эту возможность? — обрадовался Гребешков.
— Да, конечно! — сказал Харитонов. — Но дело даже не в том, верю я или не верю в своё личное долголетие. Бесспорно одно: мы должны сделать все, чтобы помочь науке решить этот вопрос.
— Ясно! — сказал Гребешков и торжественно поднялся со стула. — Спасибо вам, Николай Иванович, за серьёзный подход к вопросу. От имени Константинова и вообще от всех нас.
— Прошу извинить за нескромность, — вмешался Баклажанский. — Но есть ещё один вопрос. Какие выводы вы делаете из своего предполагаемого бессмертия? Что вы лично собираетесь предпринять?
— О, не беспокойтесь! — улыбнулся Харитонов. — Я в любой момент готов предоставить себя для любых исследований и опытов, если это будет необходимо.
— Ну это естественно! — сказал Баклажанский. — А ещё что?
— А что же ещё я должен делать? — искренне удивился Харитонов.
— Мне казалось, — начал Баклажанский, — что вы должны сейчас…
Но Федор Павлович не успел договорить, так как пришёл посетитель и Харитонов, согласно уговору, вынужден был прервать беседу.
Посетитель — обстоятельный старик-пенсионер, — неторопливо размотал шарф, расстегнул пуговицы пальто, достал из внутреннего кармана какой-то нарисованный от руки план, расстелил его на столе Харитонова, аккуратно разгладил его тяжёлой шершавой ладонью, водрузил на нос железные очки и только после всей этой подготовки, солидно откашлявшись, обратился к депутату:
— Я, товарищ депутат, не жалуюсь. У меня к вам вопрос. А именно вот какой: для чего наш новый посёлок выстроили — чтобы его поминутно на кино снимали или для того, чтобы в нем красиво люди жили?
— Ну, это вопрос ясный, — сказал Харитонов. — У нас все делается для людей.
— Так, — удовлетворенно кивнул посетитель. — Тогда ещё вопрос: если у людей растёт борода, её брить надо?
— Обязательно, — улыбнулся Харитонов.
— Так. Отсюда третий вопрос: где брить? Попрошу посмотреть на план посёлка. На четыре улицы — одна парикмахерская. Вот она крестиком отмечена.
— Да-а, — покачал головой Харитонов. — Маловато, конечно. А это что у вас?
— Это следующий вопрос. Банно-прачечный. Значит, у нас двадцать корпусов по восемь этажей. И в каждом этаже население широко пользуется бельём — как носильным, так и постельным и столовым. А что мы тут имеем?
Харитонов склонился над планом и с интересом слушал посетителя. Казалось, что он совершенно забыл про Гребешкова и Баклажанского, и несколько обиженные гонцы бессмертия, отойдя в сторонку, тревожно шушукались между собой.
— Посмотрите на него, — говорил Баклажанский. — Он совершенно не чувствует своей ответственности перед будущим и занимается делами, которые мог бы отложить на другой день.
Гребешков прислушался к разговору Харитонова с посетителем и обеспокоенно вздохнул. Действительно, тема их беседы была далека от бессмертия.
— …Так. Теперь пятый вопрос, — неторопливо говорил посетитель. — Перерыв называется обеденный, а во всем районе пообедать за час негде. Вот если мне, скажем, салат «оливье» и «лангет соус-пикан» нужны, это я найду. Это можно в ресторан зайти и посидеть, извините, за графинчиком часа два-три, под хороший разговор. А вот где мне в перерыв быстренько и хорошо заправиться? Где какое-нибудь сосисочное заведение? Или, скажем, молочная «забегаловка»? Как говорится, вопрос остаётся открытым. И, значит, район новый, а трудящиеся должны по-старому всухомятку питаться… Или вот шестой вопрос…
В плане у посетителя кружочками, крестиками и звёздочками были отмечены и недостающие спортплощадки, и ещё не открытые ателье, и ещё многое из того, что, по его мнению, обязательно должно быть в новом посёлке, но ещё не сделано райсоветом и соответствующими организациями. Наконец на пятнадцатом вопросе список претензий исчерпался и, аккуратно сложив свой план, посетитель передал его Харитонову, застегнулся на все пуговицы, замотал шарф и степенно распрощался.