еще Дороти?! – я наконец сумела вставить слово в его речь о наполеоновских планах. Нифига себе разошелся… а, что самое ужасное – и меня своим энтузиазмом заражал. Но – нет, нет, нет. Разные источники информации – это прекрасно, но Эйнар явно перебарщивает и все усложняет. Мне бы пока как-то надо решить что с одним-единственным Львом делать, а он тут еще каких-то левых Хранителей (и не только) приплести хочет… Да и прав Хоук. Это Эйнару в кайф лезть во всю эту грязь с политикой и интригами, но ведь я же совсем не такая.
Я не хочу быть такой.
– Давай только без обид и трагедий… но – уймись. Я не хочу привлекать к себе внимание Рады лишними телодвижениями. И так привлекла – и полезла Рада к Эби со своими промывающими мозг беседами…
– О, – судя по выражению лица Эйнара совсем без обид не обошлось. – Ладно. Хотя, если так подумать, кто-то со стороны наверняка решит что и твои мозги оказываются... промытыми после каждой беседы с Хранителями из компании Ярэна Корна… Но... черт с ним. Хочешь посмотреть, что я придумал для нейтрализации нежелательной реакции драконьего стекла на вытяжку из роговицы отовского ястреба?..
Я хотела и с удовольствием переключилась на мирную артефакторику – хватит на сегодня серьезных разговоров.
Глава 24. Абигейл (1)
Раньше, на Кронусе, меня часто ругали за всякие мелкие проступки. По большей части проступки эти сводились к невыученным урокам, кляксам на платьях или небрежному внешнему виду, но наказывали меня за них как за настоящие преступления. Хвалили пореже, так как идеальное поведение воспринималось как нечто должное, а не как достижение. Потому я наперечет знала все возможные ошибки и понятия не имела, что нужно сделать, чтобы меня погладили по головке.
К счастью, в академии я быстро переучилась. Даже можно сказать распустилась. Пары меня научила прогуливать Яна, мятую рубашку с пола подбирать, быстро накидывать и идти на занятия научил Фрино. Однако, несмотря на то, что я вроде бы расслабилась, осталась у меня одна не дающая мне покоя дилемма.
Мне больше не на кого было ориентироваться, чтобы понять, что хорошо, а что – плохо. Из-за того, что все студенты пришли сюда, в академию, из разных миров, путаница в морали царила страшная. И порой, вроде понимая, что я не сделала ничего плохого, я чувствовала себя виноватой.
Вот и сейчас я бродила по академии, как поднявшийся из могилы мертвец, и не понимала, почему мне так плохо и куда мне податься.
Фрино отправился на Орну. Он не разговаривал со мной до самого отбытия, заперся в комнате и настойчиво просил уйти. За что я себя ругала? За то, что не смогла переупрямить своего парня? За то, что не сломала дверь и не поговорила с ним по душам, не успокоила? За то, что послушала Яну и не стала лезть вслед за Фрино в пекло? Ведь вроде сделала все так, как от меня все хотели… одному только Эйнару и не угодила. Но чувствовала, что поступила совершенно неправильно.
Слова нортейлца очень крепко застряли у меня в голове. Все. Но особенно слова о том, что делать нужно то, что я хочу сама.
Резонный вопрос, а что, собственно, мне нужно-то?
И с кем поговорить на такую важную тему я не знала. С Янкой? Но это ведь опять получится, что я от нее вроде как завишу. С Фрино? Он, увы, отсутствовал. С кем-то из соседей по общежитию? Но мы с ними не настолько близко общаемся, чтобы говорить на такие откровенные темы. С Мармором? Но он вряд ли в жизни больше меня разбирается. Здесь нужен был кто-то взрослый. Рада? Но она – заинтересованная сторона, навяжет еще что-нибудь вредное.
Вот и бродила я будто в трансе по академии, раздумывая, с кем поговорить. Вышла из забытья я от осознания очень странного факта. Моя рука держалась за ручку знакомой двери. На этот раз женского хихиканья из-за нее не доносилось. Вокруг меня – и я почти физически чувствовала это – раскинулся лабиринт катакомб. А за дверью, за волшебным окном, в своей недотюрьме сидел Малум.
Немного подумав, дверь я все же дернула. Та оказалась заперта и я, не особенно церемонясь, уже во второй раз сломала ее замок. Открыла. Вошла. Завешенное простыней окно находилось все там же, где и в прошлый раз.
– Кто там? – спросил Малум больным, надтрестнутым голосом.
Отвечать я не стала – а толку? Просто сбросила белую ткань и натянуто улыбнулась. Его величество великий и ужасный революционер всея Плутоса возлежал на своей красной кровати в гордом одиночестве и прикладывал к голове пустую, прозрачную бутылку. Этих самых бутылок здесь было полно – и полных, и пустых, и недопитых, и разбитых. Кажется, я застала Малума то ли после запоя, то ли в процессе. Увидев меня, он болезненно поморщился и спросил:
– У меня это… как ее… а, да... белая горячка, или ты, соседка, по мне соскучилась?
– Мда, кажется я не вовремя пришла.
Малум неожиданно свирепо замахал на меня руками:
– Что ты! Что ты! А ну стоять, не сметь уходить! Ты моя сладкая, мое спасеньице, моя ласточка…
Я удивленно моргнула. В голову пришла резонная мысль – перепил? С пьяными будучи трезвой я еще не общалась, но подозревала, что ничего приятного в этом нет. И все же Малума мне стало жалко, уж больно больным он выглядел.
– Что с тобой случилось? – спросила я, плюхнувшись прямо на пол. – Отдыхаешь после бурной вечеринки?
– Да… какая там… то есть тут… может быть вечеринка, милая? – невесело улыбнулся демон. – Ох, умираю я. Скучно мне, рыбонькая моя, так что хоть вешайся. В Междумирье я хоть духом свободен был, течение времени мог не чувствовать, мог просто провалиться в безумный полусон, а когда пробуждался – было за кем понаблюдать... А здесь – тоска, клетка. Мне бы в черную водичку да раствориться совсем-совсем, сил никаких нет здесь сидеть!
– Тебе же вроде все нравилось? – поддела его я, внутренне злорадствуя.
– Ключевое слово – нравилось, – подчеркнул прошедшее время Малум, перевернув бутылку и приложив ее ко лбу другим боком. – Но посуди сама. Ну что у меня есть? Вино, две эти тупые куклы. Книжки. И все! А я ведь по меркам демона сейчас в таком возрасте, когда только-только вкус к жизни просыпается. Ну сколько мне? Чуть больше тысячи? Не знаю даже, сколько мне лет-то толком, бедный я бедный! Мне бы хоть с кем-нибудь поболтать, хоть разочек, ну хоть с одним нормальным, разумным существом не важно какой расы. Эти шлюхи такие тупые… такие… без всяких мыслей в голове. Скучно мне с ними, деточка моя, любовь моя, радость моих очей…
– О небо, – закатила я глаза. – Перестань. Честно – ты ужасен.
Демон послушно заткнулся и, закрыв глаза, отвернул от меня голову. Какое-то время он вот так лежал, и мне даже на секунду показалось, что уснул. Но тут на меня хитро зыркнул его яркий, голубой глаз. Один – правый, который он скосил на меня пытаясь не показать, что смотрит.
– А ты, собственно, чего хотела?
– Да уже ничего, – призналась я. – Так… тоже поболтать было не с кем. Вот и… принесли ноги.
– Тянет тебя ко мне, – то ли пожаловался, то ли констатировал факт Малум. – Как бы ты меня не ненавидела, а ведь связала судьба. Ну ладно, не судьба. Ментальная связь. Все же двумя душами в одном теле долго ходили, вот и влечет тебя к пусть не родной, но половинке.
– Не исключено, – нехотя согласилась я, а потом добавила. – И я тебя вроде как больше не ненавижу. Ты мне просто противен.
– К этому я привык, не переживай. Я всем всегда был противен. Таких как я вообще никто не любит. Потому что мы слишком сильно торчим из жизни. Мы как горы, которые не дают караванам проехать короткой дорогой. Как рифы, которые приходится оплывать кораблям, как…
Сравнения у него, кажется, закончились, и он затих, печально закрыв глаза.
– Да уж, куда мне до тебя, господин гора, со своими мелкими проблемами, – вздохнула я.
– А что за проблемы? – будто между делом поинтересовался Малум.
Я открыла рот… и неожиданно для себя вывалила на него все, что меня беспокоило. Каждый раз, когда я замолкала, решая, что все, хватит откровенничать, Демон хмыкал, переворачивал бутылку и смотрел на меня до тех пор, пока я не продолжала. Он ничего не комментировал, просто слушал. Я же пожаловалась ему и на Яну, которая играла в опасные игры с Хранителями, и на Фрино, который запретил мне ехать с ним, и на Раду, которая подкинула мне слишком сложную задачку с другим миром, и на магию мою глупую мечеобразную, и на Эйнара, и на Кешу, и на Бруснику, и на обстоятельства, и на всех и вся по списку. Даже сама удивилась, как же это во мне столько накопилось.
А когда я наконец закончила, Малум хмыкнул громко и протяжно и заявил:
– Знаешь, это вызывает ностальгию.
– Что именно? – нахмурилась я, уже жалея о своей откровенности.
– Ну, твои проблемы, – демон неопределенно помахал в воздухе рукой, будто отмахивался от надоедливого насекомого. – Когда-то я тоже мучался из-за всех этих мелких неурядиц. Вот вроде они по одной кажутся такими маленькими, а как нападут все скопом – и хоть в воду от них беги. Эх… времена.
– А теперь ты о такой ерунде не беспокоишься, значит? – обиделась я.
– Я о ней мечтаю, – признался Малум. – Загубил свою жизнь, вот, теперь догорают остатки моей бравады на костре из несбывшихся мечтаний. Я, конечно, не покаааазываю, пытаюсь быть таким вот смелым-сильным, но на деле я просто сижу тут взаперти и мучаюсь. А ты – свободна. И можешь делать что хочешь. Цени, милая, эту свободу. Пока не потеряешь, не поймешь, какая она хорошая штука.
– Да, не спорю, – вздохнула я, обняв колени и положив на них подбородок. – Знать бы еще, чего я толком хочу от этой свободы.
– А это издержки твоего прошлого заточения, детка моя. Тебя просто не научили, как это делается. Вот смотри. Все очень просто на самом деле. Вот если бы ты не боялась никого обидеть, если бы тебе не надо было соблюдать никакие приличия и ты бы была бы бессмертной, чем бы ты сейчас занималась?
– Я бы сейчас была на Орне с Фрино, – призналась я.
– А еще?
– А еще я бы сама полезла в язву и узнала, кто оттуда кричит. И еще бы я вернула Бруснику с Эквариуса. А еще, если уж совсем размечтаться, я бы взяла Яну и попыталась открыть такой мир, который бы был совершенно безопасным и настолько красивым и полезным, что она изменила бы свое отношение к нашей магии. Ну почему она такая… скучная? Почему ее совсем-совсем не тянет на приключения? Зачем она лезет к Хранителям, от которых для нас исходит главная опасность? Я ее в этом совсем не понимаю…