ня участником на выставке-ярмарке в Германии. А потом еще и поучиться мастерству у доброго знакомого Хоука из той же Германии.
Складно так рассказывал, что я сама поверить была готова – даже в ту фантастическую вещь, что хобби это принесло и принесет еще мне денег куда больше, чем основная работа. С которой я уже уволилась, да – но это, якобы, и к лучшему, и вообще Билли клянется обо мне позаботится.
Он сидел и рассказывал, а я думала – какой же все-таки Хоук милый, всю ложь на себя взял. Я только поддакивала, а когда надоело слушать его гипнотическую болтовню – ушла на кухню. От мамы приличного обеда все равно не дождешься, так что пришлось самой засучить рукава и вспомнить свои скромные навыки в готовке. Хорошо, что хоть продукты были. Мясо, сыр, помидоры, чеснок – все это можно было запечь в духовке.
Петя решил побыть со мной.
– Какой-то он у тебя больно крутой, – отметил братец, уваливая свой зад на стол. Я впервые подумала, что эта привычка, оказывается, у нас семейная.
– Ну извините, какой есть, – Петьку хотелась обнять, волосы ему взъерошить, но как-то по странному неловко я чувствовала себя дома. Думала приду и... и... черт его знает, что, но вот расслабиться все не получалось. Видеть родных было радостно так, что сердце сжималось, но показать это – словами и жестами – я почему-то не могла.
– Тебя в сети уже больше месяца не было. И мама говорила, что ты какая-то странная по телефону... И денег за последнее время наслала столько, что она даже решила не просто их отложить, а купить новую стиралку... и ноут мне. Спасибо, типа как, – Петя смущенно дернул плечами. Но я обратила внимание на другое.
– В смысле “не просто отложить”? А что, раньше она только откладывала?
Петя глянул на меня чуть испугано, будто бы понял, что сказал то, что говорить не должен был. И до меня запоздало дошло, что это мой своевольный кулон из блэртелита действует. Совсем забыла... и ведь отключить без магии не могу.
– Ну вроде как... – понизил голову Петька, – мама думает, что ты сама фиг копить будешь, ты ведь вечно все, что имеешь, то сразу и тратишь. Ну и она вроде как помогает, типа надежной такой копилки. Мама же на своих книжках электронных нормально зарабатывает...
– На каких еще книжках? – ошарашено шлепнулась на стул я.
– На женских таких, – скривился Петя. – Про любовь. С магами и драконами. И это... – он покраснел, – эротику, вроде как. Но это она от нас скрывает, ясен пень.
– О боже, черт, – я определенно была в шоке. – Мой мир больше не будет прежним. Моя мать целыми днями пишет эротические книжки... с ума сойти.
Губы так и растянулись в улыбке.
– Ты не говори ей, что я тебе сказал! – умоляюще пробормотал Петя, и я все-таки не выдержала – обняла его так, что кости затрещали.
– Сдурела? – парень сразу забрыкался, и я со смехом его отпустила.
– Ладно, ладно... Не скажу, конечно. Иди уже, позови всех к столу.
Расставляя тарелки, я думала о том, какая я все-таки становлюсь слепая, когда считаю себя воплощением благородства, этаким ангелом-хранителем для убогих. Даже на маму родную смотреть свысока предпочитала, считая ее неспособной самой заработать хоть что-то. А мама, та еще гордячка, стыдилась дочери признаться в таком компрометирующим ее светлый высоконравственный облик хобби – даже приносящем деньги. Стыдилась, что не простила , не утешила меня, когда было нужно, а сейчас – поздно. Сейчас я тоже якобы слишком горда и самостоятельна, и проще делать вид, что мы чужие, связанные лишь семейным долгом люди, чем признать свои ошибки.
Понимание этого внезапно принесло такое облегчение.
Глава 5. Яна (3)
***
Хоук ел мою еду с аппетитом, но и с опаской – будто бы думал, что я ему какой особый ингредиент с подвохом в мясо добавила. Я, увы, не сообразила, но, чтобы человека не разочаровывать, кидала все на него многозначительные, предвкушающие взгляды – пусть боится.
Мама на наши переглядывания смотрела с умилением и это напрягало. Слишком быстро изменилось ее отношение к Хоуку – от подозрительности к высшей степени благосклонности. Хотя за такое вкусное вино, что он притащил, любую сомнительную биографию простить можно.
Но если мама гнев на милость и сменила, то Сашка так просто поддаваться обаянию Билла не собирался и все пытался меня дискредитировать, чтобы ухажера отвадить.
– А ты знаешь, что Янка дерется? – ехидно спрашивал Саша.
– Еще как знаю. Она ударила меня примерно на седьмой минуте знакомства, – невозмутимо отвечал Хоук.
– Яна! – возмущалась мама. – Проверка мужчины на прочность это, конечно, важно, но нельзя же так сразу.
Я делала очередной глоток вина – это куда приятней глупой игры слов.
– Яна свою собаку любить будет сильнее и кормить вкуснее – стопроцентно. Ты вообще видел какая у нее собака здоровая и злющая?
– Мы с Фраем отлично поладили. Он меня даже не укусил ни разу...
– Кстати о собаке, – наклонилась ко мне мама. – Надеюсь, ты не собираешься оставить ее нам?
– С подругой я Фрая оставила, – рассеянно ответила я, допивая залпом остатки вина в бокале. – Слушай, мама, пока мальчики мне тут кости перемывают, пошли на балкон, покурим.
Курить, конечно, я не собиралась – это так, условная шутливая фраза для “нужно поговорить наедине”, и мама за это предложение с энтузиазмом ухватилась.
Балкон, обычно установленный ящиками с цветами – бело-розовой петунией, алой бегонией, синим клематисом – был непривычно пуст и уныл. Голые решетки давно проржавели, краска облупилась, половину площадки занимали старые тазики, ящики, кастрюли... И удачный вид на новые детские качели и золотые березки во дворе не спасали картину удручающей бедности. Хотя причем тут бедность, когда деньги были – просто нежелание.
– Совсем на свои цветы забила? – грустно спросила я маму. Та только отмахнулась.
– Слишком много с ними мороки. Кому они вообще кроме меня надо?
– Мне нравились.
– Тебя полтора года тут не было.
– Я у тебя послушная девочка. Ты сказала – убирайся. Живи самостоятельно дальше. Вот я и...
– Я... просто слишком расстроилась из-за того, что оказалась права, – отвела взгляд мама. Спустя столько времени просить прощения она не собиралась. Ну и пусть, переживу, сама ведь такая же – и я и так видела, что она сожалеет.
Мы немного помолчали, мама явно хотела что-то спросить, но не решалась.
– Ну? – я в конце концов потеряла терпение, взяла ободряющее ее за теплую, шершавую руку.
– Ты такая... умиротворенная, – мама ласково улыбнулась. – Не помню, когда тебя такой последний раз видела. Это из-за... Уильяма этого, да? Ты любишь его?
Мама серьезно, тревожно так на меня посмотрела.
– Он любит меня.
В этом я была уверена.
Мама приподняла бровь, и я поспешила добавить:
– Ну и я его.
А потом вздохнула и сказала, что думала по-настоящему:
– Он хороший, правда, но... Честно говоря, я не уверена, что он не использовал на тебе какую-то магию, чары или артефакт, чтобы заставить расслабиться... показаться достойным доверия парнем...
Мама предсказуемо поняла все по своему и внезапно покраснела, как девочка.
– Так ты знаешь...
– Эээ... о чем? – неубедительно прикинулась непонимающей я. Опять потянуло глупо улыбаться.
– Не придуривайся, Яна. Чтобы ты да шутила про магию! Будто бы я не знаю, как ты со всей этой мистике-фантастике относишься. Петя разболтал, да? Что я пишу дурацкую фэнтезятину...
– Я надеюсь, пишешь ты с удовольствием, а не с ненавистью к каждому слову, – укоризненно покачала я головой.
– Ну... в основном, да, – чуть растерянно согласилась мама, – но...
– По-моему это здорово, что мы обе зарабатываем своим хобби, – я улыбнулась – светло, счастливо. Обняла маму – всю свою любовь, все свое понимание, все свои извинения попыталась передать в этом объятье. Но растягивать момент не стала – а то совсем расклеюсь.
– У меня для тебя кое–что есть, кстати, – с энтузиазмом сказала я, доставая из прицепленной к поясу кожанной сумочки-кошелька футляр с сережками. – Ну, на самом деле у меня много чего есть, это просто мои любимые, простые, так, чтобы каждый день носить, но хорошенькие... мне кажется тебе очень подойдут.
Болтая всякую ерунду, я уже надевала маме на уши скромные, но стильные сережки в форме абстрактной завитушки. Артефакт, который поможет ей поправить здоровье. Мы с Кешей обсуждали способ, который вылечит мою маму раз и навсегда – но, увы, без магических обследований ее самой ничего не получится.
Зельями можно было убрать болезненные симптомы, замедлить, и даже остановить развитие болезни, но их нужно было постоянно принимать, чтобы работало. Этот вариант отпадал – не стала бы мамуля пить какую-то подозрительного цвета жидкость, еще поди ж и светящуюся. Так что на этой неделе я много свободного времени потратила на изучение целительства и, заручившись помощью Кеши с Эйнаром, создала эти сережки. К тому же мне просто хотелось сделать это самой.
– Ох, спасибо, Янка...
А еще для мамы красивые сережки всегда были лучшим подарком. После книги, разумеется. Я уже и не помню, когда дарила ей в последний раз подарки, а не просто отправляла деньги... Не помню, когда видела маму такой растроганно, и то, какое приятное чувство это вызывает.
У меня с собой были еще украшения и небольшие фигурки-сувениры, чтобы поставить на полки в гостиной – артефакты на удачу, на здоровье, защита от воров и прочих злодеев – ну мало ли что, лучше перестраховаться.
Еще у меня была красивая на вид, и страшная по сути расписная тарелочка – их у нас была целая коллекция, мама когда-то собирала. Но я понимала, что не хочу ее оставить. Что это будет против моих принципов. Ведь я сама так проклинала Раду и Академию за обман с завесой, которая заставляла забывать о доме. Точнее не заставляла забывать, а приглушала все чувства и эмоции... И эта невинная тарелочка должна была сделать тоже самое по отношению ко мне. Просто, чтобы мама и братья не думали обо мне, не волновались, не замечали никаких странностей в моем поведении и длительном отсутствии связи. Чтобы можно было Кеше и мне забить на телефонные разговоры, в которых все равно нет ни грамма правды.