Мастер перевоплощений, блин. Я ухмыляюсь в трубку — он загоняет меня в ловушку.
— А третьего варианта не дано?
Мой дерзкий тон всего лишь скрывает нервозность. Не знаю, как поступить. Я бы и выпила, чтобы расслабиться хотя бы немного, но не хочу показаться его матери какой-то легкомысленной особой, поэтому… поэтому говорю ему взять то же, что и себе выберет. Ну а что?
Отключившись, я все равно не перестаю думать о Егоре. Он слишком глубоко пробрался в мои мысли. Точнее, по-другому: он, скорее, выбрался из задворок разума, потому что я не забывала о нем никогда. Как бы ни старалась, как бы усердно ни врала себе — я любила Егора Сталь безгранично, невозможно всецело и отчаянно все шесть с половиной лет в разлуке. А теперь выпустила эти чувства на волю, и они уже готовы сожрать с потрохами.
Останется ли от меня что-нибудь?
Глава 35
Когда Егор возвращается с огромным количеством пакетов, мы с Боингом сидим на крыльце у подъездной дорожки. Набегались и теперь едва дышим, но этот засранец все равно вынуждает меня чесать ему загривок — невыносимо вредное, хитрое и прекрасное животное.
Бо дважды гавкает в сторону хозяйской машины, а затем срывается к Егору. Наши взгляды пересекаются, и у меня поджимаются пальцы ног в тех самых потрепанных кедах — в остальном я сдерживаюсь и не подаю вида, что мое сердце только что сделало кульбит и забилось в приступе агонии, с каждым рваным ударом приближая меня к хронической тахикардии.
— Все в порядке? — уже в который раз за вечер спрашивает Егор, а я не нахожу, что ответить, потому как не могу оторвать глаз от выпуклых вен и сухожилий на его предплечьях, которые рвут кожу из-за тяжелых пакетов в руках.
Он все-таки безумно красив. Знала всегда, никогда не отрицала, но готова признать это снова.
Заполучив мой кивок в ответ на свой вопрос, он уходит на задний двор и располагается у кирпичного мангала с красивой отделкой. Что-то колдует над ним, когда меня, горе-шпионку, ловят с поличным. Его мама. Она будто бы понимающе улыбается, чем смущает еще сильнее, а затем разворачивается и шагает обратно на кухню. Я следую за ней и застываю где-то на пороге.
— Извините, — произношу я неуверенно и кусаю губу.
— И за что ты извиняешься? — приподняв брови, почти возмущенно отвечает она мне.
Я жму плечами, готовая расплакаться в приступе сентиментальности.
— За все, — пытаясь унять дрожь в голосе, бормочу под нос. — За то, что свалилась вам на голову.
— Глупости не говори, — звучит простое, но я отчетливо слышу стальные ноты. Становится ясно как день, в кого характером и силой духа пошел Егор. Явно не в отца.
— Мне неудобно, что так вышло. Что, возможно, вмешалась в ваши планы на выходные, что потеснила, просто…
— Ты сама веришь, что в этих хоромах можно кого-то потеснить? — она довольно резко прерывает мой словесный поток. — Егор все мне объяснил. И я полностью согласна с ним — тебе пойдет на пользу отдых за городом. Дом для меня одной ужасно огромный, ты мне не помешаешь. И откуда в такой симпатичной голове столько ереси?
Ее речь звучит жестко, но совершенно не ранит. Ее слова облечены в колючую обертку, но в них спрятана поистине трогательная забота.
— Я точно не причиню неудобств? Все-таки находиться в одном доме с чужим…
— Ты не чужой человек, — в каком-то смысле повторяет она слова сына. — И Егор не привозит кого-то каждый день, чтобы я могла от этого устать. — Я вроде бы и не собираюсь радоваться фактам, но улыбка сама расползается по лицу и щеки рвет. — На самом деле, Егор вообще не знакомит меня ни с кем. Ни разу сюда никого не приглашал.
Я отвожу взгляд, чтобы в нем не прочли ликование. Мои чувства сейчас слишком обнажены.
— Аврора, давай на чистоту. — Я немного пугаюсь такой внезапной перемене тона. — Я не была удивлена, когда вновь услышала о тебе. Счастлива тоже не была, но…
— Что вы имеете в виду? — теперь я перебиваю маму Егора, а она как-то тяжело вздыхает.
К чему она клонит? Что вообще происходит?
— Я понимаю, что Егор вырос. Что сейчас он взрослый мужчина и сумеет сам постоять за себя, разобраться со всеми проблемами, но, пойми… для меня он навсегда останется сыном. Я всегда буду за него переживать и желать ему лучшего, а ты…
— Не лучшее? — Мне довольно легко закончить фразу, потому что я слишком верю в эти слова. Довольно легко и чертовски больно. Ребра будто выкручивает, сердце захлебывается в крови, вены горят.
Я все понимаю. Я верю. Знаю, что я Егору не пара, но как же неприятно слышать подобное от его матери, которая была со мной так вежлива.
Все обман. И мне удалось ненадолго обмануться иллюзией, я позволила этому случиться. Поверила в возможность. Дала себе надежду.
— Не подумай, что ты мне не нравишься, ты замечательная девушка.
— Но?
— Но я помню, как ему было сложно с тобой.
— В каком смысле?
А вот сейчас злость начинает струиться по венам, все внутри восстает. Я готова поспорить, потому что знаю, точно знаю, как упорно боролась, билась за Егора, как умирала. А она говорит, это ему было тяжело?
— Егор всегда ограждал тебя от проблем. Он делал все, чтобы тебя это не коснулось.
— Что именно? — Мой голос становится похож на рык, и я даже не пытаюсь сдержаться. — Вы думаете, я не в курсе того, что произошло?
С моих губ срывается злая усмешка, на которую не реагируют.
— Я это знаю.
— Что. Именно? — не повышая тон, я говорю все разъяреннее.
— Что его били. Часто. Из-за тебя.
— Из-за меня?
Вся спесь разом слетает. Нет, я видела синяки и ссадины у Егора, но он всегда отмахивался, а я списывала это на очередные уличные разборки, в которые он влезал из-за друзей. И злилась! Боже, как я на него злилась!
— На нем живого места не было иногда. Я не успевала латать его. А в больницу он ездить отказывался — знаешь же, каким упертым бывает.
Знаю. Киваю. Жду продолжения, и мне его дают.
— Ему часто угрожали — твои друзья, подруги, родители.
— Ро… что? Родители? — недоумеваю я.
— Да, к нам приезжал твой отец и довольно прямо и подробно разъяснил, что Егору стоит держаться от тебя подальше. А когда Егор не послушался, мы чуть было не лишились дома — того, старого. Егору пришлось работать вдвое, а то и втрое больше, потому что меня не без посторонней помощи, — она явно намекает на моего отца, — уволили с работы.
Я не могу поверить в услышанное. И в то, что эта женщина так спокойно об этом говорит.
Что за бред?
— Егор влез в долги, — продолжает ужасать меня дальше и больше, — чтобы жить с тобой в съемной квартире, чтобы поступить в училище. Он боролся за тебя, пока его не сломали мной, — она замолкает, чтобы выдать следом контрольный: — Ему не оставили другого выхода. Ему пришлось отказаться от тебя. А теперь…
Его мама замолкает на полуслове и отворачивается обратно к плите, потому что хлопает дверь, и через секунду на кухню входит Егор. Он оглядывает нас обеих, хмурится, потому что мы слишком неправдоподобно изображаем, что у нас все хорошо, но молчит.
Мы молчим все втроем. До самого ужина.
Когда Инна Григорьевна — наконец я улучаю момент спросить Егора, как зовут его маму — накрывает на стол, а товарищ командир приносит целый таз готового мяса, все возвращается на круги своя: атмосфера, краски, диалоги. Стальные шутят между собой, и я не могу сдержать смех — хохочу искренне и до колик в животе. Только это ничего не меняет.
С новыми знаниями я смотрю теперь на все события прошлого несколько иначе. Я наблюдаю за Егором исподтишка и схожу с ума от сумбура в голове. Я ведь всегда винила его во всем, во всех бедах. Любила — до дрожи, до беспамятства, до потери пульса, но винила — так же неистово. Только сейчас я осознаю, что никогда не думала, даже не пыталась задуматься о том, что у истории могла быть и другая сторона медали.
Время пролетает незаметно, а последние слова Егора — мимо меня. Слишком глубоко задумавшись, я не сразу понимаю, что он начинает собираться. И что это меня так сильно пугает.
Тот факт, что он уйдет.
Быстро забросив грязную посуду в раковину, я под недовольное бормотание Инны Григорьевны, которая выпроваживает меня, несусь наверх. В два шага преодолев лестницу, я влетаю в спальню Егора.
— Ты уезжаешь. — Это не вопрос, не утверждение. Скорее, крик души.
Егор стоит перед раскрытым шкафом с голым торсом и с самым невозмутимым видом оборачивается ко мне.
— Да, есть дела в городе. По работе, — добавляет он, но меня его ответ ничуть не удовлетворяет.
— В субботу?
Ну конечно у него могут быть дела в субботу! О чем ты вообще? Дура.
— Да, завтра в семь утра нужно быть в аэропорту на заседании комиссии. Если ехать отсюда, то придется вставать ночью — я не вывезу, — поясняет он, хотя не должен. Он ведь действительно совершенно точно ничего мне не должен! — Я приеду, как только освобожусь. Подумай, может, нужно к тебе домой заехать, вещи какие-то взять. Я бы хотел, чтобы ты оставалась здесь как можно дольше.
Я уже было открываю рот, чтобы возмутиться в ответ, чтобы выдать сто-пятьсот возражений, но мой порыв как-то быстро гаснет. В голове на перемотке еще раз проносятся слова его матери, глаза находят синеву его глаз, и в груди тотчас расплывается тепло.
— Я подумаю, — спокойно отвечаю ему, но уже через миг спокойствия во мне не остается.
Его забота дурманит. Его красота сводит с ума. Его запах возбуждает. А его отъезд, пусть и необходимый, пусть и ненадолго, разбивает мне сердце. Я слишком остро сегодня чувствую — здесь, погрузившись в прошлое, отдавшись на волю чувств.
Меня подбрасывает вперед будто невидимая волна или порыв ветра. Те жалкие метры между нами я даже не бегу — я их пролетаю. Чтобы столкнуться с Егором и разбиться вдребезги.
Я целую Егора. Сама. Я запускаю пальцы в его волосы, вжимаюсь телом и опутываю со всех сторон всего за какие-то секунды. Я проваливаюсь в Егора. Здесь не идет речи о нежности. Только безграничная жадность и отчаянная жажда.