— И зачем я здесь? — подхватив его манеру говорить без вежливого обмена приветствиями, интересуюсь я.
— Составишь мне компанию на одном увлекательном мероприятии, — говорит он расплывчато и толкает к стойке бизнес-класса в обход очереди простых смертных с билетами в эконом.
Мне бы, может, и стало некомфортно под их прожигающими взглядами, если бы я наконец не осознала, что Егор совершенно точно не шутил и мы в аэропорту не просто так. Речь идет о реальном полете.
Я отрицала эту мысль, пока собиралась к нему, отрицала и по дороге сюда, а потом меня отвлекали философские размышления о прошлом. Я была до последнего уверена, что мы никуда не полетим — ну что за глупость? Думала, у него просто есть повод встретиться со мной именно здесь, а сумку на всякий случай взяла.
Глядя на Егора сейчас и чувствуя подступающую истерику, я из последних сил надеюсь, что, может, с ним мне будет проще пережить этот ужас. Потому что один-единственный раз, когда я летала по работе в Санкт-Петербург, у меня случилась паническая атака, из-за которой нас с Женей — звукооператором — чуть не высадили из самолета. Наверное, не нужно говорить, что обратно я возвращалась почти двое суток на поезде.
Не люблю сама себе ставить диагнозы, но, скорее всего, я жуткий аэрофоб. И это подтверждает ком в горле, который, разрастаясь, перекрывает дыхание, когда Егор просит у меня паспорт.
Черт!
Прячу глаза — они уже на мокром месте, роюсь в сумке с минуту и дрожащими руками передаю ему документы. Мне нечем дышать. Я оттягиваю ворот блузки и только сейчас слышу его спор с представителем авиакомпании и девушкой за стойкой.
— Но мест нет, у нас и так перепродажа, — лепечет та, потупив невинные глазки. — Экипаж полетел самой ранней Москвой, там еще были варианты, а здесь…
Неужели мои молитвы услышаны? Все, я готова ехать домой!
— Ну тогда я пойду, — бормочу под нос.
Я не собираюсь ждать, мне уже пора, а с эфиром что-нибудь придумаю. Если понадобится, напишу заявление Жанне Борисовне, как она и мечтает, у нас ведь не единственная станция в городе, в конце-то концов?
Уже разворачиваюсь на пятках, когда Егор хватает и удерживает меня за запястье. Чертов лев, вцепившийся в загривок… кого они там едят? Антилоп? Неважно, я не могу пошевелиться.
— Не мне вас учить, как оформляются билеты, когда очень нужно отправить кого-то. Сам генеральный пожелал, чтобы я летел, значит, вы найдете места нам обоим, — говорит он с нажимом, и я уже вижу, как прогибаются перед ним люди.
Он всегда получал то, чего хотел.
Проходит минута, которую я отсчитываю по секундам. Я успокаиваю нервы тем, что ничего попросту не выйдет — мне не сумеют найти билет. Ну не в багажник же они меня посадят?
— В бизнес-классе есть неподтвержденная регистрация, — тихо шепчет девушка, после чего представитель уходит куда-то с нашими паспортами и телефоном, зажатым между плечом и ухом.
— Меня можно уже отпустить, — не своим от испуга голосом пищу я.
Егор смотрит на меня, затем на мою руку и наконец высвобождает ее.
После я еще долго отрицаю происходящее — когда мы проходим досмотр и останавливаемся у гейта к вылету, когда Егор предлагает кофе и бросает меня на несколько минут одну, а за стеклом взлетают и садятся самолеты.
Я отрицаю все, пока мы не начинаем спускаться по рукаву прямо в пасть к этому монстру с крыльями.
Егор идет впереди, а я смотрю ему в спину, чтобы не видеть, как под ногами ходуном ходит пол. Нет, я точно схожу с ума. Коленки дрожат. Я жмусь к стеночке и пытаюсь поспевать за ним, но потом вижу проход в самолет и… боже, нет.
— Егор, я, кажется, забыла в аэропорту…
— Что? — рявкает он. — Паспорта у меня. Что-то важное?
— Д-да… телефон, кажется.
Он, не останавливаясь, продолжает продвигаться вместе с толпой и достает свой мобильный, а в следующий миг уже у меня из кармана начинает петь на разрыв солист «Imagine Dragons». Черт!
— Видимо, телефон нашелся.
Если бы Егор еще покрутил у виска или закатил глаза, было бы более эффектно.
Он отворачивается, а я, не сдержавшись, кривляю умника и тут же замечаю его ухмылку в отражении окошка на двери телетрапа — он все видел, черт возьми.
Но мне почти все равно, я по-прежнему до невозможного сильно боюсь.
Как с Егором заигрывает стюардесса на входе — мне плевать. Как я падаю в кресло бизнес-класса, прижав сумку к груди, — тоже. Зато звук, с которым закрывают двери, и голос командира, говорящего в салон о том, что мы летим во Внуково, — вот это я уже помню и осознаю.
Из-за неконтролируемого страха по спине бегут мурашки — такие, от которых все тело зудит, неприятные.
— Ты чего вцепилась? Отдай, я на полку поставлю. — Егор тянет сумку у меня из рук. Я не сразу, но поддаюсь.
Отвернувшись, смотрю в иллюминатор на то, как вокруг самолета ходят ремонтники в желтых жилетках, и тут приходит новая волна паники.
— А самолет точно не сломан?
Егор садится, откидывается на спинку и наконец поворачивается ко мне. Бесит, что он так расслаблен и не спешит отвечать.
— Точно. Никто бы не рисковал лететь на неисправном борту. В кабине не смертники сидят.
Я киваю, проглотив шумный вдох, впиваюсь пальцами в ладошки. Мне должно стать легче, точно должно, я справлюсь! Правда, убеждать себя получается ровно до того момента, когда самолет толкается вперед и начинает двигаться вдоль разметок. Я судорожно опускаю шторку иллюминатора, чтобы не видеть ничего, и впиваюсь пальцами в кожаную обивку кресла.
— Аврора, — зовут меня, будто издалека. — Ты в порядке?
Шум в ушах. Сердце бьется навылет. Зубы друг о друга стучат.
— Да-да, — шепчу я, не открывая глаз, — голова болит.
Да она сейчас просто взорвется!
— Не лги мне, — слышу жесткое, а затем другой тон: — Эй, ты что, боишься?
— Нет, нет, нет, — почти безумно бормочу я, ощутив вибрации самолета и гул моторов.
Едва раздаются другие незнакомые звуки, я распахиваю глаза и лихорадочно кручу головой по сторонам, пока ладонь Егора не ловит мой подбородок. Это неприятно и почти грубо, но я забываю обо всем, когда его взгляд проникает в душу и вскрывает правду за какой-то жалкий миг.
Я в ужасе, и он об этом знает.
Он держит меня крепко — я ощущаю давление цепких пальцев на коже. Не дергаюсь, потому что знаю, что сделаю только хуже, поддаюсь гипнозу, которому никогда не умела противостоять. Совсем не к месту я вспоминаю, что с Ромой подобного никогда не испытывала, хотя уверена, что любила его. Почти уверена.
Егор не смеется надо мной, и на том спасибо. Наверное, это хорошо, что сейчас весь мой мир заключен в его темных болотах, и я не думаю о том, что скоро умру. Почти не думаю.
— Ты не боялась целовать меня, а лететь боишься? — спрашивает он тем самым голосом, который плавит мозг. — Или ты смелая, только когда выпьешь?
Ответ приходит будто бы из глубины души.
— Я боюсь и того, и другого больше всего на свете.
Двигатели надрываются. Самолет издает какие-то трехкратные сигналы. Он ревет, готовый броситься в бой. Меня трясет, на глазах выступают слезы, и я открываю рот, чтобы закричать. В моих мыслях мы разбились уже десятки раз. Я хочу, чтобы это все немедленно закончилось!
— Я… я… — бормочу несвязно, с каждым звуком повышая голос.
И когда самолет начинает разгоняться, а мое сердце биться на разрыв, оставляя синяки на ребрах, происходит нечто невероятное. Егор Сталь целует меня — сбивая с мыслей, поглощая, одурманивая и подчиняя себе.
Я проваливаюсь в бездну прошлого, забывая про настоящий момент. Потому что он целует меня так, как когда-то уже целовал.
Глава 9
Мне горько. Вместе с тем я ощущаю соль на губах с тонким привкусом дыма и сладости — хорошо знакомое чувство, как и в тот день, когда Егор дал понять, что я ему больше не нужна.
Худший день в моей жизни.
В девятнадцать лет со своей безусловной любовью я даже мысли не допускала, что Егор сумеет отказаться от меня, но он смог. Встал в ряд с теми, кто с самого начала не верил в нас: с моими родителями, окружающими его девушками и друзьями, которые, не скрывая, смеялись надо мной, когда я провожала их Стального в армию, а после ждала еще целый год.
Егор вернулся, но легче не стало — бесконечные подколы в компании, завал с моей учебой и на его работах, вечная нехватка денег и совсем не стальные нервы. Но мне казалось, мы справлялись. Егор же посчитал иначе. Он затрахался — так он сам сказал — тянуть нас и решил, что без меня ему будет проще. А сообщил об этом самым дурацким способом — по смс.
Неужели я не заслужила большего?
Я была наивной и не верила, что можно так легко все бросить. Я пришла к нему домой, несмотря на запреты родителей, хотела убедиться, что это какая-то шутка, розыгрыш, что он врет — меня устроила бы любая причина. А убедилась только в том, что все сообщения были правдой, когда обнаружила на пороге его квартиры вместо будущего пилота, который днями и ночами готовился к поступлению в летное училище, девушку — одну из тех, кто вечно крутился рядом.
Ее лицо я не забуду никогда, оно будто отпечаталось на сетчатке глаза — я даже сейчас с легкостью ее опишу. Она была — и это самое отвратительное — в его футболке. В той самой, которую, оставаясь ночевать на съемной квартире с дырявыми окнами, вечно таскала я. В той самой с небольшим розовым пятном на груди от красного вина, что пролила именно я.
Я была маленькой и не придумала ничего лучше, чем устроить скандал — такой, который не хотела бы повторять никогда. Я рыдала взахлеб, кричала ужасные вещи и пыталась целовать Егора, будто желала ему что-то доказать, но он лишь отталкивал меня и просил — нет, требовал — вернуться домой.
Помню, как он с силой оторвал от себя мои руки, оставляя на запястьях следы, как оттолкнул — я врезалась в противоположную стену, как бросил жестокое и ледяное «уходи», но меня даже это не остановило. Я полностью обезумела.