а, и последний огонек надежды мигнул и погас. На мгновение глаза их встретились, но взгляд Гингрена тут же ушел в сторону. Стыд опалил его щеки. Когда он снова заговорил, в голосе остались только просительные нотки.
— Он ведь всего лишь…
Мершист не дослушал.
— Он пидор, вот он кто, Гинг. Ты это знаешь, и я это знаю. И, может быть, получит сейчас то, чего всегда втайне хотел. Ты нас не остановишь. Или оставайся и увидишь сам, или уматывай на занятия.
И Гингрен ушел.
Уже поворачиваясь, он обернулся и еще раз посмотрел на Рингила, и Рингил подумал — тогда или позже, он уже не помнил, — что они как будто переглянулись через тюремную решетку. Губы у Гингрена снова шевельнулись, не более того.
Рингил смотрел ему в спину. Молча.
Гингрен уходил по сумрачному коридору, медленно, как раненый, и предзакатное солнце бросало на него холодный свет из каждого окошка, мимо которого он проходил.
Рингил закрыл глаза.
Его потащили дальше.
Глядя теперь на старшего брата из клубка перепутавшихся воспоминаний, он понял, что и брат лежал на том же самом полу.
Воспоминания.
Было больно. Была кровь. Он думал, кровотечение остановилось. Ошибался. Некоторых новичков потом клали в лазарет. Ему лазарет не понадобился. Мершист и его приятели знали, что делают. Что ж, и на том спасибо. Но еще неделю при каждом посещении уборной приходилось кусать губы, чтобы не закричать от боли.
Потом над ним потешались. Шепотом пересказывали, как и что, во всех подробностях. Ничего особенного, такое случалось в Академии нередко, так что все уже привыкли. Однако в рассказах о Рингиле к обычным деталям добавлялись вымышленные, сплетни разрастались, складывались в своего рода набор мифов. Вы бы видели, шептались курсанты, когда он брел неуклюже через двор, как в него кончали. Фонтан, да и только! И ему это нравилось. Он даже не кричал. Даже не пискнул ни разу.
Это, по крайней мере, соответствовало действительности. Он не издал ни звука.
Они брали его по очереди, один за другим, разрывая плоть. Внутри все горело, и боль нарастала с каждым тычком, и так продолжалось долго-долго… а потом боль как-то затихла, и пришло бесчувствие. Их пальцы рвали его длинные спутанные волосы, ногти впивались в спину, они пыхтели, сопели, охали, бились в экстазе и сплевывали ему в уши пенившуюся на губах дрянь, но он молчал, скрежетал зубами, кусал язык и упирался взглядом в одеяло, которое сунули ему под лицо. А еще он вспоминал Джелима.
— Я пришел помочь, — повторил Гинг.
Голос звучал глухо, словно на последнем выдохе. Рингил молча посмотрел на брата.
— Не надо недооценивать Каада, — прогремел Гингрен. — Это будет большой ошибкой с твоей стороны. Он, может, и выглядит напыщенным щеголем, но в прошлом году на состязаниях в Тервинале взял второе место. А там участвуют помимо прочих императорские телохранители. Так что второе место — это не шуточки.
— Понял.
Короткая пауза. Отец и старший сын снова переглянулись.
— И как тебя понимать? — спросил Гингрен. — Что ты хочешь этим сказать?
— Только то, что рисковать завтра не буду, попробую убить его при первой же возможности. Довольны?
— Ты действительно думаешь, что я соглашусь быть секундантом? — поинтересовался Гинг.
— Нет.
Короткий, односложный ответ повис в воздухе и надолго заставил их обоих, отца и старшего брата, замолчать. Они просто стояли, ожидая чего-то, может быть, продолжения или объяснения.
Да пошли они…
Порой казалось, что вся его жизнь была таким вот молчаливым ожиданием, когда этот или тот, а то и вообще все только таращились на него чужими, холодными глазами, требуя объяснений.
Пожалуй, только чешуйчатые ничего от него не ждали.
Конец молчаливой сцене положил звук шагов. В комнату боязливо заглянул слуга.
— Господин Рингил?
Он с облегчением выдохнул.
— Да?
— К вам посыльный. Из резиденции Милакара.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
В Ихелтет вернулись, когда по всему городу уже зажигали лампы. Уставшая от долгого сидения в седле и безуспешного поиска ответов на вопросы, от которых пухла голова, Аркет с радостью отправилась бы домой и завалилась в постель. Но состоящий на императорской службе таких поблажек позволить себе не может. Пришлось пойти на компромисс. Отправив Шанту с остальными во дворец, она отвезла Элит домой, где и передала на попечение управляющего, распорядившись устроить женщину в комнате для гостей.
— Госпожа, там уже… — запротестовал было управляющий, но Аркет отмахнулась от него.
— Потом, Кефанин, все потом. Его императорское величество ждет меня во дворце, так что я тороплюсь. Сам понимаешь.
Снова вскочив в седло, она развернула коня, выехала со двора и свернула на главную улицу. На западе, вырезая четкие, темнеющие силуэты башенок и куполов, догорал пыльный закат. Народу было много, после трудового дня люди торопились по домам. Аркет могла только позавидовать этим счастливчикам. Скорее всего, прежде чем принять, Джирал еще продержит ее в приемной пару часов — просто так, чтобы лишний раз показать, кто здесь главный. Но даже и не беря во внимание эту вполне ожидаемую мелочность, его императорское величество редко поднимался до полудня, но зато частенько задерживал приближенных и советников до рассвета, после чего они с красными от бессонницы глазами отправлялись исполнять дневные обязанности, тогда как сам Джирал укладывался спать. Потребует подробнейшего отчета, думала Аркет, заставит повторять одно и то же, будет подходить к каждой мелочи с разных сторон и отпустит только под утро.
Она прикрыла ладонью рот, подавляя очередной зевок. Потом порылась в сумке, выудила катышек кринзанза, положила в рот и принялась жевать, пока подушечка не превратилась в сдобренную слюной мульчу. Скривилась от горького вкуса, проглотила. Не снимая кожаной перчатки, втерла оставшееся в десны. Подождала. Мало-помалу уныние рассеялось, вечерняя хмарь поредела, усталость отступила — зелье вдохнуло жажду жизни. Пусть даже и поддельную.
Двери перед ней распахнулись, солдаты вытянулись. Аркет шла мимо них по длинным мраморным холлам, нетерпеливо стаскивая перчатки и что-то невнятно бормоча под нос. Путь к его императорскому величеству был хорошо ей знаком. Со стен сердито взирали портреты пророка и прочих видных исторических деятелей империи. Действие крина уже ощущалось — глаза у некоторых персонажей подрагивали, пробужденные некоей недоброй, враждебной жизнью. Без чего бы она прекрасно обошлась, так это без их внимания, тем более что среди помещенных в галерею лиц не было ни одного кириатского.
— Придется тебе справляться без нас, — сказал ей ближе к концу Грашгал. — Я больше не могу удерживать командиров. Они хотят уйти. Они уже советовались с Кормчими, по крайней мере с теми, на кого можно положиться, и те дали такой же ответ. Пора уходить.
— Ох, перестань. — Она спрятала отчаяние за усмешкой. — Хреновы Кормчие дадут шестьдесят разных ответов на один и тот же вопрос в зависимости от того, как его сформулировать. Ты же и сам знаешь. Мы были здесь уже дважды, и это только на моей памяти, а ведь мне всего лишь двести лет.
Они стояли на балконе, и Грашгал смотрел угрюмо на красное зарево над мастерскими.
— Но почему именно сейчас?
Он пожал плечами, как будто поежился.
— Это все люди, Аркиди, будь они прокляты. Если мы останемся, они обязательно втянут нас в свои мелочные разборки и пограничные споры. Страх и жадность изобретательны, повод всегда найдется. С ними мы перестанем быть собой, превратимся в кого-то, кем никогда не были.
— Люди, будь они прокляты.
— Госпожа Кир-Аркет Индаманинармал, — провозгласил глашатай у последних дверей, и они открылись перед ней, и она вошла в высокий, с колоннами и сводчатым потолком тронный зал, и все бывшие там люди — будь они прокляты — разом уставились на нее.
— А, Аркет… Ваша милость соизволили наконец почтить нас своим присутствием. — Грандиозное архитектурное сооружение, на котором восседал Джирал, называлось Опаленным троном. Свет от вставленных в стену за его спиной лучистых камней — работа кириатских инженеров — поддерживал иллюзию божественного происхождения верховной власти. Император озорно, по-мальчишески усмехнулся. — В кои-то веки почти вовремя. Я так понимаю, что прежде чем заглянуть к нам, вы наведались домой. И как там? Все в порядке?
— Я подумала, мой повелитель, что будет лучше прийти сюда не с пустыми руками, — ответила Аркет, не обращая внимания на колкий тон императора. — Мой доклад уже готов.
— Хорошо. Мы, впрочем, уже выслушали донесения других верных слуг. — Он кивком указал на стоящих перед троном Махмала Шанту, Файлеха Ракана и Пашлу Менкарака. Почти незаметная пауза после «других», легкое ударение на «верных». Сделано это было непринужденно, мастерски, и Аркет заметила, как заулыбались сдержанно придворные. — Похоже, относительно расследования ситуации в Хангсете есть некоторые разногласия. Высказывается мнение, что вы преступили границы определенных вам полномочий.
Шанта бросил на нее виноватый взгляд. Догадаться, что происходило тут до нее, было нетрудно. Менкарак бушевал всю дорогу, начав изливать гнев с того самого момента, когда, проснувшись в лагере, узнал, что Аркет бодрствовала всю ночь, занимаясь невесть чем без его одобрения.
— Насколько я поняла, повелитель, командовать экспедицией было поручено мне.
— В рамках Священного Откровения! — рявкнул Менкарак. — Которому подчинены все мирские установления и правила. Нет света, затмевающего сияние истины, и не должны служители истины нарушать сию заповедь.
— Вы же продрыхли всю ночь, — возразила Аркет.
— А ты провела ночь в уединении с колдуньей из неверных.
Джирал откинулся на спинку трона и, широко скаля зубы, усмехнулся.
— Это правда, Аркет? С колдуньей?
Аркет глубоко вдохнула, задержала воздух в легких, медленно выдохнула. Спокойный тон придает словам убедительности.