Рюмин указал, что после вызова Абакумовым арестованного Этингера для него установили более суровый режим, он был переведен в Лефортовскую тюрьму в самую холодную и сырую камеру. Кончилось это тем, что в первых числах марта профессор умер и его террористическая деятельность осталась нерасследованной.
Рюмин посчитал своим долгом сообщить Сталину, что Абакумов, по его наблюдениям, имеет склонности обманывать правительственные органы путем замалчивания серьезных недочетов в работе МГБ.
Так, в его производстве находилось следственное дело по обвинению бывшего заместителя генерального директора акционерного общества «Висмут» в Германии Салиманова, который в мае 1950 г. сбежал к американцам, а затем через 3 месяца возвратился в советскую зону оккупации Германии, где и был арестован. На допросе Салиманов показал, что американская разведка располагала подробными сведениями о деятельности «Висмут», занимавшегося добычей урановой руды. Эти показания говорили о том, что МГБ плохо организовал контрразведывательную работу в Германии. Вместо того, чтобы информировать об этом правительственные инстанции и устранить серьезные недостатки в работе органов МГБ в Германии, Абакумов запретил фиксировать показания Салиманова протоколами допросов.
Рюмин описал методы следствия в следственной части по особо-важным делам, где систематически нарушалась социалистическая законность.
В заключение высказал свое мнение о том, что Абакумов не всегда честными путями укреплял свое положение в государственном аппарате и являлся опасным человеком для государства. Внутри министерства на наиболее ключевые места и, в частности, в следственной части по особо-важным делам он поставил своих «надежных» людей, которые, получив карьеру из его рук, постепенно теряли партийность, превращаясь в подхалимов, угодливо выполняя все, что хочет Абакумов [1, с. 658–660].
Есть мнение, что это заявление М.Д. Рюмина является результатом аппаратных игр в высшем руководстве. Однако существует и более правдоподобная версия. Работа в следственной части по особо важным делам у Рюмина не задалась. Опасаясь, что за участие в фальсификации следственных дел придется нести ответственность и узнав, что управление кадров МГБ СССР потребовало у него объяснение по существу скрытых им при поступлении на работу компрометирующих его материалов,[43] Рюмин решил обезопасить себя и с этой целью обратился со своим заявлением к Сталину. Позже он писал, что сам не ожидал такого резонанса.
Сталин быстро отреагировал на это обращение. 4 июля 1951 г. решением Политбюро ЦК ВКП(б) была организована Комиссия в составе Г.М. Маленкова (председатель), Л.П. Берия, М.Ф. Шкирятова и С.Д. Игнатьева, которой поручалось проверить факты, изложенные в заявлении Рюмина, срок расследования определялся в 3–4 дня [4, л. 1].
В тот же день, В.С. Абакумов на имя Г.М. Маленкова и Л.П. Берия направил письмо следующего содержания: «Прошу Вас о помощи — поговорите со мной. Очень прошу. В. Абакумов» [5, л. 6]. Ответа на письмо не последовало.
Комиссия Политбюро ЦК ВКП(б) начала работу незамедлительно.
5 июля 1951 г. начальник 2 главного управления МГБ СССР Ф.Г. Шубняков по просьбе Комиссии Политбюро подготовил докладную записку, где сообщил, что 18 ноября 1950 г. он получил указание от Абакумова арестовать и доставить в Министерство профессора Я.Г. Этингера. Позже, получил указание доставить его на допрос к Абакумову. В начале допроса Абакумов заявил Этингеру, что он арестован за вражескую работу и от него требуется правдиво изложить все факты этой деятельности, а также лиц, с ним связанных. Этингер узнав, что он находится на допросе у министра, стал проявлять нервозность, пытаясь привести какие-либо аргументы, которые могли бы подтвердить его безупречную репутацию. Он утверждал, что арестован ошибочно, сослался на свою работу в Лечсанупре Кремля, отметив, что являлся консультантом во время болезни А.С. Щербакова. В ответ на это Абакумов заявил, что следует разобраться, как он лечил Щербакова и почему его не уберегли. Этингер, нервничая, хватаясь за сердце, стал доказывать, что процесс лечения шел правильно и, кроме того, не он один лечил Щербакова [5, л. 9–11].
В этот же день свою докладную записку в Комиссию Политбюро направил заместитель начальника отдела 2 Главного управления МГБ СССР Н.А. Тангиев, в которой сообщил, что в ноябре 1950 г. получил указание от Шубнякова арестовать Этингера. Спустя примерно полчаса после ареста Шубняков предложил доставить Этингера в кабинет Абакумова для допроса. В приемной министра их встретил Шубняков, и они вместе ввели Этингера к Абакумову. Допрос Этингера Абакумовым продолжался 40–45 минут, примерно в двенадцатом или в первом часу ночи. По словам Тангиева Абакумов обвинил Этингера в том, что тот плохо лечил Щербакова. Этингер заявил, что лечащим врачом Щербакова был доктор Виноградов, а он приглашался только на консультации. Абакумов спросил, почему больному Щербакову разрешили выехать на машине в город и разъезжать. На что Этингер заявил, что «большие люди» мало слушают врачей [5, л. 15–20].
На следующий день, начальник Следственной части по особо важным делам МГБ СССР А.Г. Леонов доложил, что его арест и допросы у Абакумова, происходили в его отсутствие. После возвращения из отпуска, его заместитель — М.Т. Лихачев, доложил ему о деле Этингера. В начале января 1951 г. Этингер был переведен в Лефортовскую тюрьму, где внезапно умер от разрыва сердца.
В результате просмотра следственного дела было обнаружено, что большинство важнейших показаний Этингера оказались по вине Рюмина не оформлены протоколами допроса, в результате чего не могли быть использованы ни в оперативной, ни в следственной работе. Было установлено, что Рюмин, приняв дело Этингера к своему производству за целый месяц составил всего лишь пять коротких протоколов допроса, главным образом, по биографии арестованного. Проступок Рюмина был предметом разбирательства в партийной организации следственной части и ему за безответственное отношение к ведению следствия был объявлен выговор. При этом было учтено, что ранее Рюмин уже имел партийное взыскание за халатность, едва не приведшую к потере портфеля со следственным делом [5, л. 35–39].
7 июля 1951 г. А.Г. Леонов дополнил свои показания о затяжке сроков ведения следствия по делам арестованных. Абакумов затягивал согласование и принятие решений об окончании следствия. Передавая новых арестованных в следственную часть, он часто давал указания не составлять без его разрешения протоколов допроса и не предъявлять обвинения. Установившаяся в МГБ СССР практика составления обобщенных протоколов допроса арестованных, по мнению Леонова была неправильна. В отношении показаний Этингера о лечении Щербакова допущена серьезная ошибка. Следовало бы о них доложить соответствующим инстанциям и с их разрешения произвести тщательную проверку [5, л. 69–73].
Заместитель начальника следственной части по особо важным делам МГБ СССР М.Т. Лихачев 6 июля 1951 г. показал, что после допроса Этингера у Абакумова он вызвал к себе Рюмина, рассказал ему об этом деле и поручил тому его расследование. Рюмин заверил, что приложит все силы, чтобы разоблачить вражескую деятельность Этингера.
Первое время Этингер ни в чем не признавался и вел себя вызывающе. Он не давал на вопросы прямых и ясных ответов, не подчинялся тюремному режиму, о чем докладывали начальник тюрьмы и тюремный врач. Это вынудило увеличить продолжительность допросов Этингера с 7–8 часов до 10–12 часов в сутки, что дало свои результаты. Профессор назвал несколько человек, с которыми он вел антисоветские беседы. По этим показаниям была составлена короткая справка и доложена Абакумову, однако, она его не удовлетворила. Абакумов приказал продолжать его допрашивать. Эти указания были переданы Рюмину. После этого, в течении 2–3 дней никаких новых показаний от Этингера получено не было.
Лихачев начал нажимать на Рюмина и в конце ноября — начале декабря 1950 г. сказал ему, что руководство Министерства имеет серьезные претензии по поводу медленного разворота дела Этингера. Рюмин попытался объяснить, что он активно допрашивает Этингера, но ожидаемых результатов пока не имеет, так как подследственный оказался на редкость тяжелым и хитрым арестованным.
В начале декабря 1950 г., Рюмин пришел к Лихачеву и рассказал, что Этингер начал давать показания о своей причастности к умерщвлению Щербакова. Лихачев вызвал к себе арестованного. Профессор рассказал в присутствии Рюмина, что, пересматривая свою жизнь, он пришел к выводу о том, что повинен в ускорении наступления смерти Щербакова, соглашаясь с неправильными методами его лечения. В отношении причин, побудивших его пойти на это преступление, ничего нельзя было понять. Тем не менее Лихачев доложил о них Абакумову.
В ту же ночь Абакумов вызвал к себе Этингера, а вместе с ним Рюмина и Лихачев. Во время допроса, длившегося около часа, Абакумов интересовался вражескими взглядами Этингера и его преступными связями, а затем перешел к вопросу о его причастности к умерщвлению Щербакова. На первые два вопроса подследственный ответил более-менее твердо, а что касается показаний о неправильных методах лечения Щербакова, то от них он отказался. Профессор заявил о том, что на него нажимали и чуть ли не требовали такие показания. На этом допрос был закончен, Абакумов, потребовал от Этингера более полных и правдивых показаний.
После того, как подследственного увели, Абакумов дал указание продолжать выяснять вопрос о его причастности к умерщвлению Щербакова. Он считал, что к этому вопросу надо отнестись осторожно и показания в этой части пока не записывать, дабы не зайти с ними «в дебри».
5 июля находясь в Комиссии Политбюро ЦК ВКП(б), Рюмин напомнил Лихачеву о том, что Абакумов якобы заявил, что если верить показаниям Этингера, то ему придется пересажать в тюрьму весь Лечсанупр Кремля и охрану. Лихачев ничего подобного не слышал, считая, что в данном случае так же, как и по ряду других вопросов Рюмин говорит неправду.