Кажется, в конце января 1905 г. в Нахаловке состоялось собрание рабочих. […] На это вечернее собрание я и М. Давиташвили пошли вместе. Собрание происходило в маленькой комнате. В накуренном помещении едва мерцала керосиновая лампа на столе, стоявшем посредине комнаты. На собрание явились Иосиф Сталин, М.Цхакая, Давиташвили, я и еще несколько большевиков-рабочих. Мы ждали открытия собрания. […] Открытие собрания задерживалось. Мы не знали, кого ждут. Стульев не хватало, и мы стояли, устали, переминались с ноги на ногу. Наконец, на собрание явились меньшевистские лидеры. Они держались смело, чувствуя, что большинство будет за них. Выступает один из меньшевиков: «Товарищи, собрание объявляю открытым. Председателем собрания предлагаю избрать Андрея». «Пусть будет Андрей!» – раздаются голоса.
За стол садится человек с проседью. Это был Ной Жордания. Жордания тогда пользовался в Тифлисе большим авторитетом […] Главным предметом обсуждения на собрании было вышеуказанное письмо Союзного комитета. Председатель подробно остановился на этом вопросе и создал среди присутствующих настроение в свою пользу. […]
Товарищ Иосиф Сталин отметил оппортунистический дух меньшевиков, выразившийся на партийном съезде в поддержке мартовской формулировки членства в партии. Он указал, что соответствующий пункт устава, принятый съездом, направлен против сплоченности и монолитности партии и прямо вреден для дела вооруженного восстания.
Меньшевики попытались демагогическими приемами ослабить впечатление от выступления Сталина.
Иосиф Сталин говорил совершенно спокойно. Меньшевики же не брезгали ничем, лишь бы получить большинство голосов. Поэтому, когда выступал один из них, другой стоял среди рабочих и давал демагогические реплики по адресу большевиков. «Вы – узурпаторы, не считаетесь с рабочими!» – заявляет один. «Вы хотите за 24 часа распустить избранный рабочими комитет», – кричат другие. […]
Я часто поглядывал на Иосифа Сталина […] глядя на спокойное выражение лица Сталина, и сам я успокаивался. […]
Дискуссия затянулась. Надо было принимать резолюцию. Большевики все же продолжали бороться. Любопытно было выяснить, каким количеством голосов пройдет меньшевистская резолюция. Иосиф Сталин, исходя из своих соображений, настаивал на голосовании проекта резолюции. В это время кто-то объявил: «На улице ходят подозрительные люди, надо прекратить собрание».
Меньшевики скоропалительно проголосовали резолюцию. «За резолюцию громадное большинство, подавляющее большинство!» – воскликнули они и закрыли собрание.
Из воспоминаний Давида Сулиашвили, записано в 1934 г. Перевод с грузинского
РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 651. Л. 170-175.
№ 6
Ной Жордания:
В Тифлисе атмосфера совершенно изменилась[739]: старого правого сектора, во главе которого стоял Илья Чавчавадзе, уже не существовало; газета «Иверия» была в руках новых людей. Социал-федералисты были хозяевами газеты «Цнобис пурцели» (Листок новостей); вместо газеты «Квали» выходила газета «Могзаури» («Путешественник») под редакцией Филиппа Махарадзе. «Квали» было закрыто тифлисской администрацией. В рабочей массе развивалось революционное настроение. В организациях и комитетах никто не знал сущности разногласий, ни один делегат не сделал доклада о том, что произошло на съезде. Знал об этом только Центральный комитет, где почти все примкнули к большевикам. Мой неожиданный приезд им не очень понравился, попробовали заставить меня замолчать и с этой целью назначили собрание Центрального Комитета, на котором присутствовали Михо Цхакая, Ал. Цулукидзе, Ар.Зурабов и Филипп Махарадзе. При обсуждении выяснились новые их убеждения и решение не выносить в массы вопрос о разногласиях в партии, но перевести все организации на линию Ленина. Все руководящие органы должны быть назначены сверху. Мне стало ясно, что в Центральном комитете я ничего не смогу добиться, и тут же я повидался со старыми знакомыми рабочими и от них узнал, что в организациях получен приказ от Центрального комитета: распоряжение о выходе в отставку всех членов старого Тифлисского комитета, о назначении нового состава Комитета и о передаче всего технического аппарата новому Тифлисскому комитету.
Этот приказ вызвал большое волнение среди рабочих и в первое же воскресенье было назначено собрание представителей от всех районных организаций Тифлиса, на котором должен был присутствовать член Центрального комитета. Собрание состоялось в Надзаладеви (Нахаловке). Присутствовало около двадцати человек. Я сидел в углу, никто меня не узнал (у меня была сбрита борода). Но когда я взял слово (под псевдонимом Андрея) и начал говорить, все с недоумением на меня смотрели. Я рассмеялся, все бросились ко мне, все они – старые знакомые, но сразу остановились, чтобы не выдать меня, сели и поставили двух караульных около дверей. Начались дебаты, которые окончились единогласным постановлением: не признавать требований Центрального комитета и продолжать работу по-старому. Но этот последний назначил новый комитет, а наш комитет объявил вне партии. Началась большая борьба во всех районных организациях, противники теряли позиции, рабочая масса обеими руками цеплялась за старый строй организации, за руководство в них самими рабочими и за принцип выборов в руководящие органы.
Жордания Н. Моя жизнь. С. 42-43.
№ 7
Тина Никогосова:
Была зима 1905 г. Я проводила работу среди рабочих главных железнодорожных мастерских. Рабочих очень интересовал вопрос о расколе партии и они просили меня устроить дискуссию, пригласив хорошо подготовленных представителей от большевиков и меньшевиков. Они сами же назвали кандидатуры: со стороны большевиков – товарища Кобу, а от меньшевиков – «Петре» (Ноя Рамишвили) и указали мне, через кого можно пригласить товарища Кобу. […]
Сходка была созвана в Нахаловке за домом Г. Морсакова. Собрались передовые рабочие: Закро Чодришвили, Еквтиме Сартанов, Г. Телия, Михо Бочоридзе и др. Пришел товарищ Сосо в сопровождении своего близкого товарища Миши Давиташвили. Со стороны меньшевиков с некоторым опозданием пришли Н. Жордания и Н. Рамишвили. С докладом выступил товарищ Коба. Он говорил тихо, спокойно. После него выступали Н. Рамишвили, Георгий Телия, М. Бочоридзе и др. Кажется, и Жордания выступал. Прения сильно обострились. На заданные вопросы отвечали и товарищ Коба, и Н.Рамишвили. Голоса разделились. Многие воздержались. Большинство получили меньшевики. И я голосовала за меньшевиков. Товарищ Коба посмотрел на меня со смехом и спросил, понимаю ли я, за кого голосую. Я немного обиделась, но ничего не ответила. Потом товарищ Коба рассказывал Бабе Бочоришвили, что я голосовала за меньшевиков.
Из воспоминаний Тины Никогосовой, записано в 1934 г. Перевод с грузинского
РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 651. Л. 93-94.
№ 8
Н. Жордания:
Через месяц наши организации были очищены от большевиков. Очередь наступила за провинцией. Меня послали в Батум, где я пробыл две недели, делая доклады о сущности разногласий, знакомил с идеями Ленина о роли рабочих под руководством интеллигенции, о господстве профессиональных революционеров. Рабочие, узнав взгляды Ленина, по представленным цитатам, отбрасывали большевизм и вместе с этим относились отрицательно к русскому меньшевизму, который не сочувствовал Ленину в мелочах, но в главном был тогда с ним согласен.
Так в результате этих дебатов образовался «грузинский меньшевизм» – рабочий и революционный. Органом нашего меньшевизма сделался нелегальный «Социал-демократ», где я поместил статьи вместе с Ноем Рамишвили по этому вопросу «Меньшевизм или большевизм» […]
Большевики были отвергнуты во всей Грузии, а в Баку наши эмиссары-рабочие находили опору только среди грузинских рабочих; русские рабочие колебались, переходя от одних к другим, и в конце концов образовались две организации.
Жордания Н. Моя жизнь. С. 42-43.
№ 9
Р. Арсенидзе:
Говорил он [Коба] без ораторского красноречия. Не замечалось в нем ни внутреннего огня, ни задушевности и искренности, ни теплоты душевной. Говорил он грубо, резко, и в этой грубости чувствовалась энергия, в этих словах ощущалась сила, настойчивость. Говорил он часто с сарказмом, с иронией, дубил как молотком грубыми остротами, часто выходившими за пределы допустимого.
Хочу остановиться на некоторых его выходках, которые поразили меня тогда своей необычностью, неожиданностью. Первое: врал он и обвинял во лжи противников без зазрения совести. Ни одной мысли или содержания из резолюции или постановления по спорным вопросам (о членстве в партии, о вооруженном восстании, о временном правительстве, о роли рабочего класса в выработке социалистической идеологии и т.д.) нельзя было провести, чтобы Коба немедленно же не опротестовал, не обвинил в передергивании или прямо во лжи или в желании обмануть честных слушателей и т. п. Чтобы его опровергнуть, приходилось запасаться оригиналами нелегальной прессы, которые не всегда было удобно носить с собой. Но он, не стесняясь, в новом собрании неизменно повторял не раз опровергнутые обвинения. Он не унимался до тех пор, пока сами слушатели, выслушав печатную резолюцию или постановление, не убеждались, что он намеренно и бесцеремонно утверждал неправду. Но ни смущения, ни малейших следов стыда не выражалось на лице Кобы. Только – досада и озлобленность, что «средство не достигло цели», что махинация раскрыта.
Арсенидзе Р. Из воспоминаний о Сталине // Новый журнал. Т 72. Нью-Йорк, 1963. С. 220-221.
№ 10
Ротмистр Кублицкий (?):
По поводу происшедшего в Кавказском Союзе социал-демократической рабочей партии раскола, имею честь доложить […] что с самого начала бывшего летом 1904 года в городе Тифлисе съезда Союзный Комитет явился выразителем организационной тактики Ленина («Большинства») и, встретив отпор со стороны местных комитетов, не останавливался ни перед чем – раскассировывал таковые, назначал своих ставленников и проч. и таким образом возбудил против себя всех членов с.-д. организации. Газету «Искру» как выразите