Джугашвили И. В. «Примечание» к статье против меньшевиков, август-октябрь 1905 г.
РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 1. Д. 16. Л. 1-2 (автограф, черновик[751]).
№ 39
Е. Голикова-Кнунянц:
Выписка из полученного агентурным путем письма, без подписи, Тифлис, от 13 сентября 1905 г., Александру Николаевичу Меликянц, в С. Петербурге, Захарьевская 3, кв. 39 (на внутреннем конверте: Б-ну)
Джаник. Нахожу, что нужно в интересах соц. д-и и тех рабочих, которых мы привлекаем к себе чистотой принципа, разоблачать и дискредитировать большевиков. Долой всех большевиков, если они такие, как здешние, я буду на всех перекрестках обличать их. Комитеты у меньшевиков процветают, а наши возбуждают смех. Из России тоже сообщают, что у большевиков ничего нет. На днях приехал сюда с. р. и говорит, что в Нижнем К-т большевиков состоит из заседателей, когда как меньшевики очень сильны и перетягивают понемногу к себе всех. Мы даем 8 голосов дутой организации, которая состоит из 4 человек и никого за собой не имеет, только для того, чтобы создать законный съезд. Какой raison d’etre существ. С.К., когда он представляет из себя лишь литературную комиссию. Смешно говорить о «законной» борьбе там, где еще нет согласия по вопросу, что такое «закон». Моя законная борьба привела к тому, что меня чуть не вытурили из К-та за «беспокойность», а чтобы нейтрализовать пр.-ов, создали дутую пропагандистскую коллегию. Между тем до сих пор не могут поставить техники[752], несмотря на то, что я им достала 125 руб. К-т дал нашей группе название Лизистов. Сейчас у нас около 8 кружков (а у К-та за 5 месяцев 13-15), недавно должна была состояться массовка в 80 чел., но после 29 везде казаки, так что публика разошлась. Официально мы еще не выступили, но если ЦК скоро не приедет, то выступим. Сосо мне говорил, что С.К. постановил, что Т.К. вошел с нами в соглашение и кооптировал, кого мы требуем, но Т.К. не хочет. Начинающая пропагандистка из нашего кружка Шах Назарова убита.
Выписка из полученного агентурным путем письма Е.В.Голиковой к мужу Б. Кнунянцу, 13 сентября 1905 г.
ГА РФ. Ф. 102. Оп. 232. ОО. 1904. Д. 141. Л. 105.
№ 40
Г. Майсурадзе:
Навсегда запечатлелось в моей памяти выступление товарища Сталина на митинге в день объявления царского манифеста от 17 октября 1905 года. […] Несколько десятков тысяч человек вышло в эти дни на улицы Тифлиса с красными знаменами и пением революционных песен. Большой отряд демонстрантов направился в рабочий район, где жили железнодорожники – Нахаловка (Надзаладеви). Здесь, на большом заросшем травой пустыре, состоялся громадный митинг, на котором присутствовало 4-5 тысяч человек.
На митинге выступили меньшевики – Ной Жордания, Ной Рамишвили и другие. Они говорили о том, что с царским самодержавием уже покончено, поздравляли народ с победой революции, которая достигнута мирным путем, без применения оружия, ненужного рабочему классу.
В это время я заметил в толпе закутанного в башлык молодого человека, который пробирался к столу, служившему трибуной. По походке и длинному пальто я узнал Сосо.
– Ну, ребята, – сказал я окружавшим меня товарищам, – видите молодого в башлыке около трибуны? Вот послушайте, как он будет крыть Жордания и Рамишвили…
На меня недоверчиво покосились – кто же это мол такой, кто решится выступить против таких известных ораторов.
И вот, взял слово товарищ Сталин. Он говорил о том, что царский манифест – это уловка, придуманная для того, чтобы успокоить народ, а затем, собравшись с силами, ударить по революции. В своей резкой и обличительной речи товарищ Сталин сказал, что революция не может победить без оружия и тот не революционер, который говорит: долой оружие.
Для победы нужны три вещи: вооружение, вооружение, еще и еще раз вооружение.
Многотысячный митинг с большим вниманием слушал речь неизвестного широкой публике оратора.
– Кто он? – спрашивали вокруг. Но его знали лишь передовые, самые активные, большевистски настроенные рабочие тифлисских предприятий.
Из воспоминаний Майсурадзе Георгия Захаровича, машиниста Тбилисского депо, записано в 1947 г. Перевод с грузинского
РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 651. Л. 81-84.
№ 41
Сталин:
Как бы ни кончилась настоящая стачка, одно должно быть ясно и несомненно для всех: мы находимся накануне всероссийского всенародного восстания – и час этого восстания близок. Небывалая, беспримерная по своей грандиозности не только в истории России, но и всего мира, всеобщая политическая стачка, разыгравшаяся теперь, может, пожалуй, закончиться сегодня, не вылившись во всенародное восстание, но это лишь с тем, чтобы завтра снова и с большей силой потрясти страну и вылиться в то грандиозное вооруженное восстание, которое должно разрешить вековую тяжбу русского народа с царским самодержавием и размозжить голову этому гнусному чудовищу.
Из прокламации «Граждане!», написанной И. Джугашвили и напечатанной за подписью Тифлисского комитета в октябре 1905 г. в типографии Тифлисского комитета
Сталин И. В. Сочинения. Т 1. С. 185-186.
№ 42
Сталин:
Великая русская революция началась! Мы пережили уже первый грозный акт этой революции, завершившийся формально манифестом 17 октября. […] Но это только лишь первый акт. Это только начало конца. Мы находимся накануне великих событий, достойных Великой Русской Революции. Эти события надвигаются на нас с неумолимой строгостью истории, с железной необходимостью.
Из газеты «Кавказский рабочий листок», №1, 20 ноября 1905 г. Статья без подписи
Сталин И. В. Сочинения. Т. 1. С. 193.
№ 43
Н. Жордания:
После поражения Московского восстания началась реакция, было объявлено военное положение […]
Организация созвала расширенное собрание в Нахаловке, куда еще полиция и войска не осмеливались появляться. Собрание состоялось на майдане (на площади). Явились на собрание и большевики: Шаумян, Сталин и др. Их требование было – роспуск организаций, переход на нелегальное положение – явное желание спасти себя.
Мы не соглашались, требовали продолжения борьбы с реакцией, только с одним изменением – перевести организации на нелегальное положение. Это предложение было принято, только большевики голосовали против. Они сразу же попрятались, некоторые из них уехали в Баку и нигде не принимали участия в борьбе. Это был их окончательный отход от грузинского народа.
В этот тяжелый момент грузинский народ видел около себя только связанных с ним в его горе – меньшевиков; других партий нигде не было видно. И здесь-то установилась тесная, окончательная связь между нами и рабочей массой, которая потом никогда не разрывалась в Грузии.
Жордания Н. Моя жизнь. С. 45-46.
№ 44
Бабе Лашадзе-Бочоридзе:
В декабре 1905 г. товарищ Сталин и Георгий Телия уезжали на Таммер-форскую конференцию делегатами от Закавказья. Помнится, я им на дорогу зарезала выращенные на Авлабарской типографии куры, говоря: «Вот вам, уезжающим на историческую конференцию, исторические куры».
Из воспоминаний Бабе Лашадзе-Бочоридзе, 1934. Перевод с грузинского
РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 658. Л. 221.
№ 45
Старцев К. Н.[753]:
Пришла т. Книпович[754], у которой был псевдоним, для конспирации, «Дяденька». Она сказала нам, чтобы мы перед вечером явились на Финляндский вокзал, где нас устроит в поезде товарищ, хорошо говорящий по-фински.
Когда стало смеркаться, мы сошлись на вокзале и разместились по указанию этого товарища в вагоне. Поезд пошел в Финляндию, в г. Таммерфорс. Вечером нам очень захотелось есть, на ст. Выборг была остановка, мы вышли в буфет, где на маленьких, меньше блюдца, тарелочках были положены закуски. Закусив, мы вернулись в вагон, устроились спать и утром, проснувшись, увидели приближающийся Таммерфорс.
Он обратил на себя наше внимание оригинальной архитектурой, обилием крутых красных черепичных крыш, над которыми прямыми столбами подымался в морозном воздухе дым. Войдя в вокзал, мы поразились необычайной чистоте и тишине. На столиках буфета были белоснежные накрахмаленные скатерти, на которых блистали никелированные кофейники, молочники, масленки со сливочным маслом. Всюду, где имелись русские надписи, они были зачеркнуты, оставались лишь непонятные для нас – не знаю, были ли они на шведском или финском языке. В те дни в Финляндии развернулось национальное движение, проходившее под лозунгом самоопределения, за независимость, и эти надписи были свидетелями начавшейся борьбы. На площади, перед вокзалом, были ровно построены извозчичьи сани, а стоявший впереди финский полицейский давал пассажиру номер, который соответствовал номеру подъезжавших саней.
Нас доставили в гостиницу, очень чистенькую и тихую, и разместили по два в каждом номере. Мне пришлось поместиться с делегатом Воронежского комитета т. В. И. Невским […]
Нам пришлось пройти через весь город, прежде чем мы оказались перед зданием, которое принадлежало местной социал-демократической организации. Для нас это было зрелище, восхитившее до глубины души, – таким большим – как мне вспоминается – оно было. В первом этаже был зрительный зал со сценой и, вероятно, обслуживающие его – буфет, кулисы, фойе. Мы поднялись на второй этаж, откуда, подойдя к арке, отгороженной решеткой в половину роста человека, можно было видеть собравшихся внизу. Через эту комнату, я бы назвал ее тоже фойе для второго этажа, был вход в следующую комнату, а из нее – в зал, имевший в конце помост, как бы для сцены. Вероятно, это был второй зал, где давались другие спектакли или проводились репетиции. У входа в этот зал, перед запертыми дверями разместилась мандатная комиссия, в состав которой входила Надежда Константиновна Крупская. Мандаты были проверены и найдены в порядке. Пока их проверяли, я рассматривал собравшихся делегатов, разбившихся на группы. К ним, от одной группы к другой ходил один делегат, который все время делал какие-то пометки в записной книжке. Нас пригласили в зал и мы расселись перед возвышением, на котором стояла, насколько помню, кафедра, наподобие учительской. Дальше стоял стол, пока никем не занятый. Когда все собрались, то на возвышение п