Два с половиной года проходит с тех пор, как наша партия раскололась на 2 фракции: на Большинство и Меньшинство. Членство в партии и взаимные отношения партийных организаций — вот какие главные вопросы разделили наших партийных товарищей. Далее, ко всему этому присоединились тактические разногласия, – и партийный раскол принял угрожающий характер. Пусть не думают товарищи, что чья-либо злая воля создала внутрипартийные «раздоры», – наоборот, если уж говорить о чувствах, то справедливее было бы сказать, что не злая воля, – а любовь к пролетариату разъединила годами работавших вместе товарищей: каждая из боровшихся фракций так глубоко верила в правоту своей позиции, что победу одной из них и поражение другой считала чуть ли не основным условием процветания партии; и стало быть, именно любовь к пролетарскому делу запрещала закрывать глаза перед разногласиями и приказывала решительно стать на ту или другую позицию, чтобы тем самым сделаться активным участником внутрипартийной борьбы. Но времена шли, революционный ураган прояснял головы, спорные вопросы принимали чисто практический характер и день за днем выяснялось, что расстояние между фракциями вовсе уж не такое большое, как это казалось до того времени, что последние – наоборот, все более и более сближаются и не далеко то время, когда они сольются в единую партию и т.д. . И вот в конце 1905 г. центрами обеих фракций созываются общероссийские фракционные конференции.
Из незаконченной статьи И. Джугашвили «Извещение об общероссийской конференции.», конец 1905 – нач. 1906 г. На русском яз.
РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 1. Д. 24. Л. 1-2 (автограф).
Глава 11. Тифлис, начало 1906 года. Стокгольм, IV съезд РСДРП
К концу 1905 г. в партийных организациях не только вызрело понимание, что следует покончить с межфракционным расколом, но и происходила уже вполне определенная публицистическая и организационная подготовка объединения. Участвовал в ней и Иосиф Джугашвили, в начале нового, 1906 г. по-прежнему все еще не подписывавший своих статей, которые издавались или анонимно, или от лица партийного комитета. К годовщине Кровавого воскресенья и начала революции появилась на свет брошюра «Две схватки»[756], где провозглашалась задача «создания единой и нераздельной партии», более того, было заявлено, что дело почти сделано: «Идейные и практические центры уже слились, а слияние местных организаций почти уже закончено. Необходим только объединительный съезд, который формально завершит фактическое объединение». Перспективу борьбы автор оценивал вполне оптимистично, он видел не поражение декабрьского восстания, а лишь временное отступление («Российский пролетариат не разгромлен, он только отступил и теперь готовится к новым славным боям»). В этом отношении Джугашвили был не одинок. По повестке IV съезда РСДРП видно, что партийцы сохраняли надежду, будто революция идет по нарастающей и вопрос о том, признавать ли будущее временное правительство, является актуальным. Сравнивая события января и декабря 1905 г., автор «Двух схваток» находил много поводов для надежд: пролетариат, по его мнению, значительно прибавил в революционном сознании, сплоченности, гораздо лучше вооружен. В статье виден уже фирменный стиль сталинской публицистики: оперировать простыми, понятными категориями, все разложить по пунктам, установить между ними как бы самоочевидную логическую связь, а пункты пронумеровать и несколько раз повторить основные положения, поворачивая их так и этак[757]. Так он перечислял причины, «почему в прошлом году петербургский пролетариат отступил в тогдашней схватке»: недостаток революционного сознания пролетариата, нехватка оружия, неорганизованность выступлений (лучше было бы разом по всей империи), наконец – «отсутствие единой и сплоченной партии», «партия пролетариата сама не была организована, будучи раздираема партийными разногласиями». Называя этот пункт последним, автор довольно умело концентрировал на нем внимание и в финале подводил читателя к двум основным задачам: объединение партии и подготовка вооруженного восстания.
По статье «Две схватки» заметно, насколько более опытным публицистом стал Иосиф Джугашвили. Тексты этого времени качественно разительно отличаются от многословных, невнятных, плохо структурированных ранних его статей и листовок. Вероятно, он и сам почувствовал себя сформировавшимся автором, поскольку в начале марта 1906 г. впервые прибегнул к псевдониму, подписав статью «Государственная дума и тактика социал-демократии» И. Бесошвили[758]. Псевдоним был прозрачной трансформацией его отчества: «Бесо» служит сокращенной формой имени Виссарион (Бэсарион). Автор яркой работы о Сталине как писателе М. Вайскопф остроумно усмотрел в этом первом псевдониме «демонологическую семантику», за которой крылось, как полагает Вайскопф, свойственное Сталину самоотождествление с чертом, отсылающее к богоборческому язычеству большевизма[759]. Гипотеза изящная, но, как кажется, несколько излишне литературная. Быть может, псевдоним был лишь прозрачной аллюзией на имя автора и не подразумевал ничего иного?
Для опытного конспиратора, каким был к тому времени Коба, псевдоним Бесошвили был вроде бы чересчур явным намеком на его настоящее имя. Но нужно принять во внимание, что, во-первых, тифлисские жандармы по-прежнему были о нем скверно осведомлены. Вплоть до начала 1906 г. сведений о нем в донесениях в Петербург и агентурных сводках не обнаруживается, а 8 апреля временно исполнявший должность заведующего полицией на Кавказе, телеграфируя в Петербург об отъезде делегатов на съезд, назвал «некого Сосо», тогда как для остальных указал имена и фамилии (см. док.5). Вместе с тем 15 марта начальник Тифлисского охранного отделения Ф. А. Засыпкин упомянул его среди главарей Тифлисской организации РСДРП в обзоре, представленном заведующему полицией на Кавказе[760]. По-видимому, жандармы в принципе знали о том, что Джугашвили является активным партийным работником, но не могли его выследить.
Во-вторых, этим псевдонимом Джугашвили пользовался очень недолго, лишь в марте того года. В собрании его сочинений подпись «И. Бесошвили» встречается трижды: помимо упомянутой статьи она стоит еще под большой статьей «Аграрный вопрос» и продолжающей ее статьей «К аграрному вопросу»[761]. В-третьих, это было время относительной свободы после манифеста 17 октября и все три статьи появились в легальных газетах «Гантиади» и «Элва». Хотя радикальные революционеры, включая Кобу, выражали всяческое презрение к дарованным манифестом «подачкам», но условия их собственного существования заметно переменились. Н. Жордания на съезде поведал, что «в дни свободы» в Тифлисе составили списки членов партии и «думали даже снабдить их членскими карточками» (см. док. 15). На волне эйфории большевики даже решили, что подпольная типография ЦК «Нина» в Батуме больше не понадобится, и в начале 1906 г. перевезли машину в Петербург для печатания легальной большевистской «Новой жизни» (см. гл. 9). В Тифлисе выходили легальные ежедневные социал-демократические газеты, как и по всей империи, без предварительной цензуры, но если газета заходила слишком далеко в радикализме, полиция ее закрывала. Тогда практически та же редакция открывала новый орган под другим названием. Так, в Тифлисе 5-10 марта издавали «Гантиади» («Рассвет»), после ее закрытия с 12 марта по 15 апреля выходила «Элва» («Молния»), которая являлась органом объединенного комитета, то есть представляла обе фракции. Джугашвили не только публиковался там, но и подвизался в редакции (см. док. 1).
Судя по отправленным в Петербург донесениям о готовящемся съезде РСДРП и отъезде делегатов, полиция в Закавказье в результате сочетания открытого вооруженного восстания, провозглашенных царским манифестом свобод и к тому же кадровых перестановок в своих рядах была совершенно дезориентирована. Начальник Бакинского ГЖУ 14 марта донес в Департамент полиции о готовящемся съезде «всех политических партий», но довольно точно изложил повестку готовящегося съезда РСДРП, срок его созыва отнес к концу марта – началу апреля, то есть несколько раньше реальных, а место проведения – «где-либо в Финляндии» (см. док. 3). Из Тифлиса в департаменте получили две шифрованные телеграммы, отправленные с разницей в пять дней (3 и 8 апреля) и сообщавшие два совершенно различных списка делегатов съезда. Из упомянутых в первой телеграмме ни один на съезде в реальности не был, из второй делегатами являлись Жордания, Ерадзе, Гогуа и Джугашвили (см. док. 4, 5). А ведь делегатов выбирали голосованием по партийным организациям, об этом должно было быть осведомлено множество людей. Тифлисские жандармы как минимум имели проблемы с агентурным освещением социал-демократической партии.
Участие в Объединительном съезде партии было вторым выходом Иосифа Джугашвили на общепартийный уровень, третьим (считая ссылку) выездом за пределы Закавказья и первым – за границу Российской империи. Стокгольм в отличие от Финляндии был настоящей другой страной. К сожалению, и это путешествие можно представить себе лишь гипотетически, по аналогии с рассказами других делегатов. Путь на съезд описал К. Е. Ворошилов. Часть делегатов отправилась специально зафрахтованным пароходом, но Ворошилову организаторы предложили ехать самостоятельно. По-видимому, таким же образом – отдельно от других – добирался и его сосед по комнате Иванович, с которым Ворошилов быстро подружился и узнал его настоящее имя – Иосиф Джугашвили. Оба приехали в Стокгольм раньше начала съезда и некоторое время просто бродили по городу и осматривали достопримечательности (см. док. 6). Ворошилов вспоминал архитектурные памятники города, королевский дворец, церкви, национальный музей, даже оперу, а также «бьющий в глаза демократизм в отношениях между людьми разных сословий». Больше всего его поразило, что шведский король имел привычку удить рыбу на набережной среди обычных обывателей, будущий советский нарком обороны наблюдал это собственными глазами