[762].
Четвертый съезд РСДРП проходил в Стокгольме с 10 по 25 апреля (по новому стилю 23 апреля – 8 мая) 1906 г. В повестке были отношение к выборам в Государственную думу (участвовать или нет), пересмотр аграрной программы партии, оценка текущего момента, вопрос о вооруженном восстании и будущем временном правительстве. Важным предметом обсуждения было объединение РСДРП с Бундом, Социал-демократической партией Польши и Литвы и Латышской социал-демократической рабочей партией.
Объединительным съезд был и в том смысле, что являлся попыткой примирить и свести в общей работе обе партийные фракции. Из 112 делегатов с решающим голосом 62 были меньшевиками, 46 большевиками, оставшиеся голоса принадлежали примиренцам (сверх того, 22 делегата с совещательным голосом – 14 большевиков, 7 меньшевиков, один неизвестно и 12 представителей национальных социал-демократий). При выборах делегатов на местах существовали нормы представительства (1 делегат от 400 членов партии), количество полученных местной организацией мандатов на участие в съезде зависело от ее численности. Хотя оценить реальную численность нелегальной организации было, конечно, непросто. Председательствовали на заседаниях поочередно Ленин и Дан. По протоколам заседаний, особенно первых, заметно, как представители большевиков и меньшевиков старались находить компромиссы, сближать позиции, проявлять объективность, хотя временами прорывались и взаимные колкости, и раздражение. Достаточно часто в подобных пикировках отмечались грузинские делегаты, несколько раз их участником становился Джугашвили (Иванович).
Грузинская делегация была многочисленна, и это бросалось в глаза. От Тифлиса приехали 11 человек: 10 меньшевиков (Н. Н. Жордания, К. Г. Гогуа, Г. Уратадзе, Гарин[763], Г.Эрадзе (Ерадзе), Бачидзе, В. Д. Мгеладзе, И. И. Рамишвили, Иванов, Соломонов) и единственный большевик – Иванович. Мало того, помимо них на съезд явились еще три делегата от гурийской организации (Жаков[764], В.Б.Ломтатидзе, Шайтанов), двое от кутаисской (Н. Г.Чичинадзе, В. Джибладзе (Петров)), по одному от батумской (Турманидзе (Бажанов)) и потийской (Иорданов), итого 18 человек, и, кроме Кобы, все как один меньшевики.
Для сравнения: от Москвы было 13 делегатов плюс два от Московского округа, от Петербурга – 11, от столичной губернии делегатов не было; от большинства русских губерний, включая Урал, присутствовали по одному-два делегата. По одному – от Елисаветградской, Курской, Минской, Пермской, Саратовской, Смоленской, Тагильской, Тверской, Тульской, Харьковской, Ярославской, двое от Ивано-Вознесенской, Нижегородской, Самарской, трое – от Екатеринославской и Одесской[765]. А ведь это были губернии с развитым революционным движением, крупные промышленные центры с многочисленным пролетариатом, где в минувшем 1905 г. происходили массовые, масштабные выступления. На этом фоне количество грузин не могло не казаться странным. Более того, от бакинской организации было три делегата: два большевика (П.Д. Сакварелидзе и Илья Черногородский, на съезде они именовались Сакарелов и Лавров) и один меньшевик – Сеид Девдориани, давний товарищ Иосифа Джугашвили по семинарии и кружку семинаристов, еще тогда сделавшийся его соперником и противником. Степан Шаумян (на съезде Суренин) приехал от эриванской организации, причем правомочность его мандата вызвала сомнения (организация казалась слишком малочисленной и недавней) и рассматривалась мандатной комиссией[766].
Мандаты грузинских делегатов не подвергались сомнению и не рассматривались в мандатной комиссии как конфликтные. Но, по-видимому, в кулуарах об удивительном количестве грузин говорили, недаром на 10-м заседании было зачитано заявление В.А.Десницкого-Строева, большевика, делегата от нижегородской организации, считавшего, что из-за того, что доклад мандатной комиссии был проголосован в целом, «съезд был лишен возможности произвести сравнительную оценку формальной и моральной правильности делегаций различных городов. Мое предложение голосовать отдельно было обусловлено желанием узнать причины чрезвычайно неравномерного представительства от Баку и Тифлиса»[767]. Следом подал реплику С. Шаумян: «На съезд было внесено предложение, чтобы мандатная комиссия, постановляя свои решения, считалась с тем, как понимается членство партии в различных организациях. Мое указание на то, как понимается членство партии в Баку и Тифлисе, мандатная комиссия не приняла во внимание. После того как тов. Костров пытался опровергнуть мое сообщение, назвав его ложным, мандатная комиссия не дала мне возможности ответить Кострову» [768]. Псевдоним Костров принадлежал Ною Жордании. О. А. Ерманский (Коган), меньшевик из Одессы, парировал, что, напротив, «вопрос о критерии при определении членства в партии мандатная комиссия очень серьезно принимает во внимание. Я заявляю, что на Кавказе, как в Тифлисе, так и в Баку, членство понимается более строго, чем во всей остальной России»[769] . Однако Шаумяну особенности организаций Тифлиса и Баку наверняка были известны лучше. На двадцатом заседании Жордания (Костров) потребовал слова для разъяснений, так как «ходят сплетни, будто Тифлисская организация представлена неправильно». Он утверждал, что в Тифлисе около 4 тысяч членов партии и всего 300 большевиков, это по принятым нормам представительства и давало 11 делегатов. Жордания уверял, что не хотел отрывать столько товарищей от работы и предлагал послать пятерых или шестерых, но рабочие настояли на одиннадцати (см. док. 15). Сходные цифры в 1923 г. привел в своей мемуарной статье Я. Давтян, полагавший, что в Тифлисе было около 5 тысяч членов партии и порядка 500 большевиков, «разбросанных по различным районам»[770]. Статья не позволяет понять, располагал ли автор собственными данными или опирался на протоколы съезда, то есть на слова Жордании. Продолжая свою речь, последний счел нужным разъяснить, что многочисленность тифлисской организации происходит оттого, что в городе давно и планомерно «правильно организовывались кружки» и велась активная работа. Он хвалился влиятельностью социал-демократов в Тифлисе, но явно нервничал и под конец сорвался и объявил, что «все, что говорилось против тифлисской делегации, – ложь и клевета». Это вызвало протест председательствующего Дана, который, впрочем, нашел возможность оправдать оратора, приписав резкость выражений слабому знанию русского языка (см. док. 15).
Позднее в мемуарах Жордания заявил, что «на этом съезде все наши делегаты были меньшевики; отсутствие в Грузии влияния большевиков стало понятным и для русских, хотя Иосиф Джугашвили и его друзья привезли мандаты из Борчалинского уезда, где никаких партийных организаций не существовало, и мандатная комиссия их мандатов не признала»[771]. Ему вторил другой участник съезда – Г. Уратадзе, утверждавший (возможно, под прямым влиянием мемуаров Жордании, на которые он ссылался), что «все делегаты от закавказских организаций были меньшевиками, ни одного большевика. Историки большевиков, как всегда, так и в этом случае, лгут, когда пишут, что на этом съезде в качестве делегата был Сталин. Правда, Сталин приехал на съезд, но он не был в числе избранных делегатов. Он приехал как делегат «Борчалинской социал-демократической организации», но так как такой организации не существовало, мандатная комиссия, конечно, не признала его мандата и он должен был покинуть съезд. Но бюро большевистской фракции просило нашу делегацию не возражать против допущения его с совещательным голосом и только после нашего согласия на это Сталин был допущен на съезд с совещательным голосом»[772]. В этих словах много неправды, опровергаемой протоколами съезда, которые впервые были изданы еще в 1907 г. и подлинность их ни одна из фракций не оспаривала. Никаких «друзей» Иосифа Джугашвили на съезде не было, в то же время он вовсе не был единственным большевиком из Закавказья; в списках съезда он числился делегатом с решающим голосом, и не от уезда, а от Тифлиса, мандат его никто не оспаривал, и Жордания знал это лучше других, так как сам входил в мандатную комиссию. (Возможно, впрочем, что в его памяти четвертый съезд спутался с пятым, где Джугашвили действительно представлял Борчалинскую группу и получил совещательный голос.) Наконец, упомянутые русские партийцы вынесли несколько иное впечатление, нежели полагал Жордания. Так, А. В. Луначарский вспоминал, что «когда все более или менее собрались, началась усиленная горячая работа по подсчету голосов. Все меры были приняты, чтобы выявить и наличность голосов, могущих поддержать меньшевиков или нас, и наличность шансов провести одних, отвести других через мандатную комиссию. Постепенно выяснилось, что большинство, хотя и не очень подавляющее, принадлежит меньшевикам. Это было неприятное открытие. Урал, правда, поднажал, и уральцы составляли своего рода железную когорту нашей фракции. Зато меньшевики привезли видимо-невидимо кавказцев»[773].
Немудрено было заподозрить неладное, если харьковский делегат сообщил, что у них имеется до тысячи организованных рабочих[774], меньшевик С.Девдориани – что бакинская организация насчитывает 1080 человек [775]. В сравнении с этим 4 тысячи членов партии по одному непромышленному Тифлису, не считая остальной Грузии, конечно же, выглядели неправдоподобно. Очевидно, грузинские меньшевики весьма специфически подошли к учету членов партии. Равным образом на свой манер они поняли и объединение, решив просто вытеснить большевиков и сделать вид, что оппоненты не существуют. Это создавало напряжение между ними и Ивановичем-Джугашвили, прорывавшееся в дебатах по разным поводам.
Оба они, Жордания-Костров и Джугашвили-Иванович, на первом же заседании съезда были избраны в комиссии: Жордания в мандатную, Джугашвили в комиссию для составления опросного листка делегатов. В мандатную комиссию вошел также С. Шаумян. Очевидно, что, поскольку выборы комиссий происходили на первом заседании, многие – если не большинство – делегатов не были еще лично знакомы друг с другом. Чем они руководствовались при голосовании? Факт избрания в комиссию вроде бы должен означать определенную известность в партии, репутацию. Можно ли полагать, что и Жордания, и Шаумян, и Джугашвили на тот момент ими обладали?