[853] . Под руководством Шаумяна были устроены подпольные типографии, активно действовавшие в 1906 г.[854] В феврале 1907 г. Шаумян (живший пока еще в основном в Тифлисе), Спандарян и С. Касьян (Тер-Каспарянц) издавали легальную газету «Орер» («Дни»)[855].
Для Иосифа Джугашвили, очевидно, основным центром приложения литературных усилий все еще являлся Тифлис. Неизвестно, писал ли он для «Призыва», но все сохранившиеся его работы в период между IV и V съездами РСДРП были опубликованы в Тифлисе и написаны по-грузински. Быть может, он еще не обрел уверенности в себе как авторе, способном писать по-русски.
Мемуаристы, наблюдавшие Кобу в Баку примерно в этот период (зачастую весьма сложно определить, к какому моменту относятся воспоминания), говорили прежде всего о его неизменном внимании к группе «Гуммет» (см. док. 14-16). Особенно колоритен рассказ М. Эфендиева о попытках перевести на тюркский язык названия «социал-демократическая рабочая партия» во времена, когда эти понятия отсутствовали в восточных реалиях (см. док. 16).
В целом Баку, конечно, давал профессиональному революционеру значительно больше возможностей выжить и продолжать партийную работу. Джугашвили пока оставался в Тифлисе, но там поле его действий все больше сужалось благодаря целенаправленным усилиям местных меньшевиков. Несмотря на их заявления о полной своей победе в Грузии, острота противостояния сохранялась на таком уровне, что проступила без особых к тому поводов на дебатах на V съезде РСДРП в Лондоне.
Документы
Тифлис, весна 1906 – весна 1907 года
№ 1
Начальник Тифлисского ГЖУ:
15 апреля рано утром были произведены повальные обыски в разных частях города Тифлиса, в тех местах, где наблюдались подозрительные лица. В числе обысков, производимых на окраине города, в местности 7 участка «Авлабар» – обыск усадьбы Ростомашвили […] В подвале флигеля этой усадьбы, покинутой жильцами за три дня перед тем, ротмистром Юлинцем были обнаружены семь стеклянных запалов, употребляемых для взрывания бомб и завернутых в бумаги с типографскими оттисками, что подало ротмистру Юлинцу мысль о возможности нахождения в этой усадьбе тайной типографии. Кроме флигеля, в усадьбе находилось два сарайчика – в одном из них, разрывая лопатой земляной пол, нашли закопанные три бронзовые бомбы авчальского типа, наполненные гремучим студнем, но без втулок, а в ближнем к дому сарае нашли девять бронзовых втулок, наполненных составом из бертолетовой соли с сахаром; втулки эти вполне привинчивались к найденным бомбам. В этом сарае находился круглой формы облицованный кирпичами колодезь с толстой веревкой на блоке. Спущенный на веревке в колодезь человек на трехсаженной глубине нашел боковой ход до полтора аршина высоты, по направлению к флигелю. Это обстоятельство побудило рыть землю в подвале флигеля, и на двухаршинной глубине нашли дощатый пол, причем по снятии досок увидели отверстие в кирпичном своде, и спустившись по принесенной десятиаршинной лестнице в обширный облицованный кирпичом подвал, где оказалась типографская машина с маховым колесом американского типа «Бостон» со всеми приготовлениями для печатания, до сорока касс со шрифтом, десятки пудов типографского шрифта на трех языках, русском, грузинском и армянском, уже набранные доски и десятки пудов отпечатанных революционных прокламаций и брошюр на этих языках и белой заготовленной бумаги. Кроме того, граверный станок и двадцать три медных печати разных правительственных учреждений, в том числе печать тифлисского губернатора, полицмейстера и других, а также несколько паспортных бланок[856], как чистых, так и прописанных паспортов. В одном углу найдена жестянка с пятнадцатью фунтами динамита и со вставленным в нее бикфордовым шнуром, а также и несколько фунтов динамита в патронах; и множество склянок с жидкостями для приготовления взрывчатого состава. В земле между первым и вторым подвалом оказались закопанными формы для отлива втулок в большом количестве. Продолжая рыть пол под вторым подвалом, прорылись под ним в помещение третьего подвала, на дне которого оказалась вода и он найден пустым.
Дом этот принадлежал мелкому торговцу фруктов на Солдатском базаре Давиду Михайлову Ростомашвили, который и арестован; а также и его приказчик, но арендаторы его дома Зардиашивили, живший во флигеле с двумя женщинами, а перед ним квартировавший месяц назад Херхашвили скрылись и не разысканы[857].
Того же 15 апреля в 9 часов утра была сходка социал-демократов в редакции легальной грузинской газеты «Эльва» («Схиви»). Вследствие чего было решено арестовать участников сходки по результату обыска, порученного чинам полиции. По обыску обнаружено значительное количество прокламаций, схожих с прокламациями, найденными в тайной типографии в доме Ростомашвили, которые участники побросали на пол при входе полиции. […] При обыске у Федора Киквадзе, секретаря редакции «Эльва», между прочим найдена расписка Джояшвили, убийцы генерала Грязнова, в получении им пособия от редакции […]
Из донесения начальника Тифлисского ГЖУ в Департамент полиции, 17 апреля 1906 г., № 2892
ГА РФ. Ф. 102. Оп. 203. Д7. 1906. Д. 4889. Л. 10-11.
№ 2
Бабе Лашадзе-Бочоридзе:
В один вечер[858] Михо привел к нам закутанного в башлык молодого человека. Маро еще издали узнала в нем Сосо. Товарищ Сосо снял башлык. Голова у него была забинтована. Мы всполошились. Михо рассказал, что товарищ Сосо ехал на конке и упал. По дороге Михо, который ехал вместе с товарищем Сосо, завел его в аптеку для перевязки.
Михо велел приготовить постель, чтобы т. Сосо мог отдохнуть. В то время у нас скрывался бежавший из тюрьмы Георгий Телия. Товарища Сосо уложили в передней комнате. В полночь постучали в дверь. «Откройте дверь, – кричали стоявшие за дверью городовые. Обыскали квартиру, забрали книги, арестовали Георгия Телия, затем подошли к товарищу Сосо. Он очень похудел и побледнел, голова у него была перевязана, и при свете нашей чуть мерцавшей лампочки он был похож на умирающего. Жандармы стали его расспрашивать, но товарищ Сосо не подавал голосу. Тогда пристав 8-го участка сказал жандарму:
–Чего ты его мучаешь, не видишь – умирает человек.
Полиция ушла, и товарищ Сосо спасся от ареста, но жандармы могли за ним. Поэтому Сосо вскочил с постели. Маро и соседка Пелагия Циквадзе (она работала с нами) проводили его на другую квартиру, куда они пришли глубокой ночью. Их приняли за полицейских и перепугались, но Сосо тихо сказал: «Это я, Сосо, откройте», и их впустили.
После ухода товарища Сосо я вышла во двор, заперла нашу комнату изнутри его комнаты и легла; через некоторое время слышу голос городового, осетина Алексея:
–Откройте дверь!
–Что с вами, что вы покою не даете, – вспылила я.
– Где больной? Откройте сейчас же дверь!
– Больной в своей комнате, дверь закрыта с той стороны. Обратитесь туда.
Жандармы ворвались. Пристав открыл дверь со стороны комнаты товарища Сосо. Так как в его комнате никого не оказалось, то я с напускным удивлением стала сердито кричать и сетовать, кто был этот человек, куда он делся, не забрал ли он чего-нибудь. Оглядываюсь по сторонам и сержусь. Пристав говорит:
– Посмотри, может быть и в самом деле он что-нибудь забрал. – Я стала сердиться на жандармов, что они огорчили и запугали меня. Кое-как я отделалась от жандармов. Так товарищ Сосо спасся от ареста.
Из воспоминаний Бабе Лашадзе-Бочоридзе. Машинопись, перевод с грузинского, 1934
РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 658. Л. 222-223.
№ 3
В. Хмаладзе:
Это событие произошло в первой половине 1906 года. Я тогда работал в портняжной мастерской офицерского общества и состоял членом нелегального социал-демократического кружка швейников. Я написал небольшую корреспонденцию о жизни рабочих нашей мастерской и отнес ее для напечатания в редакцию меньшевистской газеты «Лампари» (я тогда находился под влиянием меньшевиков).
В редакции мне грубо сказали, что не могут напечатать моей заметки, так как в газете нет места. Такой ответ произвел на меня удручающее впечатление. […] В раздумье я подошел к одной маленькой типографии по Михайловской улице (ныне проспект Плеханова), которая принадлежала гр-ну Чарквиани. В этой типографии печаталась большевистская газета. Я знал, что ею руководит товарищ Коба, но я не был знаком с ним.
В указанной типографии работал мой старый приятель Нико Отаров (Отаришвили). Я пришел к нему, пожаловался ему на то, что мне не напечатали заметки. Он взял у меня корреспонденцию, просмотрел ее и недолго думая, завел меня в соседнюю комнату, где, как видно было, помещалась редакция. Это было подвальное помещение, где стояло два простых стола и три табуретки. За столом работал молодой человек. Это был Коба. Отаров познакомил его со мной, показал письмо. Товарищ Коба прочитал его. Я упорно смотрел редактору в глаза, боясь, как бы он не забраковал мое «произведение». По прочтении письма товарищ Коба взглянул на меня и с улыбающимся выражением лица сказал мне: «Молодец! Хорошо ты написал». Он тщательно выправил заметку и, передавая ее Отарову, сказал: «Нико, поместим это письмо в завтрашнем номере, а ты, товарищ, – обратился ко мне товарищ Коба, – почаще пиши нам такие письма». Такой хороший прием, столь теплое человеческое отношение ко мне окрылили меня.
Воспоминание В. Хмаладзе, 1948 г. Перевод с грузинского
РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 658. Л. 415-416.
№ 4
Рожден Кааладзе:
Тебе наверно помнится, что я с самого начала был против тактики «наших марксистов», в особенности же Ноя, система которого «сидеть на двух скамьях» меня так обозлила, что однажды я чуть было не отказался совершенно от учителей – марксистов и «Квали» […] Я чувствовал в то время оппортунизм большинства марксистов, а это, по моему мнению, вовсе не соответствовало пролетарскому движению; я думал тогда же, что Петр Струве исправит этот недостаток, но, как нам известно, я в этом здорово ошибся: Струве оказался более оппортунистом и радикал-либералом. В настоящее время я полагаю, что вышеназванный недостаток и слабость марксистов исправл