Во втором классе Джугашвили подал прошение о зачислении на полное казенное содержание (см. док. 13), но, как явствует из записи в журнале Общего педагогического собрания Правления Тифлисской духовной семинарии за 12 и 15 сентября 1895 г., его не получил[174]. Из журнала не ясна причина отказа, но, видимо, он продолжал получать прежнее половинное содержание. В ведомости о его оценках за пятый класс значится, что он находится на казенном содержании[175], на допросе в Бакинском ГЖУ 26 марта 1910 г. он также показал, что воспитывался на казенный счет (см. гл. 18, док. 44). Решение о выделении казенного содержания принимало руководство семинарии, таким образом, Иосиф Джугашвили находился от него в гораздо большей зависимости, чем семинаристы из обеспеченных семей. Чтобы не лишиться казенной поддержки, он должен был хорошо учиться и хорошо себя вести.
А с тем и другим становилось все хуже. Поведением его инспекторы были недовольны. Отметки оставляли желать лучшего. В пятом классе преобладали тройки, слегка разбавленные четверками и двойками. В фонде Сталина имеется фотокопия страницы из журнала с оценками Иосифа Джугашвили за пятый класс[176]. В ней проставлены отметки по четвертям, включавшим по два или три месяца (сентябрь/октябрь, ноябрь/декабрь, январь/февраль, март/апрель/май 1898/99 учебного года) и годовые. Баллы следующие (через запятую указаны оценки за четверти):
Священное писание – 3, 2, 3, 3, годовая – 3. Основное богословие – 4, 3, 4, 3, годовая – 3. Догматическое богословие – 3, 2, 3, 3, годовая – 3. Практическое руководство для наст[оятеля] – 2, 3, 3, 3, годовая—3. Гомилетика—3, 3, 3, 3, годовая—3. Литургика – 2, 3, 2, 3, годовая—3. Русская церковная история (по полугодиям) – 3, 3, годовая – 3. История и обличение раскола—3, 3, 3, годовая – 3. Дидактика—4, 4, 3, 4, годовая – 4. Древние языки (только за первые две четверти) – 3, 3, годовая – 3. Грузинский язык (первая и последняя четверть) – 3, 3, годовая – 3. Церковнославянский язык – 3, 3, 3, 3, годовая – 3. Церковно-грузино-имеретинское пение – 5, 4, 3, 4. Поведение (по месяцам) – 3, 3 с двумя минусами, 4 с двумя минусами, 3, 3 с минусом, 3 с плюсом, 4, 3, годовая – 3. За сочинение выведен экзотический балл 225.
В этот учебный год за Джугашвили числилось 126 пропущенных уроков по уважительной причине (очевидно, по болезни), больше всего он пропустил в январе и феврале – 36 и 35 уроков, 13 уроков пропустил в марте, и с тех пор пропусков не значилось.[177] Таким образом, нет причин полагать, что он забросил занятия к концу учебного года.
Отсюда видно не только очень посредственное усердие Сосо Джугашвили к занятиям, но и еще два момента. Во-первых, в пятом классе в программе не осталось общеобразовательных предметов, изучали только специальные церковные дисциплины. Во-вторых, Джугашвили проучился полный год, весь класс, получив итоговые баллы за последнюю четверть и за год. И здесь мы подходим к вопросу о том, когда и как он покинул семинарию.
Известная и официально признанная версия, что он был исключен из семинарии за революционную деятельность, восходит к самому Сталину (см. док. 35) и много раз повторена мемуаристами, «припоминание» которых соотносилось с появлением публикаций в историко-партийной печати.
К тому времени Джугашвили действительно уже был членом не невинных кружков семинаристов, а полноценных революционных организаций. Согласно официальной биографии Сталина, в августе 1898 г. он вступил в «Месаме-даси»[178]. Это неплохо согласуется с эволюцией его успеваемости и поведения в семинарии, однако на каком основании временем его вступления был сочтен август, не ясно. «Месаме-даси» в 1898 г. вошла в созданную в марте этого года Российскую социал-демократическую рабочую партию. Присоединились к партии и другие тифлисские социал-демократические кружки. Точная хронология этого вхождения остается неисследованной, но в любом случае членство Джугашвили в «Месаме-даси» было непродолжительным, перейдя в членство РСДРП. Но и после слияния вошедшие в партию группы какое-то время продолжали сохранять некоторую автономию (быть может, уместнее говорить о разобщенности). Тогда же Сосо Джугашвили начал вести занятия в социал-демократических рабочих кружках, участники которых вспоминали позднее о том, что видели его еще в семинарской форме (см. гл.3, док. 2, 4). Вполне вероятно, что он вел занятия сразу в нескольких кружках, но, пока он оставался семинаристом, число кружков не могло быть велико, у него просто не было времени, ведь ученики весьма редко покидали стены семинарии, а большого числа прогулов за Джугашвили не числилось.
Между тем в копиях документов Тифлисской семинарии не находится решительно никаких подтверждений тому, чтобы политическая активность Иосифа Джугашвили стала причиной отчисления его из семинарии; более того, нет признаков, что она была замечена семинарским начальством. Можно не сомневаться, что если бы такого рода документальные свидетельства существовали, то они были бы непременно использованы творцами официального сталинского жизнеописания. Нет также ни малейших признаков интереса Тифлисского жандармского управления к ученику семинарии Джугашвили. Полицию его политическая неблагонадежность не беспокоила.
Зато обнаруживаются совершенно другие объяснения ухода Иосифа Джугашвили из семинарии. Главное находится в журнале педагогического собрания Правления Тифлисской духовной семинарии за 29 мая 1899 г. В этот день было постановлено отчислить Джугашвили за неявку на экзамен по неизвестной причине[179] (см. док. 36).
Когда в апреле 1902 г. Джугашвили был арестован в Батуме, на допросе он заявил, что ушел из семинарии «по неимению средств» (см. док. 37). Проводивший расследование жандармский офицер направил запрос в Тифлис и получил ответ из Тифлисского ГЖУ со ссылкой на упомянутое постановление Правления семинарии об отчислении Иосифа Джугашвили за неявку на экзамен (см. док. 38). Заявление об отчислении из-за неимения средств Джугашвили повторил спустя восемь лет, на допросе в Бакинском ГЖУ весной 1910 г. На этот раз он объяснил, что учебу «не окончил потому, что в 1899 году совершенно неожиданно потребовали с меня 25 руб. за право учения как от сына крестьянина, и за невозможность платы был исключен» (см. гл. 18, док. 44).
Так «по неимению средств» или за неявку на экзамен его отчислили? Очевидно, тут следует помнить о неизменной склонности Кобы изображать реальность так, как ему в данный момент казалось более выгодным. Перед жандармами, людьми недурно образованными и довольно культурными, он разыгрывал жертву социальной несправедливости. Перед многомиллионной аудиторией советских людей и иностранных сочувствующих выставлял себя борцом с самодержавием и вождем с самых юных лет. При этом в каждой его версии содержалась определенная доза истины, пусть и гомеопатическая.
Может быть, с него действительно потребовали, но не плату за обучение как «от сына крестьянина», а из-за плохой учебы и поведения последовал отказ в казенном содержании? Но ведь ему дали закончить учебный год, а в записи об отчислении нет ни слова о невнесенной плате. Да и странно требовать платы в конце последнего года обучения, логичнее было бы, если бы вопрос о плате возник в начале или середине учебного года, но не накануне выпускного экзамена.
Наиболее вероятным кажется, что он по собственному решению не пришел на экзамен[180]. Совершенно очевидно, что Иосиф Джугашвили в то время уже решительно не собирался становиться священником, да и интерес к учебе в том виде, как она представала в пятом классе семинарии (одни церковные предметы), совершенно утратил. Может быть, ему неохота было возиться с экзаменом. Или же в последний раз в его жизни сыграла своеобразную роль мать, столь упорно желавшая видеть сына священником? Быть может, сыну проще было заявить, что его выгнали из семинарии, и остаться без диплома, чем объясняться с матерью по поводу нежелания исполнять ее планы? Мария Махароблидзе вспоминала, что «когда Сосо исключили из семинарии, мать очень рассердилась на него, и Сосо прятался несколько дней в садах селения Гамбареули. Я со своими товарищами ходили тайком к Сосо и носили ему пищу»[181]. Нрав Екатерины Глаховны здесь предстает во всей красе, понятно, что имели в виду современники, говоря о ней как о женщине с характером. Сам Сталин много лет спустя рассказал дочери Светлане, что, когда навестил мать незадолго до ее смерти, она сказала ему: «А жаль, что ты так и не стал священником»[182].
На этом фоне совершенно логичным выглядит документ, опубликованный А. В. Островским и показавшийся ему «не могущим не вызвать удивления». 2 октября того же 1899 г. И. В. Джугашвили получил свидетельство об окончании четырех классов семинарии, содержавшее приличные отметки – 5 и 4 и отличную оценку по поведению. В свидетельстве имелся стандартный текст, гласивший, что, в случае если он не поступит на службу по духовному или учебному ведомству, Джугашвили обязан вернуть затраченные на его обучение суммы (200 руб. за обучение в семинарии, 480 руб. содержания за счет епархии), а также уплатить 18 руб. 15 коп. за потерянные книги из семинарской библиотеки[183]. Денежная претензия, очевидно, Иосифу Джугашвили никем никогда всерьез не предъявлялась. Факт получения им свидетельства означает, что он не был выгнан и исключен, что в мае 1899 г. он по своей воле не стал сдавать итоговых экзаменов (равно как не пытался получить разрешения сдать их позднее), не претендовал на получение диплома, но в начале октября обратился за свидетельством, которое все же могло принести пользу при поступлении на работу. Баллы, выставленные в этом свидетельстве, демонстрируют никак не враждебное, напротив, доброжелательное отношение к нему в Правлении семинарии: ведь по сравнению с его скромными успехами в последнем классе баллы очевидно завышены.
Остается заключить, что Джугашвили бросил семинарию, потому что категорически не хотел становиться священником. Раз он получил свидетельство об образовании, значит, искал работу; следовательно, стать вскоре революционером-нелегалом не собирался. Позднее же трактовал обстоятельства так, как ему представлялось удобным.