не был похож на интеллигента. Этот мотив повторят затем рабочие, знавшие его по Баку. Он был просто и бедно одет, не проявлял никакого сословного высокомерия, был своим, говорил понятно и доходчиво, избегал заумных, непонятных слов, наконец, понимал, что выступление должно быть кратким. Когда позднее партийные краснобаи, прежде всего Л. Д.Троцкий, объявляли Сталина плохим оратором, они были по-своему правы, но им не хотелось признать, что именно эта ораторская стратегия обеспечила ему успех.
Роль агитатора в рабочих кружках принесла еще один результат, очень важный для понимания движущих мотивов участников революционного подполья. Сосо Джугашвили был выходцем из социальных низов, до самой революции по документам он числился «из крестьян селения Диди-Лило». В обычной, легальной жизни у него не было перспектив, потолком его возможностей могло стать место сельского священника или учителя, мелкого конторского служащего, то есть положение классического «маленького человека». Но революционная среда создавала параллельную, теневую реальность со своей иерархией, в которой молодой человек типа Сосо мог добиться пусть не житейского процветания (к которому он и не стремился), но уважения и значительного места в этой иерархии. В этой системе координат для него была открыта перспектива лидерства, своего рода карьера, чем он и не преминул воспользоваться. Причем настоящая карьера в партии начиналась с того момента, когда благодаря усилиям жандармов революционер переходил в нелегалы. Нелегал получал содержание от организации, ведь устроиться на работу он теперь не мог, так что тем самым заодно для него решался вопрос заработка.
Парадоксальным образом успешное продвижение в революционной организации приводило даже к повышению статуса в глазах чинов полиции. В их справках о деятельности тифлисских социалистов в 1900-1901 гг. Иосиф Джугашвили именовался не «крестьянином», а «интеллигентом», по его месту и функциям в партии. Причем «интеллигентом» его называли, только когда речь шла о работе партийных групп, тогда как во всех официальных документах, где приводились данные о личности Джугашвили (арестованного, ссыльного), он до самой революции по-прежнему именовался «крестьянином из села Диди-Лило». Ведь диплома об образовании у него не было, соответственно не было и статуса интеллигента, который он, конечно, заслуживал по полученному образованию, но неизвестно, сколь долго ему пришлось бы доказывать свое право на этот статус, выбери он легальные пути в жизни[220].
Чем Иосиф Джугашвили занимался помимо революционной пропаганды и на что существовал в то время? Поначалу, как гласит его официальная биография, он «перебивался уроками»[221]. Видимо, так и было, поскольку один его тогдашний ученик нам известен. Уроженец Гори армянин Семен Аршакович Тер-Петросян в 1898 г. был исключен из горийского училища и приехал пытать счастья в Тифлис. Он поселился у тетки и стал готовиться в юнкерское училище, репетиторов нашел по рекомендациям горийских родственников: Джугашвили и Вардаянца (см. док. 46)[222]. в результате этих занятий вместо юнкерского училища Тер-Петросян оказался в РСДРП и прославился под кличкой Камо.
28 декабря 1899 г. Иосиф Джугашвили и Михаил Давиташвили поступили на работу лаборантами в Тифлисскую физическую обсерваторию (см. док. 12). Обсерватория занималась метеорологическими наблюдениями, лаборанты-наблюдатели дежурили поочередно и должны были регулярно снимать показания измерительных приборов. В фонде Сталина ныне хранятся журналы и таблицы обсерватории с записями метео -наблюдений, температуры почв и показаний магнитометров, сделанными рукой И. Джугашвили.[223] Наблюдатели жили при обсерватории. Их заработная плата в 20-25 рублей (к тому же с казенной квартирой, отоплением и освещением), которую они называли мизерной, по тем временам соответствовала заработку квалифицированного рабочего (кормившего семью), а несколькими годами позднее примерно такое же содержание получали от партии революционеры-нелегалы. В обсерватории Джугашвили проработал до 28 марта 1901 г.
А. В. Островский, ссылаясь на воспоминания Г. Елисабедашвили, сообщал о первом, непродолжительном аресте Джугашвили в начале 1900 г., предполагая, что арест мог быть связан с забастовкой тифлисской конки[224]. Воспоминания Елисабедашвили заслуживали весьма мало доверия даже по мнению самого И. В. Сталина [225] . Об этом аресте нет упоминаний в его официальной биографии, важнее, что также нет его следов в документах Департамента полиции: ни среди текущих донесений, ни в более поздних полицейских справках со сведениями о Джугашвили. Наконец, в докладе Л. П. Берии тифлисская конка не фигурирует среди предприятий, где И.Джугашвили имел кружки[226]. Конка была охвачена рабочим движением, но непосредственная связь с Сосо Джугашвили не прослеживается: это была не его сфера действий и даже составители доклада Берии не пытались приписать ее Сталину. Очевидно, никакого ареста Джугашвили в начале 1900 г. не было.
Начавшееся в Тифлисе в конце 1890-х гг. забастовочное движение было новостью и для пролетариев, и для властей. Кружки революционной интеллигенции и рабочее движение развивались хотя и в контакте друг с другом, но все же обособленно, первые прилагали все усилия, чтобы влиять на второе. Говорить о полном партийном единстве между ними все же не следует.
Воспоминания рабочих доносят до нас фрагменты бесед с молодым пропагандистом Сосо, который призывал их бастовать, бороться за свои права, объяснял, как это сделать. Из этих, по-видимому реалистичных, мемуарных зарисовок тут же прорастают и преувеличения. Рассказам о том, что уже в 1898 г. забастовками руководил Сосо или что накануне стачки в железнодорожных мастерских он приходил туда «ознакомиться с настроением рабочих», верить, конечно же, не следует. Равно как и навязываемому читателю впечатлению, что уже тогда он был местной знаменитостью, как, например, в рассказе Н.Выгорбина: «– Коля, ты знаешь, кто со мной ходил по цехам? – Наверное, Сосо. – Правильно!»[227].
Появляющиеся в этих рассказах кличка Коба, как и имя Сталин, для описываемого момента являются анахронизмом, ими Джугашвили стал пользоваться позднее. Сосо – это уменьшительное имя от Иосиф, так его с детства называли близкие и друзья, и бытование этой клички служит лишним свидетельством относительно наивной фазы развития подполья. Равно как и замечание другого Сосо – Иосифа Иремашвили – о том, что в ту пору Джугашвили «носил характерный для социал-демократа красный галстук» (см. док. 17). Партийные активисты пока мало заботились о конспирации и даже могли себе позволить внешне обозначать свою идейную принадлежность.
Говоря о внешних, выраженных в одежде кодах, нужно обратить еще внимание на рассказ Э.Сартания о разительной перемене в стиле одежды и поведения грузинских передовых рабочих после 1896 г. Те, кто только что щеголял в черкесках с кинжалами и пистолетами, отплясывал лезгинку и кутил в духанах, вдруг переоделись в синие рубахи и шляпы, то есть в европеизированную одежду, какую носили русские пролетарии в больших городах, остригли волосы бобриком и перестали сидеть в духанах (см. док. 1). Это означает появление группы грузинских пролетариев, ориентировавшихся не на местное национальное, но на общероссийское социалистическое движение. Заметим, что среди них Сартания называет имена близких сотоварищей Сосо: Вано Стуруа, И. Копалейшвили, В. Джибладзе, З.Чодришвили, М.Бочоридзе. Да и самого Иосифа Джугашвили редко видели в традиционной грузинской одежде.
Состав тифлисских социал-демократов не был стабилен: кто-то уезжал, кто-то возвращался, появлялись новые лица. В начале 1900 г. после забастовки конки[228] уехал в Баку организовавший ее Ладо Кецховели. Как принято было писать в историко-партийной литературе, он отправился развивать бакинскую ячейку РСДРП. На деле, конечно, главным было желание уже к тому времени жившего на нелегальном положении Ладо избежать ареста.
Одним из новшеств наряду с забастовками стало празднование 1 мая как дня пролетарской солидарности. Из-за разницы русского и европейского календарных стилей и необходимости назначать маевку на воскресенье, на нерабочий день, русский первомай отмечался в разные числа в конце апреля. В 1900 г. тифлисское собрание было устроено 22 апреля, за городом, на Соленом озере. Было оно, конечно, нелегальным, собралось около 400-500 рабочих, что само по себе свидетельствует о солидном размахе движения. С.Я.Аллилуев утверждал, что организатором митинга был Сосо Джугашвили и он же был среди выступавших. К. Баджиашвили также назвал его среди ораторов (см. док. 22, 23). Однако в полицейском донесении и прокурорском заключении Джугашвили не упомянут в числе выступавших (см. док. 21, 24). Аллилуев, как следует из ранней версии его воспоминаний, в ту пору лично знаком с Сосо не был, стало быть, и видеть его на маевке не мог. Этот эпизод позволяет догадаться, зачем Аллилуеву понадобилось в более поздней редакции мемуаров отодвинуть знакомство со Сталиным на несколько лет раньше: тем самым он создал для себя возможность якобы от лица очевидца подтверждать официальную версию сталинской биографии, согласно которой он уже тогда руководил всем революционным движением в Закавказье. В данном случае полицейские сведения были точнее и Сосо на маевке 22 апреля 1900 г. с речью не выступал.
В конце весны и летом 1900 г. стачечное движение в Тифлисе приняло невиданные прежде размеры. В предыдущем, 1899 г. бастовали весьма умеренно: 18-25 февраля прошла стачка 28 рабочих табачной фабрики Энфианджианца, в марте там же – стачка в защиту арестованных забастовщиков, в июне бастовали 150 рабочих кожевенной фабрики Адельханова[229]. Сравнивая с размахом забастовок в Тифлисе в следующем году, можно полагать, что он действительно был подготовлен агитацией социал-демократов.[230] По мнению местной полиции, наиболее активны были два социал-демократических кружка: типографских рабочих и тифлисских железнодорожных мастерских.