Основанная при его участии бакинская типография, носившая конспиративное имя «Нина», оказалась чрезвычайно успешным подпольным предприятием, работала много и долго, снабжала нелегальными изданиями не только все Закавказье, но и южные губернии России и подчинялась не Бакинскому комитету, а напрямую ЦК РСДРП[253]. В ней печаталась с матриц львиная доля предназначенного для России тиража «Искры». Ее работой руководил Л. Б. Красин, занимавший в Баку крупную инженерную должность и одновременно являвшийся членом ЦК РСДРП. Л.Д.Троцкий, описывая свою революционную работу в Киеве весной 1905 г., вспоминал, что там имелась подпольная типография, где он печатал свои прокламации, но более крупные воззвания передавал Красину, который «имел в своем распоряжении большую, хорошо оборудованную подпольную типографию на Кавказе. Я в Киеве написал для этой типографии ряд листовок, которые печатались с совершенно необычайной для нелегальных условий отчетливостью»[254].
Что касается Тифлиса, то там, несомненно, тоже понимали, насколько нужна подпольная типография и регулярно выходящая партийная пресса. Именно поэтому, видимо, и возник конфликт за контроль над этим делом. Авторы ряда воспоминаний утверждали, что Сосо не только говорил о необходимости иметь типографию, но и предпринимал практические шаги в этом направлении, и похоже, что это было правдой. По словам Г.Лелашвили, он услышал от Михо Бочоридзе о полученном от Сосо задании найти помещение для типографии еще в начале 1900 г. Более или менее активное появление листовок в Тифлисе было зафиксировано летом того года, регулярно листовки стали появляться с первых дней августа, во время череды забастовок[255]. Разговоры о типографии должны были этому предшествовать (см. док. 26). К концу 1901 – началу 1902 г. именно Бочоридзе и его родственники стали хозяевами неплохо законспирированной подпольной типографии (см. док. 41, 42). Заведующий Особым отделом Департамента полиции Л. А. Ратаев в начале октября 1901 г. отметил в докладе о положении в Тифлисе, что Тифлисский комитет РСДРП «выпускает гектографированные и печатные прокламации и несомненно располагает для воспроизведения таковых печатней, которой для полного расцвета, по-видимому, еще не достает только достаточного количества шрифта» (см. док. 47). В то же время у жандармов появилась информация, что на собрании членов Тифлисского комитета РСДРП 18 ноября 1901 г. «было решено завести свою тайную типографию, причем оказалось, что часть шрифта есть» (см. док. 50). Согласовать между собой эти противоречивые данные позволяют воспоминания С. Я. Аллилуева: сначала Тифлисский комитет «располагал небольшой типографией, созданной Сосо Джугашвили еще до его отъезда в Батум», затем «было решено организовать в Тифлисе большую подпольную типографию». Этой большой типографией Аллилуев называет ту самую, которая стала известна как «Авлабарская», и относит ее создание к лету 1903 г.[256] По другим сведениям, Авлабарская типография заработала позже, на рубеже 1903 и 1904 гг. Но до этого типография Тифлисского комитета функционировала, перемещаясь с места на место и постепенно наращивая технические возможности.
До постановки своей «техники» (так на революционном жаргоне именовалось типографское оборудование) листовки печатали или на импровизированных примитивных приспособлениях и гектографах, или нелегально в обычных типографиях города. Этим занимались тайком революционно настроенные наборщики[257]. Неизвестно, работала ли уже тогда в Тифлисе применявшаяся позднее в Баку, да и в центральной России, включая столицы, комбинация, когда заказ на нелегальную печать просто размещали в одной из типографий с ведома хозяина, который не прочь был подзаработать таким образом, ибо нелегальный заказ стоил значительно дороже легального. Прямых свидетельств, что к такому приему прибегали в Тифлисе в 1900-1901 гг., нет.
Тифлисская РСДРП имела средства на создание подпольной типографии; она оплачивала пропитание нелегалов. Откуда у партии были деньги? Нет внятных сведений о том, чтобы на этом раннем этапе у тифлисских социал-демократов были спонсоры из кругов «сочувствующих» из обеспеченных слоев, интеллигенции и буржуазии. Хотя, конечно, вовсе исключать такую возможность не следует. Зато в документах есть упоминания о том, что так называемым распропагандированным рабочим предлагали вступить в организацию и платить членские взносы в размере 2 % от заработной платы (см. док. 3, 44, 51). Среди рабочих – участников кружков выбирали сборщиков взносов и хранителей кассы. Эти кассы и являлись в ту пору основой партийной экономики. Мемуаристы упоминают также созданные по настоянию партийцев кассы взаимопомощи, в том числе на случай забастовок, не совсем понятно, как они соотносились между собой: это была одна и та же касса или же взносы на партийные нужды и в кассу взаимопомощи собирались отдельно.
Кроме того, нелегальная литература не раздавалась безвозмездно. Как это происходило, пояснил в изданных, вероятно, в первой половине 1920-х гг. воспоминаниях В. Н. Соколов, в первые годы существования РСДРП возглавлявший бюро по транспортировке литературы в Россию и работавший в Смоленске, Самаре, Киеве, Москве: «С самого начала работу приходилось ставить на хозяйственный расчет. Партия была еще слишком слаба, чтобы содержать хотя бы один такой аппарат. […] А между тем приходилось содержать человек 8-10, не считая всяких «накладных» расходов: поездки, уплаты за провоз, за доставку, покупка чистых паспортных бланков и ряд других мелочей. Поэтому те из работников, которые могли получать заработок, обязаны были его иметь. Все другие расходы должны были оплачиваться местными организациями, получавшими от нас литературу. На последнюю установлена была определенная цена по весу – кажется, 40 руб. за фунт заграничная и 15 руб. – российского производства. Необходимой принадлежностью Бюро сделался вытяжной пружинный безмен. Но безмен всегда уже только завершал операцию распределения. Самое распределение производилось не по весу, а по количеству экземпляров тех или иных названий»[258].
Тифлисский комитет РСДРП издавал собственные листовки и помечал их печатью, на которой была оттиснута аббревиатура названия. По оценке Л. А. Ратаева, это была «вполне правильная и хорошо законспирированная организация, не поддающаяся обнаружению местных розыскных сил. Почти случайные и большею частью безрезультатные обыски и аресты не достигают цели и движение быстро продолжает расти» (см. док. 47). Так казалось из Петербурга, и Ратаев, вероятно, не только ловкость революционеров имел в виду, но также намекал на бездеятельность и беспомощность Тифлисского ГЖУ. В мае следующего, 1902 г. командированный в Тифлис чиновник Московского охранного отделения ротмистр Спиридович адресовал Ратаеву обстоятельное донесение с анализом промахов и слабых сторон в работе местных жандармов (см. гл. 5). Нельзя сказать, чтобы Тифлисское ГЖУ совсем не контролировало ситуацию. Своих революционеров жандармы так или иначе знали, но пока еще не научились пресекать их деятельность и не обзавелись надежной секретной агентурой.
Складывается впечатление, что с новым составом лидеров с весны-лета 1901 г. дела в Тифлисском комитете пошли гораздо энергичнее. Работала типография, в городе довольно регулярно появлялись листовки, с сентября 1901 г. стала распространяться печатавшаяся в Баку газета «Брдзола». Ловким исполнителем различных партийных поручений, таких как доставка листовок из типографий и распространение их, служил Камо, использовавший для мелких дел и в качестве связных своих сестер и тетку. По свидетельству М. Чодришвили, в конце 1901 – начале 1902 г. тетка Камо Е. А. Бахчиева жила на Аббас-Абадской площади и у нее жили Сосо Джугашвили, Г. Элисабедашвили и М. Гургенидзе[259].
В конце октября – ноябре прошло несколько сходок, 27 октября и 4 ноября ими руководил Джугашвили, он призывал усилить агитацию, отметил, что «русские совсем пали духом» (что подтверждает преобладание теперь среди тифлисских эсдеков местных уроженцев), настаивал на необходимости сбора денег для партийной кассы.
Вокруг кассы уже тогда происходили конфликты: часть денег пропала, интеллигенты скрывали это от рабочих, русские и грузины выказывали взаимное недоверие (см. док. 50-52). Нелады с нелегальными кассами продолжались и позднее. 27 мая 1902 г. генерал Е. П.Дебиль донес в Департамент полиции об изъятии при обыске у В. Бибинейшвили сберегательной книжки партийной кассы на 735 руб., составлявшей примерно половину партийных средств, и сообщал, что «по агентурным сведениям, захват половины кассы скрывают от рабочих (хотя многие уже и знают), для чего решено вывести отобранную часть кассы в расход под ложным наименованием в течение нескольких месяцев, как это уже делалось однажды при пропаже 100 р. Представляемый при сем гектографированный отчет кассы за март сего года подтверждает это указание агентуры: в помощь арестованным выведена невероятно большая сумма – 301 руб. и остаток показан почти такой же, как и от предыдущего месяца»[260]. 26 сентября 1903 г. начальник Тифлисского охранного отделения ротмистр Засыпкин представил в Департамент полиции отчет кассы Тифлисского комитета за июль 1903 г. «с приходом в 1440 и расходом 1168 руб.», причем пояснял, что «по агентурным указаниям, означенный отчет преувеличен по меньшей мере в 2 раза, что находит подтверждение в имеющихся до некоторой степени общих указаниях на количество денег, могущих быть потраченными комитетом на помощь арестованным и высланным и на литературу»[261].
Интеллигенты социал-демократы сталкивались с нежеланием рабочих участвовать в их затеях, «рабочие, добиваясь 8-часовой работы и увеличения заработной платы, не хотят примкнуть к революционному движению, почему признано необходимым внушать им, что только путем революции можно добиться желаемого» (см. док. 53). Радикальным интеллигентам казалось, что рабочие недопонимают задачи борьбы, не видят, что только путем свержения самодержавия можно добиться прекращения эксплуатации труда. Но как раз рабочие вполне понимали свои реальные нужды и были готовы бороться за конкретные улучшения своей жизни. Проблема была в том, что революционеры навязывали им собственные абстрактные представления о перспективах развития общества и не хотели замечать, насколько мало они соотносятся с актуальными нуждами трудящихся людей. Свержение самодержавия было навязчивой идеей радикальной интеллигенции, бесконечная борьба за него отвечала интересам той специфической маргинальной среды, которую образовывало революционное подполье, ведь ничего другого эти люди не умели, и лишь вера в революцию оправдывала их образ жизни. Революционная пропаганда имела больший или меньший успех среди рабочих, но глубинное несходство реальных интересов так или иначе ощущалось.