7-го же марта ночью жандармы заарестовали 32 человека рабочих, чтобы, вероятно, нагнать страх на других; но рабочие нисколько не испугались. Это только их больше взвинтило. Как мы не имеем права отказаться от работы, мы не можем наниматься на работы на тех условиях, на которых желаем!! Значит, мы не люди!? Крепостное право еще в полной силе! Кричали рабочие. 8 марта в полдень собралось до восьмисот человек и стройными колоннами направились к полицмейстеру с требованием: или пусть и нас задержат, или пусть освободят наших братьев. От Барцхани до канцелярии с лишком две версты, рабочие прошли так, что полицейские не осмелились сказать им ни одного слова; несчастные совсем растерялись. Больше часу стояли около канцелярии и тогда узнали, что товарищей отвели в тюрьму. Рабочие, не обращая внимания на уговаривание полицмейстера, направились к тюрьме, на этот раз с криком и пением. Раздались разные народные воинственные напевы, наводящие ужас на угнетателей; у всех глаза заблистали; у всех в походке замечалось мужество. Кто мог бы узнать, что это рабочие Ротшильдовского завода! Толпа росла быстро, и вместе с нею увеличивался шум. Невольно увлекало всех это чудное зрелище, и все мечтали о тех блаженных временах, когда рабочие всей России соединятся и двинутся против царского правительства с бесповоротным решением добиться свободы или получить смерть. Рабочие подошли к тюрьме и остановились. Манифестанты и арестованные, завидев друг друга, громогласно поздоровались. Полиция приказала разойтись; толпа повторила свое требование: или освободить арестованных, или арестуйте и нас. Полиция потребовала стражников и окружила ими рабочих, но последние не отказались от своего требования. Тогда были вызваны войска, и ими оцепили толпу. Толпа не расходилась. По команде Антадзе солдаты набросились на толпу со штыками с целью рассеять ее; «не расходиться», – пронеслось в толпе, и рабочие с гиком ухватились за штыки. Тут произошла стычка, двух рабочих ранили, у пятерых или шестерых солдат рабочие отняли ружья. Войска остановились, не сумев рассеять толпу. Рабочие вернули ружья. Среди зрителей и из тюрьмы раздались аплодисменты. Был слегка побит городовой старик Пачулия, который поранил шашкой подвернувшегося юношу; толпа подняла его на смех, ему дали 5-6 оплеух и отняли шашку. Под конец рабочие все же добились своего: заставили освободить арестованных, с тем только условием, что все они должны были отправиться в казарму. «Отчего же не пойти, – кричали рабочие, – что же там с нами сделают, чего нам больше, ведь заставили правительство пойти на уступку!?» Окруженная войсками толпа с пением и гиком направилась в казарму. «Да здравствует свобода, да здравствует равенство», – раздавалось в толпе неоднократно. Так закончилась манифестация 8 марта.
На другой же день утром остальные рабочие заводов Ротшильда, Хачатурянца, Манташева, Сидериди и др., до двух тысяч человек, подошли с пением к казармам и потребовали освобождения братьев, некоторое время они там постояли. В это время прибыл с солдатами Антадзе и пригрозил, что будет стрелять. Толпа ответила: «Мы пришли не воевать». Тот напустил солдат с прикладами; тогда часть толпы начала бросать в солдат камнями и грязью и двинулась вперед, другие же оторвали от заборов доски и держались наготове. Антадзе скомандовал стрелять, раздался первый залп, народ закричал: «Не бойтесь». Второй залп был безрезультатный. Раздался третий залп, упал один, другой, третий, послышалось в толпе проклятие и начали отступать, а стрельба продолжалась. Вот в одного рабочего попадает пуля, тот с поднятым кулаком идет на солдата, попадает другая, и схватившись обеими руками за грудь, все идет на врага, но получает третью пулю и падает, произнося с трудом: «Это нам, а вы, братья, продолжайте ваше дело». Антадзе с револьвером в руках и руганью гонится за рабочим и угрожает ему смертью; тот же, возмущенный, отступает и говорит: «Да сгорит ваше право». В это время в Антадзе попадает брошенный кем-то камень, и этим рабочий спасается от смерти. Вот еще несколько человек солдат приперли к стене малолетнего рабочего и бьют его прикладами, он же, прижимаясь к стене, называет их собаками. Антадзе, видя эту картину, улыбается. Среди рабочих, зрителей и плачущих женщин произносятся проклятия. Зачем так с нами поступают, кто виноват, что же мы такое сделали?! Эти вопросы волновали и занимали народ.
На следующий день вышла следующая прокламация: «Кругом раздаются возмущающие всех слова: солдаты истребили рабочих, честных кормильцев человечества. Еще раз заплачут наши жены и дети; еще раз возрадуются наши притеснители, и это потому, что нам опротивела наша собачья жизнь. Нашими трудами пользуются другие, нашу кровь пьют они, слезами наших жен, детей и родных утоляют жажду наши угнетатели; мы не стерпели этого и заявили, что мы тоже люди, и потребовали человеческой жизни. Когда горький плач наших жен и детей сливался с веселым смехом богачей, и когда гнетущий ропот народа заглушался веселыми же звуками фортепиано наших угнетателей, тогда наши сердца сжимались от горя. Наконец, не вынесли и единогласно заявили правительству: «Это несправедливо». А что ответило на это правительство? Оно ответило тюрьмой, штыками и пулями. Кровь и проклятие такому правительству! Кровь и проклятие таким законам! Да, братцы, пора опомниться, что правительство, которое отнимает у нас и у наших братьев деньги, раздает в жалованье сосущим нашу кровь губернаторам, жандармам, полицейским, шпионам, которые берут от нас наших братьев, одевают их в солдатские мундиры и заставляют их проливать нашу же кровь, то правительство держит сторону богачей, но не нашу; то правительство – наш кровный враг, недоброжелатель, и врага надо враждебно встречать. Настало время поднять знамя с девизом «Долой царское правительство, да здравствует народное правительство». А вы, вы, дорогие братья, павшие на поле битвы! Мы клянемся вашей невинной кровью, пролитой палачами, что когда нынешнее полицейское правительство низвергнем, то на том месте, где вы так мужественно дрались, поставим памятник свободы. Девятое марта мы обратим в священный праздник, ежегодно будем собираться на вашей могиле и клясться в том, что мы будем постоянно следовать прекрасному примеру, преподанному вами нам.
Группа Батумских социал-демократов, 1902 года 19 мая
Копия с прокламации, сделанная в Кутаисском ГЖУ
ГА РФ. Ф. 102. Оп. 226. ОО. 1898. Д. 5. Ч. 59. Л. «А». Л. 28-32 об.
Опубликовано (со значительными купюрами): Батумская демонстрация 1902 года. С. 25-27.
№ 52
П. Хурцилава:
В 1902 году товарищ Сталин, находившийся в то время в Батуме, начал подготовлять организацию демонстрации в деревне. Незадолго перед этим в Батуме была памятная всем демонстрация. Она встретила отклик среди батрачества и трудового крестьянства.
Для подготовки демонстрации из Тифлиса было вызвано несколько человек, в том числе и я. Для демонстрации лучше всего подходило большое село Кулаши около Батума. Туда на храмовой праздник должно было собраться много народу из соседних сел. Как раз в это время и должна была начаться демонстрация.
Нас было около двадцати пяти человек. Пообедав, мы вышли на площадь, густо усеянную народом. Нас поразило большое количество полиции и стражников. Приехало все полицейское начальство из Кутаиса. Все же мы решили начать, собрались в круг, подняли красное знамя и понесли его. Вокруг нас быстро собралась толпа, на которую накинулись полицейские и стражники. Многие были жестоко избиты. Но мы гордились тем, что впервые подняли в грузинской деревне красное знамя.
Хурцилава П. Д. Нашим кружком руководил товарищ Сталин // Рассказы старых рабочих Закавказья о великом Сталине. С. 35-36.
№ 53
Полковник А. М. Стопчанский:
В настоящее время на заводах в нефтяном городке гор. Батума производится работа, за исключением завода Ротшильда, рабочие которого находятся, очевидно, под влиянием кого-нибудь из местной грузинской интеллигенции.
Из донесения начальника Кутаисского ГЖУ полковника А. М. Стопчанского в Департамент полиции, 22 марта 1902 г., № 486
ГА РФ. Ф. 102. Оп. 226. ОО. 1898. Д. 5. Ч. 59. Л. «А». Л. 3.
№ 54
Илларион Дарахвелидзе:
Как-то раз ко мне пришла жена рабочего ротшильдовского завода Модебадзе и предупредила о том, что за домом, в котором жил товарищ Сталин и помещалась типография, устроена слежка. Товарищ Сталин немедленно принял меры к тому, чтобы перебросить типографию в другое место, и подробно проинструктировал нас, как держать себя на допросах в случае, если нас арестуют.
В назначенное время к нашему дому подъехал фаэтон. Товарищ Сталин сам вынес завернутые в мешок части разобранного типографского станка и с помощью Коция Канделаки отвез их к нашему товарищу Ломджария.
Дарахвелидзе И. Подпольная типография // Рассказы старых рабочих Закавказья о великом Сталине. С. 79-80.
№ 55
Вера Ломджария:
Однажды брат мой видит в окно – идет к дому пристав Чхиквадзе со стражниками. Вначале, не сообразив, он хотел потушить лампу, но товарищ Coco спокойно остановил его, – это навлекло бы подозрения. Брат вышел навстречу приставу и на его вопрос указал на постороннюю квартиру. Пока те шарили там, товарищ Сталин успел скрыться.
Ломджария В. Сталин воспитывал в нас мужество и ненависть к врагу //Рассказы старых рабочих Закавказья о великом Сталине. С. 74.
№ 56
Константин Канделаки:
Два раза мы переводили типографию из одного помещения в другое. Товарищ Сталин не хотел оставлять ее в том доме, где он жил вместе с Илларионом Дарахвелидзе и со мной, так как его предупредили о том, что за этим домом следят. Поэтому он перевез станок к нашему товарищу Ломджария, а затем к Хашиму Смирба. Вскоре события подтвердили, как прав был товарищ Сталин, принимая такие меры предосторожности. 5 апреля в доме, где мы жили, полиция произвела обыск, после которого арестовала товарища Сталина и меня. Типографию же полиция и жандармы обнаружить не смогли, и она продолжала работать и после этого ареста, причем товарищ Сталин руководил ее работой из тюрьмы до тех пор, пока его не перевели в кутаисский острог.