Анна Краснова скандалила на тюремном дворе 28 мая 1902 г. Вечером 29 мая из окна «секретной камеры №25» в ходе очередной перебранки в часового швырнули увесистый кусок гажи (разновидность штукатурки). В этой камере сидел Севериан Джугели (см. док. 4, 5). Начальство Метехского замка, пытаясь как-то унять арестантов, придумало забить окна деревянными щитами. Тогда 1 и 2 июня одиннадцать арестантов, обвиняемых по делу о Тифлисском комитете РСДРП, написали на имя министра внутренних дел жалобы на бесчеловечный режим содержания (см. док. 6-10). Жалобы эти интересны уже тем, что в нашем распоряжении нет других образчиков письменной речи сотоварищей Иосифа Джугашвили по первым годам в революционном движении. Это редкая возможность «услышать голоса» молодых тифлисских социал-демократов, оценить их образовательный и культурный уровень. Все жалобы написаны по-русски, но качество русского языка различно. Почерки даже наиболее грамотных ученические, школярские и выдают людей, непривычных к письменной работе. Хотя в целом содержание жалоб повторяется, все же по тому, на чем авторы делают акцент, можно составить некоторое представление об их характерах и наклонностях. Показательно, что ряд жалоб практически совпадают текстуально, они будто списаны с одного образца[360], что лишний раз позволяет судить о режиме содержания в Метехском замке: если у заключенных была возможность обмениваться текстами прошений, то о какой их изоляции друг от друга можно говорить? Обращает на себя внимание фраза из жалобы Л. Мамаладзе («лошадь в хорошей конюшне лучше живет теперь, а я ведь человек»), столь напоминающая сравнения рабочих со скотиной, которую кормят, хотя она не работает, в речах батумских забастовщиков. Очевидно, это была распространенная метафора в тогдашней тифлисской революционной пропаганде.
В Петербург эти жалобы были отосланы лишь в августе, тем временем в Метехском замке случились новые происшествия. Ротмистр Засыпкин 10 июня донес в Департамент полиции, что накануне заключенные принялись ломать оконные щиты в своих камерах и бросать в часового кирпичами (вызывает недоумение, откуда в камерах взялись кирпичи), в качестве заводил были названы Петр Скоробогатько, Михаил Гурешидзе, Давид Капанадзе (Копанадзе), утихомирил их только выстрел часового в направлении окон (см. док. 11). Заканчивается донесение заверением, что в тюрьме царят «полная тишина и порядок». Но через день Засыпкин вынужден был снова доложить в Петербург о беспорядках в Метехском замке. На этот раз «одним из тюремных надзирателей был услышан в камере политических арестантов разговор, что можно щиты сжечь, в силу чего распоряжением администрации керосиновые лампы сего же числа были заменены вазелиновыми ночниками». И опять ротмистр уверял, что «спокойствие не нарушается»[361]. К нарушителям тюремного порядка были применены режимные меры взыскания: ограничение прогулок, лишение табака, содержание в карцере [362] .
Похоже, тифлисские власти от растерянности и недоумения перешли к осознанию, что в столице их неспособность добиться от арестантов элементарного послушания может вызвать неудовольствие. Действительно, это была выразительная демонстрация беспомощности администрации. Призывы привлечь виновных в оскорблении часовых к законной ответственности (так, 30 мая тифлисский комендант предложил генералу Дебилю привлечь к ответственности заключенного, бросившего в часового кусок гажи—разновидности штукатурки[363]) остались безрезультатными. Впрочем, в деле Департамента полиции имеется примечательный черновик ответа на рапорт Дебиля о первом беспорядке, устроенном А. Красновой. Первоначально Дебиля спрашивали, почему он не переходит к формальному дознанию о беспорядках в тюремном замке, но затем это место было зачеркнуто и от руки приписано предложение перейти к формальному дознанию по делу о Тифлисском кружке РСДРП[364]. Вероятно, как и в случае с Уставом гарнизонной службы, выяснилось, что законы не предусматривают судебной ответственности узников даже за вопиющие нарушения тюремного режима.
Одиннадцать жалоб из Метехского замка, написанных 1 и 2 июня, неспешно перемещались по тифлисским кабинетам, из Тифлисской судебной палаты к губернатору, от него в канцелярию главноначальствующего гражданской частью на Кавказе кн. Г. С. Голицына и были отправлены в Петербург только 5 августа (см. док. 12). Возможно, с их отсылкой тянули намеренно, чтобы тем временем найти способы приемлемого выхода из положения. В подписанном Г. С. Голицыным отношении к министру внутренних дел сообщается, что жалобщики уже освобождены из заключения. Складывается впечатление, что за неимением лучшего историю постарались замять. Таким образом, арестованным революционерам беспорядки в тюрьме сошли с рук.
23 августа дознание о Тифлисском комитете РСДРП было официально завершено[365]. На тот момент из 42 обвиняемых лишь семеро сидели в тюрьме. Под стражей находились Цабадзе Василий Захарович (30 лет), Караджев Георгий Артемьевич (39 лет), Джугели Северин Моисеевич (24 лет), Гогуа Калистрат Гигоевич (27 лет), Чодришвили Захар Иосифович (35 лет), Окуашвили Аракел Григорьевич (37 лет). В списке обвиняемых Иосиф Джугашвили указан под номером 5.
Прочие обвиняемые числились под особым надзором полиции. Это были: Чхеидзе Георгий Иванович (25 лет), Гурешидзе Михаил Зосимович (21 года), Мачарадзе Поликарп Николаевич (24 лет), Мегрелидзе Ясон Ефимович (27 лет), Краснова Анна Яковлевна (28 лет), Ияшвили Владимир Иосифович (28 лет), Скоробогатько Петр Иванович (21 года), Кочетков Яков Аверианович (23 лет), Ртвеладзе Георгий Давидович (29 лет), Ериков Николай Степанович (33 лет), Арабелидзе Георгий Гаврилович (22 лет), Биланов Дмитрий Григорьевич (38 лет), Джугели Симон Спиридонович (26 лет), Цуладзе Ираклий Дмитриевич (29 лет), Нинуа (Нинуашвили) Георгий Антонович (27 лет), Унанов Ованес Геворкович (34 лет), Кахетелидзе Кирилл Алексеевич (33 лет), Монтян Петр Васильевич (19 лет), Капанадзе Давид Михайлович (28 лет), Лелашвили Георгий Захарович (20 лет), Мерабошвили Александр Захарович (26 лет), Закомолдин Алексей Петрович (21 года), Долидзе Косьма Деонозович (19 лет), Золотарев Леонтий Алексеевич (22 лет), Таранджадзе Афанасий Васильевич (38 лет), Шмыков Федор Фирсанович (37 лет), Пулавский Воцлав Иванович (28 лет), Романов Дмитрий Михайлович (27 лет), Лордкипанидзе Давид Иванович (22 лет), Чхаидзе Аммон Селивестрович (22 лет), Джанелидзе Луарсаб Георгиевич (28 лет), Гогичайшвили Иона Гаврилович (23 лет), Долидзе Соломон Сакварелович (19 лет), Никогосов Амиран Дарчиевич (27 лет), Вадачкория Иустин Ясеевич (22 лет). Кроме того, обвинялись еще двое, так и оставшиеся неразысканными: Харташвили Давид Георгиевич и Моисей Шенгелия, и двое по недостатку доказательств проходили по делу свидетелями – Лежава Константин Иосифович (26 лет) и Кокашвили Георгий Максимович (34 лет)[366].
Отрапортовав о завершении дознания, генерал Дебиль счел нужным вслед за этим донести в Петербург об особых заслугах своего помощника ротмистра Засыпкина. Засыпкин замещал Дебиля во время его отъезда в Петербург; за два месяца, помимо дознания о Тифлисском комитете РСДРП, провел две переписки (обе касались незаконной продажи боевых патронов) на 600 листах в отношении 61 лица, из них 55 привлечены в качестве обвиняемых. Кроме того, в производстве у Засыпкина имелось еще девять дел (включая и дело о кружке типографских рабочих), с середины февраля по конец августа он осуществил «пять дознаний при 93 обвиняемых и 7 переписок при 56 обвиняемых – всего 12 переписок и дознаний при 149 обвиняемых почти на трех тысячах листах, при исполнении обязанностей по своему району, состоящему из трех уездов»[367].
Столь хвалебная оценка начальником подчиненного довольно необычна для приходивших в Департамент полиции донесений из Тифлиса и должна насторожить как признак непростых отношений среди сотрудников управления, еще более осложнившихся летом-осенью 1902 г. в результате создания Тифлисского охранного отделения. В их взаимных дрязгах следует искать объяснения некоторым странностям, сопровождавшим расследование об Иосифе Джугашвили.
Документы
№ 1
Подпоручик Гаранькин:
Доношу вашему высокоблагородию, что сего числа на посту № 6, где стоял часовым стрелок 1 роты Илья Назаренко, из арестантских камер были слышны громкие разговоры (арестанты 3-го этажа переговаривались с арестантами 2-го этажа). После замечаний часового Назаренко о прекращении разговоров, арестанты начали кричать, а когда Назаренко стал вызывать свистком разводящего, то арестанты подняли шум и свист еще сильнее и начали ругать часового нецензурными словами и в довершение всего арестант из секретной камеры № 21, выругав часового, бросил в него коркой хлеба.
Рапорт караульного начальника Метехского замка подпоручика Гаранькина дежурному по караулам, 15 апреля 1902 г. Копия, сделанная в Тифлисском ГЖУ для направления в Департамент полиции при рапорте генерал-майора Е.П. Дебиля от 26 апреля 1902 г.
ГА РФ. Ф. 102. Оп. 199. Д7. 1902 г. Д. 175. Л. 43.
№ 2
Генерал-майор Е. П. Дебиль:
В дополнение к донесению моему от 12 сего апреля за № 1783 о неудовлетворительности состояния одиночных камер Метехского замка, допускающего политических арестантов свободно переговариваться как между собой, так и с посторонними, что не только непоправимо вредит ходу дознания, но и вызывает нежелательное возбужденное состояние названных арестантов, […] присовокупляя к сему, что по запросу заведывающего Метехским тюремным замком оказалось, что арестант, бросивший в часового коркой хлеба, был Михаил Гурешидзе, […] который заявил, что он будто бы убирал стол, без всякого умысла выбросил корку хлеба в окно и только когда после этого послышался шум, то выглянул в окно; часовой его обругал площадной бранью, на что он ответил тем же.
Донесение начальника Тифлисского ГЖУ генерал-майора Е. П. Дебиля в Департамент полиции, 26 апреля 1902 г., № 1973