[384]. Почти дословно эта резолюция была повторена 8 мая в ответе Стопчанскому за подписью Зволянского, гласившем, что «если относительно задержанных вами Иосифа Джугашвили и Константина Канделаки не имеется [точных] и определенных указаний на их преступную деятельность, то названные лица следует немедленно освободить из-под ареста, при наличестве же таких данных о них надлежит возбудить дознание»[385]. Помета на отпуске этого документа («Ввиду данных донесения № 712 не будет ли эта бумага излишня?») показывает, что донесение Стопчанского от 29 апреля за №712, где сообщалось, что рабочие прозвали Джугашвили «учителем», а Канделаки – «помощником учителя» (см. гл. 4, док. 62), несколько исправило впечатление.
Тогда же, 8 мая, за подписью Зволянского в Кутаис была отправлена телеграмма в ответ на ходатайство Стопчанского от 4 мая о продлении «до окончания переписки» срока ареста Джугашвили и Канделаки, истекавшего на следующий день. Телеграмма предписывала: «Возбудите дознание по 1035 статье. Продолжение ареста по охране представляется не основательным ввиду достаточных данных для формального дознания»[386]. Из Петербурга резонно указывали, что нет никакого смысла затягивать начальную стадию расследования («переписку»), если следствие уже располагает основаниями для перевода дела в следующую, более серьезную фазу «дознания». Интересно, почему сам ротмистр Джакели не догадался так поступить и что ему мешало, ведь спустя четыре дня, 12 мая, в постановлении о возбуждении дознания он смог заключить, что «Джугашвили и Канделаки были главными руководителями и учителями батумских рабочих в их рабочем революционном движении, сопровождавшемся разбрасыванием прокламаций с воззванием к бунту и к низвержению правительства» (см. док. 5). Оправдываясь перед петербургским начальством, Джакели ссылался на то, что в Тифлисе затянули с осуществлением нужных ему допросов, а также на мнение прокурора Кутаисского окружного суда и его товарища, которые оба «с большим вниманием» изучили материалы дела, «оба они находили правильным и нужным дальнейшее содержание под стражею и Канделаки, и Джугашвили» и не согласились изменить форму пресечения с ареста на особый надзор полиции[387].
Вероятно, ротмистр Джакели понимал шаткость доказательной базы дела. Подводя в октябре 1902 г. итоги тифлисскому дознанию о деятельности кружка РСДРП, товарищ прокурора Тифлисской судебной палаты Хлодовский объявил результаты батумского расследования неудовлетворительными, отметив, что относительно «преступной деятельности Джугашвили в гор. Батуме» найдены «некоторые указания» на причастность его к рабочему движению, но никаких «точных и определенных фактов по сему предмету дознанием не установлено», все базируется только на слухах и предположениях»[388].
Вполне возможно, что к мнению Хлодовского примешивались ведомственная ревность, а может быть, он сам был подвержен модным свободолюбивым взглядам. Тем не менее батумская администрация и полицейские власти крайне неудачно действовали во время беспорядков, а жандармы проявили полную неосведомленность. Агентуры среди революционно настроенных рабочих и местных социал-демократов у них, похоже, в то время вовсе не было, по крайней мере нигде не находится ссылок на полученные от нее сведения. Год спустя, летом 1903 г., петербургское начальство отчитало начальника Кутаисского ГЖУ генерала Стопчанского. Он, как и полагалось, регулярно докладывал в Петербург об обнаруженных в губернии листовках, причем появлялись они не столько в крупном промышленном Батуме, сколько в Кутаисе и других небольших городах. Препровождая в столицу эти листовки, Стопчанский столь же регулярно сообщал, что найти распространителей не представилось возможным. За весь 1903 г. кутаисские жандармы не поймали ни одного из них, ввиду чего Департамент полиции «имел честь просить» генерала Стопчанского «выяснить, откуда означенные прокламации доставляются, и если местного изготовления, то где именно и кем таковые воспроизводятся, а также принять меры к задержанию лиц, занимающихся распространением воззваний, и о последующем уведомить»[389]. Совершенно очевидно, что в небольших кавказских городах, где все друг друга знали, неспособность жандармов установить распространителей листовок могла объясняться либо полнейшей некомпетентностью, либо феноменальной ленью, либо же, наконец, коррумпированностью и погруженностью в сеть местных связей. Таким образом, не стоит удивляться тому, что дознание о мартовских беспорядках 1902 г. в Батуме закончилось полным провалом.
Неудивительно и то, что в Тифлисском и Кутаисском губернских жандармских управлениях летом и осенью 1902 г. происходили кадровые и организационные перестановки. В Тифлисе было организовано Розыскное (затем Охранное) отделение, которое возглавил бывший помощник начальника Тифлисского ГЖУ ротмистр В. Н. Лавров. Ротмистр Джакели перестал быть помощником начальника Кутаисского ГЖУ по Батуму, его сменил в этой должности подполковник С. П. Шабельский.
Шабельский принялся входить в курс дела. 22 июля он сообщил своему непосредственному начальнику генералу Стопчанскому, что получил из Тифлиса сведения о том, что «с осени прошлого 1901 года в гор. Батуме начала образовываться «социал-демократическая группа», в которую вошли интеллигентами фельдшер местной городской больницы Чичуа и служащий в городской управе какой-то «гуриец»; в качестве же представителей от рабочих – наборщик типографии Тодрия и Константин Канделаки». У Чичуа и Тодрии Шабельский устроил обыски, ничего преступного не нашел и допросил их по делу Джугашвили и Канделаки, личность же «гурийца» осталась невыясненной[390]. Чтобы получить эти довольно элементарные познания, Шабельскому понадобилось воспользоваться сведениями из Тифлиса, значит, в собственном управлении он не нашел и этого. Пройдет всего шесть лет, и в 1908 г. после ареста Иосифа Джугашвили на запрос о нем из Баку уже следующий начальник ГЖУ по Батумской области отзовется цитатой из донесения ротмистра Джакели, что Джугашвили «был главным руководителем и учителем батумских рабочих в их рабочем революционном движении», а также заявит, что опознать Джугашвили по фотографической карточке «ввиду давности времени, никто из чинов вверенного мне пункта и полиции не мог» (см. гл. 15, док. 61).
Бакинское дознание было формально окончено 31 июля 1902 г.[391] Затем дело поступило к прокурору, причем не в Кутаис, а в Тифлис, что, очевидно, мотивировалось грядущим объединением обоих дел. 23 августа было завершено также и дознание по Тифлисскому кружку. 20 сентября 1902 г. генерал Стопчанский известил Департамент полиции, что получен отзыв прокурора Тифлисской судебной палаты по делу Джугашвили и Канделаки, датированный 4 сентября. Прокурор согласился с мнением Стопчанского, что больше нет оснований для содержания обвиняемых по батумскому делу под стражей, поэтому К. Канделаки следует освободить, а И. Джугашвили, проходящий одновременно по тифлисскому делу и являющийся «одним из главных виновных», по-прежнему «подлежит безусловному содержанию под стражею» (см. док. 10).
10 сентября подполковник Шабельский представил в Департамент полиции «дополнение к лит[еру] В» относительно Канделаки. В делопроизводстве Департамента полиции литером «В» именовался стандартный бланк документа об изменении меры пресечения. Сентябрем датированы и другие документы об освобождении К. Канделаки и возвращении ему паспорта[392]. Преследование его по этому делу было прекращено.
24 сентября начальник Тифлисского ГЖУ писал в Петербург о присылке фотографических карточек обвиняемых, среди них И. Джугашвили[393]. 12 октября было составлено цитированное выше заключение товарища прокурора Тифлисского окружного суда Е.Хлодовского по делу о Тифлисском кружке. Сформулированное им мнение о неудовлетворительности батумского расследования и недоказанности вины И. Джугашвили в батумских беспорядках затем практически дословно вошло в итоговое прокурорское заключение (см. док. 28). Таким образом, основу обвинения против Джугашвили составили сведения, полученные тифлисским расследованием и касавшиеся в основном его деятельности до отъезда в Батум. За организацию батумской стачки и демонстрации, сопровождавшихся человеческими жертвами, ни Джугашвили и Канделаки, ни кто-либо другой осуждены не были.
Следует отметить, что в заключении Хлодовского о Джугашвили говорится меньше, чем о других обвиняемых участниках Тифлисского кружка. Видимо, в силу его отъезда в Батум у тифлисских жандармов было меньше сведений о его деятельности, к тому же он находился в Батумской тюрьме и тифлисские следователи не могли сами его допросить, в итоге он выпадал из поля их зрения.
В Батумской тюрьме Иосиф Джугашвили находился больше года, с 5 апреля 1902 г. до 19 апреля 1903 г. Воспоминаний об этом не так много. Варлам Каландадзе утверждал, что Иосиф Джугашвили использовал пребывание в тюрьме для занятий, изучал немецкий язык и экономическую литературу, установил распорядок дня с обязательной гимнастикой, поддерживал связь с партийной организацией на воле, писал много писем, а также организовал демонстрацию заключенных против экзарха Грузии (см. док. 8). Все это слишком похоже на типовой рассказ о революционере в тюрьме, ведущем себя в полном соответствии с каноном советской историко-революционной литературы. Экзарх Грузии действительно посетил Батумскую тюрьму 17 апреля 1903 г., документов, подтверждающих, что против него было устроено выступление, не обнаружено, однако А. В. Островский увязывает с этим эпизодом перевод Джугашвили и других в Кутаисскую тюрьму два дня спустя, что представляется правдоподобным[394]. Известно также, что Джугашвили и позднее пытался заниматься немецким языком, а вот о его пристрастии к гимнастике более никто не вспоминал.
Связи арестанта Джугашвили с партийным подпольем в Батуме, несомненно, имели место весной и летом 1902 г., поскольку сохранились написанные им тогда листовки о стачке рабочих завода Ротшильда. Что касается последующих месяцев, то ни свидетельств, ни внятных воспоминаний о продолжении такого рода его деятельности до нас не дошло. В значительной мере это объясняется упадком движения в Батуме и потерей рабочими интереса к нему.