Состояние источников не позволяет понять, чем именно была вызвана настороженность Цхакая: он был в курсе слухов о сомнительности побега Сосо или же хотел удостовериться, что тот придерживается большевистских позиций; руководствовался своими прежними впечатлениями об этом человеке или просто проявил качества, которые Цецилия Зеликсон назвала «не очень деловыми»? Остается лишь констатировать, что, с одной стороны, настороженность и проверка имели место, с другой – дальнейшие отношения Михаила Цхакая и Иосифа Джугашвили складывались вполне мирно, множество мемуаристов называют их добрыми друзьями. Цхакая был тамадой на свадьбе Кобы и Екатерины Сванидзе[473]. Цхакая прожил долгую и благополучную жизнь (он умер в 1950 г.), в советское время занимал средней руки руководящие должности, многие из которых были более декоративными, нежели действительно руководящими: был членом ЦК Компартии Грузии, председателем Президиума грузинского ЦИК, представителем Грузии при Правительстве РСФСР, членом Президиума ЦИК СССР, членом Исполкома Коминтерна. Он несколько раз принимался писать мемуары, довольно обстоятельно описывал события своей ранней молодости, но всякий раз бросал текст, доведя его примерно до 1902 г.[474] Происходило это от авторского неумения (все воспоминания Цхакая написаны карандашом, крупным, неразборчивым, неряшливым почерком пожилого человека, не привыкшего к письменному труду, причем так он писал и по-русски, и по-грузински) или же какие-то затруднения по существу повествования мешали ему продолжать, судить трудно.
«Кредо», написанное тогда Иосифом Джугашвили, превратилось затем в статью «Как понимает социал-демократия национальный вопрос?», напечатанную (без указания автора) в нелегальной газете «Пролетариатис Брдзола» 1 сентября 1904 г. Статья была написана по-грузински. Примечательно, что именно эта тема была предложена для «кредо», что для Цхакая главным было выяснить, как Коба понимает национальный вопрос и насколько он интернационалист, а не как он относится к формальному поводу для внутрипартийного размежевания – вопросу об уставе партии.
Здесь впору задать вопрос, в чем состояли разногласия тифлисских большевиков с меньшевиками. Камнем преткновения, приведшим к расколу на II съезде, была формулировка пункта устава о членстве в партии. Ленин настаивал, что членами следует признавать только тех, кто участвует в работе партийных комитетов; напротив, Мартов полагал, что членами нужно считать также и сочувствующих, разделяющих идеологию партии и тем или иным образом ей помогающих. Речь шла не просто о букве устава, но о совершенно разном представлении, какой должна быть РСДРП: по Ленину, партия – инструмент борьбы, сплоченное сообщество нелегалов, ведущих непосредственно революционную деятельность, по Мартову, скорее идейно-общественное течение. Соответственно большевики утверждали, что только ленинская формулировка сделает партию по-настоящему боевой и революционной, меньшевики же видели в ней покушение на внутрипартийную демократию. Несомненно, полемика об этом велась в Тифлисе, как и во всех прочих комитетах РСДРП. Это иллюстрирует, например, письмо оставшегося неопознанным эмигранта, найденное жандармами в августе 1904 г. во время обыска в тифлисской лечебнице Гедеванова и адресованное, возможно, Т Чичуа (см. док. 18). Автор письма сообщает, что полностью согласен с меньшевиками, а критически излагая взгляды Ленина, прибегает к аргументации, сходной с той, какой пользовался Ной Жордания.
При бесчисленных упоминаниях о жаркой полемике в Грузии между приверженцами двух фракций, невозможно более или менее конкретно представить себе, в чем именно заключались дискуссии в 1904 г. и позднее. И если большевистская позиция особой загадки не представляет, то с меньшевиками сложнее. Грузинские меньшевики отличались от русских, это подчеркивал и сам Жордания, утверждавший, что грузинский меньшевизм был «рабочий и революционный», тогда как меньшевизм русский «не сочувствовал Ленину в мелочах, но в главном был тогда с ним согласен», а русские меньшевики были «бесхарактерные интеллигенты, избегали революционных выступлений, они надеялись, что все вопросы разрешит Государственная дума постепенно»[475]. Ничего более вразумительного мемуаристы из числа грузинских меньшевиков не сообщают. Синхронных текстов, созданных в ходе полемики, на русском языке практически нет (они писались и печатались по-грузински), и проблема фракционных разногласий еще ждет своего исследователя. С чем приходили на дискуссии грузинские меньшевики, можно попробовать в какой-то мере реконструировать по доступным работам Н. Жордании.
Жордания выступил на II съезде РСДРП 2 (15) августа 1903 г. с критикой ленинской формулировки устава. Если высказавшийся в тот же день П. Б. Аксельрод обращал внимание на то, что она оттолкнет от партии солидных интеллигентных сторонников («Возьмем, например, профессора, который считает себя социал-демократом и заявляет об этом. Если мы примем формулу Ленина, то мы выбросим за борт часть людей хотя бы и не могущих быть принятыми непосредственно в организацию, но являющихся тем не менее членами партии»[476]), то Жордания подошел к проблеме с другой стороны. Он утверждал, что за бортом окажутся, напротив, рабочие: «У нас существуют социал-демократические комитеты, состоящие из нескольких передовых революционеров. Этот комитет стоит во главе местного рабочего движения. За этим комитетом, за этими главарями находится целая масса борцов, революционеров-рабочих, которые являются разносчиками прокламаций, собирают деньги, манифестируют на улицах, идут в тюрьму и ссылку, но которые не входят ни в комитет, ни в какие-либо другие организации. Неужели эти борцы, эти наши солдаты не члены партии? Неужели мы должны выключить их из партии? Кто же останется в партии? Одни генералы без армии. […] Тов. Плеханов сказал, что у народовольцев партия отождествлялась с организациями. Я верю этому, но не нужно забывать, что партия народовольцев была партиею интеллигенции, а наша партия есть партия массы, партия пролетариата. А массу нельзя включить в организации, это немыслимо при современном порядке России. Следовательно, наша партия должна состоять из организаций, этих двигателей партии, и массы борцов, которые стоят вне организации, но которые остаются членами партии. Поэтому принимать проект Ленина – значит дезорганизовать всю партию»[477] Здесь Жордания проводит четкую сегрегацию, исключая возможность приема рабочих в партийную организацию. Сам Ленин вряд ли имел в виду такое прочтение устава.
Уже в послереволюционной эмиграции в 1922 г. Ной Жордания опубликовал брошюру «Большевики», где от лица вынужденно покинувших Грузию меньшевиков изложил суть претензий к победившим оппонентам. В основе брошюры лежит критический разбор работы Ленина «Что делать?» (написанной в 1902 г. и ставшей базовым текстом в партийном строительстве), то есть Жордания обратился к тем самым исходным разногласиям. «Ленин выдвигает теорию об отношении интеллигенции к массе, развитой личности к неразвитой личности, революционного меньшинства к косному большинству», – писал Жордания, приводя в доказательство цитаты из ленинской статьи. «Как видите, автор выдвигает два основных положения: пролетариат, предоставленный самому себе, не может выйти из рамок трэд-юнионистского миросозерцания, социалистическое сознание вырабатывается независимо от рабочего движения интеллигенцией, и она потом вносит его извне в рабочую среду»[478]. Между тем, полагал Жордания, «весь современный социализм, весь марксизм тем и отличается от старого утопического социализма, что он объявляет социализм не достоянием группы или секты, находящейся вне рабочего движения, а наоборот считает, что само это движение, на известной ступени развития, неизбежно, «стихийно» превращается в социалистическое движение»[479]. Этот небесспорный постулат Жордания доказывал, прибегая к столь же небесспорному аргументу о том, что еще до появления первой русской марксистской группы «Освобождение труда» социал-демократическую программу написали двое рабочих, членов Северного рабочего союза Степан Халтурин и Виктор Обнорский[480].
При этом Жордания не стал вспоминать, что Обнорский до создания Северного союза русских рабочих (так правильно называлась эта организация) прошел через кружки чайковцев, Халтурин также начал с народнических рабочих кружков, затем стал народовольцем-террористом, то есть говорить о том, что они действовали вне влияния революционной интеллигенции, несколько странно. Однако это не мешало Жордании выстраивать свою линию. Науку, утверждал он, создает не пролетариат и не буржуазия, но «отдельные личности». «Добытые теоретические результаты социальной науки вносятся в пролетариат самими пролетариями, имеющими возможность ознакомиться с ними», а рабочая мысль и рабочее движение и в России, и в Европе предшествовали формированию мысли революционной социалистической интеллигенции[481] . Таким образом, по его мнению, ленинская теория «спасения народа сверху с помощью представителей имущих классов» не является марксистской, а унаследована у П. Н. Ткачева и народников, а «организационную систему партии «Народной воли» большевики просто-напросто списали и объявили социал-демократической организацией». Отсюда же и идеи Ленина о характере партии, о том, что рабочим движением руководят профессиональные революционеры из интеллигентов, организованные через партийную газету. «Это не социал-демократическая, а заговорщическая организация»[482].
Позиция Ноя Жордании теряет в убедительности от того, что он сам был не только интеллигентом с дипломами Тифлисской духовной семинарии и Варшавского ветеринарного института, но и происходил из дворян. И его критика в равной степени может быть обращена на меньшевистскую фракцию, ничем не отличавшуюся от большевистской по части стремления привнести социализм в рабочее движение. Предвидя такого рода возражения, он писал: «Партия была целиком в руках „социалистической интеллигенции“ во главе с Лениным, который чрезвычайно умело доставал большие суммы денег на содержание „профессиональных революционеров“ (члены партии никогда не вносили членских взносов). Конечно, в этом отношении в русских меньшевистских организациях дело обстояло тоже не особенно блестяще, но разница была та, что меньшевики стремились избавиться от этого недуга, от засилия интеллигентов, тогда как большевики порок возводили в добродетель. Что касается до грузинских меньшевистских организаций, то там дело обстояло диаметрально противоположно – партия жила исключительно на взносы членов-рабочих, которые сами выбирали все свои организации и были в партии полными хозяевами»»