[499]. На Кавказе сначала побывал И.Ф.Дубровинский, убедивший Совет Кавказского союза, Тифлисский и Имеретино-Мингрельский комитеты присоединиться к мнению ЦК. Затем приехали представители Бюро комитета большинства Р. С. Землячка и Ц. С.Зеликсон. Состав Союзного комитета стараниями Цхакая был сменен и стал целиком большевистским, а в местных комитетах разгорелась ожесточенная борьба.
Комитеты РСДРП в разных частях огромной империи переживали ситуацию раскола и внутрипартийных разногласий скорее всего по-разному, каждый на свой лад. Закавказские большевики повели себя достаточно агрессивно. Имея в своем распоряжении Союзный комитет, они предприняли атаку с целью взять под контроль местные организации РСДРП, съезд которых прошел летом 1904 г. Как доносило Тифлисское ГЖУ в Департамент полиции в январе следующего года, «с самого начала бывшего летом 1904 года в городе Тифлисе съезда, Союзный Комитет явился выразителем организационной тактики Ленина („большинства“) и, встретив отпор со стороны местных комитетов, не останавливался ни перед чем—раскассировывал таковые, назначал своих ставленников и проч. и таким образом возбудил против себя всех членов с.-д. организации». Ставшую меньшевистской газету «Искра» Союзный комитет «выписывал чуть ли не в единственном экземпляре, да и тот тщательно скрывал, взамен распространяя ленинский орган „Вперед“» (см. гл. 10, док. 10).
Летом 1904 г. большевики пробовали силы на ИмеретиноМингрельском комитете РСДРП. В противовес меньшевикам, прочно утвердившимся в бунтующей Гурии, большевики сумели добиться преобладания в этом комитете, тоже действовавшем на территории Кутаисской губернии. Состав Имеретино-Мингрельского комитета обновился. По свидетельству Бибинейшвили (известного под кличкой Барон), из старого состава он остался один, в новом составе были Сергей Кавтарадзе, Н.Карцивадзе, Сосо Джугашвили, Саша Цулукидзе и Миша Окуджава (см. док. 23), из них Цулукидзе и Джугашвили были одновременно членами Союзного комитета.
Каким именно образом был обновлен состав, свидетели умалчивают. С. И. Кавтарадзе сообщил в воспоминаниях, что смена состава была произведена под воздействием приехавшего в Кутаис Кобы[500]. Было бы сложно судить, правда это или обычное для мемуаристики сталинского времени стремление приписать ему решающую роль, если бы не возможность сопоставить это воспоминание с письмом Ноя Хомерики, захваченным жандармами при обыске у В. М.Ходжашвили в ночь со 2 на 3 октября 1904 г.(см. док. 24). Письмо позволяет проникнуть в атмосферу, царившую тогда в грузинских партийных комитетах.
Все имена в письме, включая автора и адресата, заменены партийными прозвищами. Расшифровать их публикаторам письма (а ранее жандармам) удалось не все. Автор подписался «Хунхуз», адресата он именует «Стариком». «Хунхуз» – это Ной Хомерики, член Батумской, Бакинской и Кутаисской организаций РСДРП, активный социал-демократ меньшевистского толка. Имя адресата установлено не было. Из содержания ясно, что он входил в прежний состав некоего местного комитета («ем-ка» – МК), вероятно Имеретино-Мингрельского. Можно предположить, что им был Исидор Рамишвили, который в последующие годы пользовался кличкой Старик и к тому же по возрасту был действительно значительно старше других социал-демократов (он родился в 1859 г. и был почти на 20 лет старше Иосифа Джугашвили).
Из письма выясняется, что Коба требовал отстранения от работы всех старых членов местного комитета, ссылаясь на полномочия, данные ему Союзным комитетом («ес-ка», по выражению автора письма). Хунхуз – Хомерики заверяет «товарища Старика», что был обманут Кобой, которого обвиняет во лжи и интриганстве: как Хомерики узнал от Федора – Бобровского, у Кобы не было таких полномочий. Личности остальных фигурирующих в письме партийцев остаются загадкой. Хотя можно еще предположить, что, поскольку клички в письме приводятся полностью, сокращение «С-жа» означает не кличку, а имя Сережа, а среди нового состава Имеретино-Мингрельского комитета был один обладатель такого имени – Сергей Кавтарадзе.
Однако при внимательном прочтении письма видны детали, указывающие, что все было не так просто. В начале письма Хомерики, объявив «гнусной ложью» Кобы сообщение, что он, Хунхуз, был за исключение Старика из комитета, затем, заметно виляя, все же признается, что, приехав с Хорошо в Кутаис и обнаружив там дела, оставленные Стариком в полном беспорядке, они в нервном возбуждении «немного поспешили с выводом» и «выразили желание, чтобы ты возложенные на тебя функции передал товарищам». То есть Хомерики и его сотоварищ все же выступили за отстранение Старика, но затем передумали, и теперь Хомерики хочет переложить на кого-нибудь ответственность и с особенным жаром обвиняет Кобу во лжи и интриганстве. Поскольку впоследствии тот стал признанным мастером того и другого, нет оснований считать, что в данном случае он не воспользовался возможностью потренировать эти столь полезные навыки; однако его оппоненты также не выглядят образцом прямодушия. А если к тому же речь действительно шла о И. Рамишвили, давнем враге Иосифа Джугашвили, распустившим слухи о его сотрудничестве с охранкой, ситуация становится еще более неоднозначной. В Союзном комитете на тот момент состояли большевики и единомышленники Кобы. В самом ли деле он солгал в Кутаисе о своих полномочиях? Зачем бы Союзный комитет командировал Кобу в Имеретино-Мингрельский комитет, если не с целью обновить его в пользу большевиков? А смена состава, как известно, произошла; более того, в последующие месяцы большевики попытались совершить перевороты и в других местных комитетах, прибрав к рукам все ключевые позиции. Вряд ли шаги, целиком лежавшие в русле тогдашней большевистской линии, можно считать всего лишь личной склонностью Кобы к интригам.
При всей ненадежности мемуарных источников, преувеличивавших руководящую роль Сталина, по-видимому, нет оснований сомневаться, что Коба стал одним из ведущих работников Имеретино-Мингрельского комитета. Может быть, он и не стал там безусловным лидером, но из состава этого комитета лишь он и А. Цулукидзе входили в комитет союзный, а Цулукидзе был уже очень болен, что не могло не ограничивать его революционную активность. Между тем Имеретино-Мингрельским комитетом большевики особенно гордились неспроста.
Гурия еще с 1903 г. была охвачена крестьянскими волнениями, некоторые районы стали фактически неподконтрольны правительству. Руководили повстанцами агитаторы социал-демократы, но это были или меньшевики, или участники группы примиренцев. Одной из видных фигур гурийского восстания был Григорий Уратадзе, подробно описавший его в своих воспоминаниях[501]. Большевикам, конечно, хотелось иметь столь же впечатляющий козырь, и в этом отношении их надежды тогда связывались с деятельностью Имеретино-Мингрельского комитета, поскольку эти области также поднялись. Михаил Цхакая, выступая на III съезде РСДРП с докладом о крестьянских волнениях в Грузии, с особенной гордостью рассказывал об агитации в Имеретии и Мингрелии, о количестве там социал-демократических кружков, число которых доходило до 600, об огромных митингах, собиравших по несколько тысяч человек, и заявил, что «весь 1904 год и начало этого 1905 года были триумфом для работников этого комитета» (см. док. 27). Что касается Кобы, то он, очевидно, набирал себе внутрипартийные очки.
Цифры, названные Цхакая на съезде, подтверждает еще один мемуарист, занимавший совершенно другое положение в тех событиях, – агроном В. А. Старосельский, человек либеральных убеждений, с мая по декабрь 1905 г. исполнявший должность кутаисского губернатора и назначенный на нее кавказским наместником И. И. Воронцовым-Дашковым в порядке опыта, в надежде, что репутация либерала поможет Старосельскому добиться спокойствия в крае. По сведениям Старосельского, к концу 1904 г. «в районе Имеретинско-Мингрельского комитета насчитывалось более 600 объединенных крестьянских кружков, в которых велась систематическая пропагандистская работа, а на митинги собирались иногда по несколько тысяч человек обоего пола. На этих митингах единодушно объявлялись: 1) бойкот правительственных учреждений, чиновников, духовенства, 2) бойкот порочных членов общества, 3) отказ от податей и драмовых[502] денег, и 4) отказ от различных повинностей помещикам, правительству и церкви». Собрания и митинги в деревнях собирались колокольным звоном, все движение находилось под преимущественным влиянием социал-демократов, присутствие социалистов-революционеров и социалистов-федералистов до 1905 г. почти совсем не ощущалось (это также совершенно совпадает с тем, что рассказывали кавказские делегаты III съезда РСДРП). Крестьяне были поделены на десятки и сотни, возглавляемые выборными десятскими, сотскими, тысяцкими, последние образовывали районные крестьянские комитеты[503].
Масштабы крестьянских выступлений были значительны, и Союзный комитет еще весной 1904 г., обсуждая, проводить ли демонстрации к 1 мая, постановил мирных демонстраций более не объявлять, а заботиться, чтобы у каждой было вооруженное ядро, коли невозможно вооружить всех демонстрантов. Об этом на III съезде РСДРП поведал М. Цхакая, выступая в прениях по вопросу о вооруженном восстании. Он рассказал, что накануне первомайской демонстрации «рабочие требовали вооружения и непременно вооружения – как-нибудь и сколько-нибудь, хотя бы значительного ядра». Мотивировалось это тем, что «невооруженные демонстрации могли обратиться в бойню»[504]. Отсюда явствует, что неуклюжие действия властей по разгону массовых выступлений, как и в Батуме в марте 1902 г., привели к дальнейшей эскалации обстановки. Так, Цхакая ссылался на случай, когда во время первомайской демонстрации в сельском районе Гурии двое демонстрантов были убиты в столкновении с войсками («крестьяне были вооружены чем попало – и револьверами, и другим оружием, вплоть до дубинок»), после чего «вся Гурия запылала местью»[505].
На этом фоне и происходил съезд Кавказского союза весной 1904 г.