[567]. Последняя фраза – о том, что рабочие были «вынуждены» стрелять в полицию, – представляет собой яркий пример левацкого софизма. Между тем полицейские и прокурорские донесения за эти дни сообщали в Петербург, что «в общем забастовавшие рабочие ведут себя мирно» [568] . Возможно, что должностным лицам хотелось преуменьшить масштаб событий и убедить власти в своей способности их контролировать; текст В. Невского, в свою очередь, оставляет впечатление, что автору хотелось, наоборот, преувеличить своеобразно понимаемый им революционный энтузиазм масс.
15 декабря 1904 г. Бакинский комитет РСДРП совместно с Бакинским комитетом партии «Гнчак» опубликовал листовку с перечнем требований бастующих. Он был весьма обширен и включал 34 пункта[569]. Наряду с привычными и вполне очевидными требованиями – восьмичасового рабочего дня, введения трехсменной работы (что позволяет сократить рабочий день каждой смены), одного выходного дня в неделю, улучшения гигиенических условий цехов и жилья, сохранения заработной платы во время болезни и лечения рабочих за счет предпринимателя, вежливого обращения мастеров и служащих администрации и т. д. – в списке были и вызывающие удивление. Например, принимать на работу на заводы и промыслы в зависимости от согласия рабочих этих предприятий или «всякое увольнение рабочих должно производиться самими же рабочими», «немедленное общее повышение заработной платы для рабочих всех производств на 25-50%», «обеспечение семей умерших рабочих и получивших увечья за счет предпринимателя в размере бывшего заработка», а ввиду планируемого правительством государственного страхования рабочих «и возможного и здесь грабежа их» агитаторы требовали все расходы по страхованию возложить исключительно на работодателя. Среди требований забастовщиков был даже «бесплатный провоз на дилижансах с квартир до промыслов и до станции конки и железной дороги». По всей видимости, на этом сравнительно раннем этапе рабочего движения забастовщики и инспирировавшие их революционеры еще нащупывали границы возможного, пока не сложились более отчетливые представления о целях реалистичных и заведомо нелепых.
В ответ на предъявленные требования нефтепромышленники выбрали из своей среды комиссию в 14 или 15 человек (данные расходятся) для обсуждения условий компромисса с забастовщиками и переговоров с ними[570]. 19 декабря окружной прокурор доносил министру юстиции, что переговоры идут довольно успешно, по ряду важных пунктов возможен компромисс, стороны могут сойтись на девятичасовом рабочем дне, большинство нефтепромышленников не возражают против трехсменной работы, возможны и другие уступки[571]. В целом из донесений следует, что и бакинские власти, и нефтепромышленники были настроены довольно миролюбиво и стремились к разрешению конфликта. 21 декабря комиссия составила свой вариант соглашения, предусматривавший рабочий день в 9,5 часа и уступки по многим пунктам. Часть требований комиссия сочла неприемлемыми, в том числе прием на работу и увольнения самими рабочими, страхование за счет работодателя, бесплатную доставку рабочих дилижансами и проч.[572] После объявления об этих уступках часть стачечников приступила к работе, что не понравилось упорным забастовщикам.
23 декабря произошли столкновения между группами рабочих. Бастовавшие «теперь уже образовали тысячную массу, вооруженную шестами и железными прутьями, которая двигалась по промыслам, снимала приступавших к работе, била стекла, останавливала машины и выгоняла всех из помещений. Власти распорядились эту грозную толпу, решительную и отчасти вооруженную (у многих рабочих были револьверы), рассеять во что бы то ни стало. На нее двинулись два казачьих разъезда с двух сторон, с целью зажать в кольцо»[573]. Разъезды эти были смяты агрессивной толпой, из которой бросали камни и стреляли из револьверов[574], после того как несколько казаков были ранены, их командир приказал стрелять по толпе. В ночь на 25 декабря бастовавшие подожгли нефтепромыслы, в Балаханах сгорело 22 вышки[575].
На следующий день комиссия нефтепромышленников объявила о новых уступках (включая девятичасовой рабочий день)[576]. Полного успокоения, однако, не последовало. По официальным сообщениям, по состоянию на 29-30 декабря предложения нефтепромышленников удовлетворили «громадное большинство рабочих», вышедших на работу, «однако немногочисленная группа рабочих, не желающая подчиниться наступившему соглашению, всячески противодействует работам, производя насилия, погромы и поджоги, от которых уже сгорело іоо буровых со всем инвентарем, не говоря о других многочисленных убытках»[577]. Нефтепромышленники потребовали от властей навести порядок.
За упомянутыми группами особо упорных забастовщиков, по-видимому, стояла группа Шендриковых – на них указывали и П. А. Джапаридзе, и А. Рохлин. По мнению последнего, «шендриковцы подожгли промысла в тот момент, когда забастовка грозила полным провалом, и этим поджогом обеспечили относительную победу забастовавшим рабочим».[578] Учитывая довольно значительные уступки со стороны промышленников, остается неясным, что подразумевалось под успехом или провалом забастовки: считали ее руководители успехом полную реализацию всех предъявленных требований или же пытались спровоцировать еще более масштабные беспорядки?
Эти события и вызвали негодование П. А. Джапаридзе, это он в выступлении на III съезде РСДРП назвал недопустимыми приемами, «прямо дискредитировавшими партию» (см. док. 14). Надо сказать, что до приезда Джапаридзе под конец съезда тема недопустимых приемов агитации, призывов к погромам и прочего никем из делегатов не поднималась, впрочем, и против слов Джапаридзе никто не возражал. Вместе с тем Ц. Зеликсон вспоминала, что во время забастовки Бакинский комитет стал готовиться «к демонстрации с вооруженным ядром» и спешно добывать оружие (в том числе контрабандой из Персии) и что Джапаридзе вел в связи с этим какие-то переговоры (см. док. 17), однако оружия добыли очень мало.
Из всего этого сложно понять, сколь далеко простиралась готовность к революционному насилию у большевиков Бакинского комитета в конце 1904 г. и как они определяли для себя ту черту, за которой начинались недопустимые приемы и откровенный бандитизм. Нельзя к тому же и здесь исключить вероятность, что на оценки Невского, Зеликсон и других большевистских авторов (таких, как, например, ставший успешным беллетристом бакинский большевик Павел Бляхин, оставивший вместо воспоминаний автобиографический роман «На рассвете») оказали влияние пережитые ими позднее революция и гражданская война, сделав их значительно более готовыми к приятию и осуществлению насилия, а также одобрению его задним числом.
К 30 декабря 1904 г. в Баку были введены дополнительные войска, и рабочим пришлось закончить забастовку. Итоги ее и степень успеха оценивались по-разному. По горячим следам бакинские корреспонденты ленинской газеты «Вперед» писали «о громадной затрате энергии, о тех незначительных улучшениях, которых добились, и о том хаосе и путанице, какие внесла в умы группа демагогов, которую недавно приветствовала „Искра“»[579]. Однако заключенные с нефтепромышленниками коллективные договоры были, несомненно, немалым достижением, честь которого большевики старались приписать себе. Правда ли, как писал П. Бляхин (свидетель событий), что «большевики стремились возможно скорее заключить коллективный договор и организованно закончить стачку», а «меньшевики-шендриковцы, наоборот, неожиданно открыли бешеную кампанию за продолжение стачки»? Он же подвел итоги следующим образом: «Добыча нефти полностью прекратилась. От пожаров сгорело двести вышек и целые озера мазута. Цены на нефтепродукты вскочили вверх. Владельцы больших запасов нефти возликовали, надеясь заработать миллионные барыши: им было выгодно затянуть стачку и голодом заставить рабочих возобновить работу на прежних условиях»[580].
Декабрьская забастовка в очередной раз продемонстрировала слабость и несостоятельность администрации Российской империи и органов власти. В некотором роде, когда большевики объявляли царский режим «насквозь прогнившим», они знали, о чем говорят. Губернатор князь М. А. Накашидзе действовал невпопад, опаздывал с решениями, меры по наведению порядка вызывали еще большее ожесточение, в финале оказывалось, что справиться с проблемой власти могут лишь при помощи значительной вооруженной силы. И совершенно не способны сделать выводы из уже имевших место коллизий.
Ровно то же самое случилось спустя месяц, когда в Баку 7-10 февраля 1905 г. вспыхнула страшная межнациональная резня, погрузившая город в кровавый хаос. Поводом для начала резни послужили слухи об убийстве мусульманина армянами. Группы вооруженных мусульман ринулись громить армянские дома и убивать встречных армян. Армяне тоже вооружались, вставали на защиту своих кварталов и даже совершали ответные рейды, но общий баланс был не в их пользу. Власти пребывали в растерянности. Губернатор князь Накашидзе в очередной раз обнаружил, что иных способов вмешаться, кроме чисто силовых, у него нет, полиции откровенно мало (к тому же полицейские стражники массово объявили себя больными, как только начались беспорядки), а казавшееся солидным число наличных войск на самом деле совершенно недостаточно при беспорядках, непредсказуемо возникающих в разных районах большого города. К этому следует прибавить трения между губернатором и военными, скверные средства связи (в решающие моменты губернатор не мог дозвониться по телефону до командующего войсками) и в целом весьма относительное понимание того, что происходит в недрах жилых кварталов[581].
Уже после окончания беспорядков в городе пошли слухи о том, что резня была инспирирована властями, которые нарочно стравливают народы между собой, что мусульманские погромщики получали оружие в полиции и т.д. Телеграфные депеши, приходившие в Департамент полиции из Баку и Тифлиса от представителей в