. Владимир Бобровский был арестован, но попал под амнистию после издания октябрьского манифеста. Периодически в Баку наведывались эмиссары ЦК и Бюро комитета большинства. В начале марта приезжал М. Н. Лядов (Мандельштам)[600]. На организационном заседании Бакинского комитета состоялось знакомство с Кобой как его, так и И. В. Бокова (см. док. 18).
В целом положение дел в бакинских организациях в 1905 г. не претерпело больших изменений. По-прежнему влиятельными оставались группа Шендриковых и их Союз балаханских и биби-эйбатских рабочих. Проработавший лето 1905 г. в шендриковской группе А. Сухов по кличке Андрей Бакинский оставил яркое описание Баку и условий работы подпольщика тем летом (см. док. 30, 32, 33). Оно весьма похоже на то, как описывали Баку и промыслы те, кто видел их в предшествовавшие годы, только похоже, что стала еще более зловещей криминальная обстановка. Сухов пишет о регулярных убийствах припозднившихся прохожих на дороге, соединявшей город с промыслами, тогда как другие мемуаристы об этом молчат, но, быть может, они просто не считали нужным обращать на это внимание.
Говоря о действовавших в городе политических партиях, Сухов подтвердил, что «в Баку существовали фактически только социал-демократы», что достаточно многочисленная большевистская организация «отличалась большой сплоченностью и дисциплиной и вела откровенную революционно-политическую пропаганду», и это вредило их успеху среди «темной, не созревшей для политических запросов, массы промысловых рабочих», а Союз бакинских рабочих, который Сухов не колеблясь назвал меньшевистским, напротив, страдал от недостатка организации, «представлял огромное, но мало оформленное целое». Подтверждая в какой-то мере обвинения со стороны большевиков, Сухов замечал, что союз пользовался большим влиянием, но из-за позиции Шендриковых «в сущности, не был настоящей социал-демократической организацией и при своих выступлениях чаще всего замалчивал политические лозунги партии» (см. док. 30).
Эсеры были очень слабы, «встретить с.-р. в Баку можно было только при большой удаче», но «Дашнакцутюн» во многом был близок к их платформе (см. док. 30). Сухов в своих оценках чрезвычайно близок к тому, что говорили П. А. Джапаридзе и М. Цхакая на III съезде РСДРП: они также отмечали незначительность, слабость эсеров в Закавказье («С.-р., как организованная партия, нуль. Нигде почти я не видел их организаций», – заявил М. Цхакая)[601]. Конкурентами или партнерами социал-демократов были только местные национальные партии, такие как «Даншакцутюн», «Сакартвело», «Гнчак».
Сухов оставил чрезвычайно выразительное описание быта бакинского подпольщика того времени (см. док. 32). Несомненно, что приезжавшие в город профессионалы вроде Кобы попадали ровно в те же условия. Ценнейшим дополнением к рассказу А. Сухова служит примечание, сделанное в журнальной публикации А. Геворкяном. Он указал, какое содержание получали тогда профессиональные подпольщики от партии: «Жалованье наши партийные работники получали сначала 15-20 руб. в месяц, а потом 20-25 руб., и то бывали месяца, что ничего не получали, так как в кассе денег не было. Шендриковцы получали не менее 50 р., как нам рассказывали, а сами Шендриковы – гораздо больше. Это и понятно, если иметь в виду получение Союзом „субсидий“ от нефтепромышленников»[602] . Для сравнения: рабочие на нефтепромыслах Бакинского нефтяного общества в Биби-Эйбате в 1908 г. зарабатывали: на тартании нефти тартальщик – 23-25 рублей в месяц, ведерщик – 20-22,5 руб., на бурении ключник – 45-50 руб., тормозовщик – 25 руб., рабочий – 21 руб. Сверх того мастеровым и рабочим ежемесячно выплачивали деньги на квартиру (около 10 руб.), на освещение (2 руб. 40 коп.), отопление (9 руб.), воду (1 руб. 80 коп.), банные (80 коп.) и др.[603] Но в отличие от нелегала-подпольщика рабочий имел на содержании семью.
Впрочем, денег у РСДРП было меньше, чем им бы хотелось, и партийным работникам старались приискать какой-то заработок. «Средства у партии были очень ограниченные, поэтому приходилось создавать синекуру для партийцев-профессионалов; удобными местами были вечерние курсы, школы, библиотеки, народные дома и столовые совета съезда нефтепромышленников»[604]. Понятно, что это относилось к тем из них, кто постоянно жил в городе. Коба, разъезжавший между Тифлисом, Баку, Чиатурами, никакого заработка, помимо партийного, не имел.
По воспоминаниям Султана Меджида Эфендиева, в 1905 г. в Баку партийными профессионалами были «Алеша Джапаридзе, Коба Сталин, Ной (Апостол), Петербуржец, Богдан Кнунянц, Жгенти, Шаумян и много других»»[605]. Шаумян в то время, как и Коба, основную часть времени проводил в Тифлисе, только наведываясь в Баку, к тому же он много бывал в Армении[606] . Б. М. Кнунянц, арестованный в 1904 г., в марте 1905 г. был судим, затем являлся членом Петербургского комитета РСДРП и Петербургского совета рабочих депутатов, в декабре 1905 г. снова арестован; неясно, как много времени в этом году он мог провести в Баку и появлялся ли там вообще (в сентябре о положении в Баку его осведомляла жена, см. гл. 10, док. 39).
Воспоминания, особенно рассказы И. В. Бокова, доносят до нас подробности встреч и совместной партийной работы с Кобой. В основном это обычные для того времени, рутинные дела: пропаганда среди рабочих, совещания партийцев, диспуты с меньшевиками, подготовка прокламаций. Последнее указывает на то, что Джугашвили сохранял контакты с теми из сотоварищей, кто был занят организацией подпольной печати. Это неудивительно, учитывая, что он относился к не слишком многочисленным большевикам, владевшим искусством письменного слова.
В то время в Баку по-прежнему работали две типографии: «Нина» и вторая, поменьше, принадлежавшая Бакинскому комитету и печатавшая литературу для Кавказского союза. «Нина» была законспирирована так строго, что работавшие там наборщики почти не выходили из помещения типографии, «чрез определенный срок каждый из них получал отпуск, но его не разрешалось проводить в Баку. Получивший отпуск товарищ обязан был к вечернему поезду придти на вокзал и уехать в Тифлис, Кутаис или Батум, где и проводил отпуск» (Л. Б. Красин)[607]. Само помещение было спрятано среди хозяйственных построек большой усадьбы в татарском квартале, вход тщательно замаскирован. В типографии постоянно работали Иван Болквадзе, Владимир Думбадзе, Сильвестр Тодрия, Караман Джаши, Иван Стуруа, Авель Енукидзе, кроме того, некоторое время – Семен Енукидзе, Гершанович, Макар Гогуадзе с женой Марией, Василий Хуцашвили, Хумарянц, Като Микадзе, меньшевики Влас Мгеладзе (он же Трия) и Вера Корсак[608]. Некоторые из них в предшествовавшие годы и впоследствии были непосредственно связаны с Иосифом Джугашвили и даже дружны с ним, например Сильвестр Тодрия. Помимо непосредственно работавших внутрь типографии могли попасть только Семен Енукидзе и Красин, который изредка заходил «больше для целей технической консультации или экспертизы» (он ведь был инженером), более же «никто абсолютно не допускался»[609].
«Нина» так и не была обнаружена полицией и просуществовала до начала 1906 г., когда, как писал Л. Б. Красин, «по случаю революции перешла на легальное положение и довольно торжественно вместе со значительной частью самих работников была водворена в Питере в большой коммерческой типографии товарищества „Дело“, которое было основано для печатания „Новой Жизни“ и других большевистских изданий»[610]. Впрочем, сам же он признавал это решение преждевременным и ошибочным: вскоре выяснилось, что надо возвращаться в нелегальные условия и снова организовывать подпольные типографии в Баку, которые уже не были столь масштабными предприятиями, как «Нина»[611]. Авель Енукидзе относил перенос техники в Петербург к январю 1906 г. и вспоминал, как накануне этого, во время похорон убитого большевика, рабочего Петра Монтина, он признался Алеше Джапаридзе, «что главная типография ЦК находится в Баку и что я работал в ней эти годы»[612]. Джапаридзе, член и душа Бакинского комитета, не знал о том, что в городе работает главная типография большевиков. Вполне возможно, что не знал этого и Коба.
Несмотря на обилие в тот год в Баку бурных, масштабных событий, не находится заслуживающих серьезного внимания свидетельств, связывающих Кобу с ними напрямую. Рассказчики повествуют преимущественно об обычной, повседневной деятельности подпольщика. Скорее всего, он действительно только ею и занимался в Баку, проводя основную часть времени в Тифлисе.
Документы
Мы вышли из вокзала. Я был изумлен невиданным зрелищем. Черный лес нефтяных вышек, разбросанных на огромной территории, тянулся до самого горизонта, утопая в густых облаках дыма, копоти и зловонного пара. Яркое южное солнце здесь казалось багровым, словно пятно запекшейся крови. Небо было закрыто темной тучей, нависшей над самой землей. […] Душил запах мазута. От нестерпимой жары я задыхался, как в серной бане, обливался потом. Все вокруг нас – и земля, и вышки, и люди – было насквозь пропитано нефтью, дочерна закопчено, блестело, словно облитое жиром. Под ногами неприятно хлюпала черная земля. Перекрещиваясь между собою, во всех направлениях тянулись железные трубы, по которым, как кровь по жилам, непрерывно текла нефть. Вышки стояли по обеим сторонам шоссе, пересекавшего Балаханы на две части. Меж вышек то и дело встречались земляные амбары и озера, до краев наполненные мазутом.
От бурения сотен скважин и тартания нефти в воздухе стоял оглушающий гул и грохот, слышались жужжание стальных канатов, гудение барабанов и форсунок, свист пара. […]
Мне было жутко и больно. Как могут жить люди в таком месте? Ни неба, ни солнца, ни единого зеленого деревца!
– Ну что, поверил теперь в чертей и пекло? – словно прочитав мои мысли, угрюмо спросил Фиолетов. – Вот он где, настоящий ад для рабочих! В сорок лет они уже старики, инвалиды, которых хозяева, как негодную ветошь, выбрасывают на улицу. Здесь нет ни столовых, ни прачечных, ни общественных бань. Даже простой питьевой воды не хватает. Пьют из загрязненных озер и колодцев. Вот, полюбуйся, пожалуйста!