Но меньшевики вследствие январских арестов получили количественный перевес в Тифлисском комитете и не замедлили этим воспользоваться. 17 января они заявили о выходе Тифлисского комитета из Кавказского союза[630]. В ответ большевики следующей же ночью перепрятали партийную кассу; нелегальная типография и без того была в их руках просто потому, что именно они занимались ее организацией и деятельностью, к пользе обеих фракций, теперь же отказались сдать ее соперникам. В опубликованной в книге Б. Бибинейшвили незаконченной автобиографии Камо тот писал, что в феврале во время земских банкетов он наотрез отказался печатать меньшевистские листовки: «Я сказал, что типография больше не принадлежит им, так как ее создание – дело моих рук, шрифт достал я, а машины принадлежат Кавказскому союзному комитету, который стоит на большевистской платформе». Лидеры меньшевиков уговаривали Камо, ругались с ним, в итоге он «отдал меньшевикам никуда негодный станок и разбитый шрифт», причем, как он утверждал, «впоследствии меньшевики долго за мной следили, чтобы узнать, где находится моя типография, и отнять ее»[631]. Возможно, последнее является преувеличением.
Меньшевики, предшествовавшим летом возмущавшиеся действиями раскассировавших местные комитеты большевиков, теперь обвинили их в захвате типографии. В ответ большевики объявили о роспуске Тифлисского комитета и создании нового. Посыпались взаимные обвинения, которыми стороны обменивались отнюдь не только между собой, но и в прокламациях, предназначенных рабочим. Большевики, удержавшие за собой типографию, имели тут техническую фору. Меньшевики со своей стороны утверждали, что Тифлисский комитет вышел из Кавказского союза потому, что будто бы «Кавказский союз вышел из РСДРП под давлением СК» (см. док. 13), и призывали рабочих уничтожать (!) большевистские прокламации. Апеллируя к рабочим, те и другие обвиняли друг друга в предательстве их интересов, раскольнических действиях, пренебрежении партией и т. д.
Большевистскую верхушку составляли Михаил Цхакая, Александр Цулукидзе (тяжело больной, он умер летом 1905 г.), Филипп Махарадзе, Зурабов, Каменев. Об их внутренней иерархии можно судить по тому, что весной делегатами на III съезд РСДРП от Тифлиса отправились представлявшие Кавказский союз Цхакая и Каменев. Последний еще в конце 1904 г. был командирован для работы в Бюро комитетов большинства, разъезжал по разным городам с агитацией за созыв III съезда, а после съезда стал агентом ЦК и продолжал разъезды по Центральной и Западной России, весной 1905 г. старый партиец Б. И. Горев виделся с ним в Вильне. По сведениям Горева, на Кавказ Каменев отправился только в конце ноября[632]. В Тифлисе был и бежавший в сентябре 1904 г. из Батумской тюрьмы Камо (С. А. Тер-Петросянц), изобретательный, любитель авантюр, специалист по устройству типографий, лабораторий бомб, доставке оружия, он активно работал в Союзном комитете, пока во время столкновений с казаками в декабре 1905 г. в Тифлисе не был ранен и арестован, что ненадолго, до следующего побега, вывело его из строя.
Пока еще не стал видной фигурой, но с 1903 г. состоял в большевистских организациях молодой Г. К. Орджоникидзе. В 1903 или 1904 г. произошло его знакомство с Камо, как считается, важная веха в развитии большевистского будущего Орджоникидзе[633]. Летом 1905 г. он окончил фельдшерскую школу в Тифлисе, после чего отправился на родину в Шоропанский уезд и там, в ареале деятельности Имеретино-Мингрельского комитета, вел агитацию и готовил вооруженное восстание среди крестьян. Личное его знакомство с Иосифом Джугашвили произошло позднее, в 1906 г., пока же старшим товарищем для Орджоникидзе был член Имеретино-Мингрельского комитета Ной Буачидзе, с Кобой знакомый. С осени 1905 г. Орджоникидзе перебрался в Батум, а затем в абхазские Гудауты, где получил место фельдшера в сельской больнице[634].
С началом революционных событий в Тифлис вернулись жившие за границей партийцы. Уже в январе приехали Михаил Давиташвили, Давид Сулиашвили, Гургенидзе (см. док. 5). Давиташвили вошел в Союзный комитет, осенью 1905 г. работал в Чиатурах, то есть в Имеретино-Мингрельском комитете[635].
В мае 1905 г. приехал учившийся в Берлине Степан Шаумян (он бывал на родине на каникулах, которые, впрочем, длились у него подолгу – в 1904 г. он пробыл в Тифлисе с апреля по октябрь)[636]. В 1905 г. он много ездил по городам Закавказья, в частности занимаясь объединением армянских социал-демократических организаций. Кроме того, Шаумян писал листовки, статьи на армянском языке, участвовал в редактировании партийных газет: он в то время являлся одним из немногочисленных тифлисских большевиков, владевших пером.
Вернулся и отправившийся в январе 1905 г. учиться в Гейдельбергский университет (не зная при этом толком немецкого языка[637]) выпускник Тифлисской гимназии Сурен Спандарян. В 1902 г. он поступил в Московский университет и там вступил в ряды большевиков. В мае 1905 г. он был в Тифлисе, в октябре – в Москве, на пресненских баррикадах[638]. Его тесное сотрудничество с Кобой было еще впереди.
Для меньшевистской фракции событием стало возвращение из эмиграции Ноя Жордании, авторитетного лидера и опытного полемиста.
Чем в это время был занят Иосиф Джугашвили? Несомненно, что он был среди главнейших участников межфракционных перепалок, как письменных, так и устных. Это подтверждают не только мемуаристы-большевики (от которых следует ожидать преувеличения его роли), но и сохранившиеся тексты его авторства, прежде всего листовки и прокламации. Не все из них были включены в сталинское собрание сочинений, ряд текстов хранятся в фонде Сталина (РГАСПИ. Ф. 558) и были в свое время атрибутированы сотрудниками ИМЭЛ как сталинские. Вряд ли стоит сомневаться, что Коба выступал в дискуссиях с меньшевиками в присутствии рабочих, в конце концов, не так уж много было авторов и ораторов в распоряжении Союзного комитета. Описание конспиративного собрания передовых рабочих в Нахаловке (рабочий район Тифлиса) в конце января 1905 г. с участием лидеров обеих фракций сделаны тремя мемуаристами, в том числе Н.Жорданией (см. док. 5-7), который незадолго до этого вернулся в Тифлис. Любопытно, что два мемуариста-большевика – Д. Сулиашвили и Т. Никогосова называют Кобу участником этой дискуссии, тогда как Жордания не упоминает его в числе присутствующих. Означает ли это, что на тот момент Жордания не знал (не узнал?) Джугашвили в лицо или он по каким-то своим причинам предпочел о нем не вспоминать? Жордания в мемуарах, написанных не только после потери меньшевиками родной Грузии, но и много лет спустя после смерти Сталина утверждал, что тогда, в 1905 г., «уже через месяц», то есть к февралю-марту, тифлисские партийные организации были «очищены от большевиков», а немного спустя большевики «были отвергнуты во всей Грузии» (см. док. 8). Несмотря на то что меньшевики действительно имели в Грузии преимущество, и сами большевики это признавали, Жордания преувеличивал: ему, потерпевшему поражение эмигранту, очень хотелось задним числом переделать историю. Но большевики, хоть и оказались тогда в меньшинстве, никуда не исчезли.
В середине марта начальник Тифлисского охранного отделения докладывал в Петербург, что в распоряжении Союзного комитета имеются человек 15-20 приверженцев «большинства» и что «по отзывам участников организации, занимающих нейтральное положение, в интеллектуальном отношении они стоят значительно выше членов комитета „меньшинства“, фактически объединившего весь тифлисский пролетариат», сверх того, несколько представителей Союзного комитета командированы в Баку (см. док. 22).
Сохранился автограф письма И. Джугашвили в большевистский заграничный центр, датированного 8 мая 1905 г. и подписанного псевдонимом Вано (см. док. 26). Начинается оно с извинения, что автор «запоздал» с письмом из-за занятости партийной работой. Следовательно, предполагалось, что корреспонденции от Вано должны были быть регулярными. Действительно, 15 января он писал из Баку в редакцию «Вперед», сообщал о настроении «бакинских товарищей», склонных уже «трезво взглянуть на дело и дать пощечину врагу («ЦК»), который как таковой порвал с нами», обещал вскоре прислать корреспонденцию из Баку, затем из Тифлиса.[639] В № 6 газеты «Вперед» (вышел в Женеве 1/14 февраля [640] 1905 г.) в рубрике «Почтовый ящик» было помещено следующее сообщение, адресованное Вано: «Адрес напутан, повторите еще раз и пришлите явку»[641]. О чем именно идет речь в этом конспиративном послании, не известно, но адресат должен был догадаться. Год спустя при обыске в Авлабарской типографии жандармы нашли проявленное химическое письмо Н. К. Крупской, написанное между строк незначащего немецкого письма. Оно датировано 4 марта 1905 г. (вероятно, нового стиля) и адресовано Кавказскому союзу, речь шла о подсчете сил и перспективе созыва III съезда. Крупская сообщала, что в заграничном центре нет резолюций Бакинского и Имеретино-Мингрельского комитетов, спрашивала о позиции Батумского комитета, «что представляет из себя Тифл[исский] к[омите]т. М[еньшинст]во или примиренцев, очарованных Г[лебов]ым? Удалось ли составить достаточно работоспособный новый к[омите]т? Целы ли Вано и …?»[642] Помимо запроса о судьбе Вано и еще одного партийца, имя которого осталось нерасшифрованным, заданы вопросы, ответом на которые и могло быть письмо Вано от 8 мая, как раз описывавшее положение дел в местных комитетах.
В направленном III съезду и датированном 19 марта/і апреля 1905 г. письме Союзного кавказского комитета имеется приписка: «Вано извиняется, что не может писать. Он все время в разъездах и очень занят»[643]. Это, наверное, был ответ на вопрос о нем в письме Крупской. Возможно, что во всех этих случаях речь идет об И.Джугашвили, хотя в 1925 г. при публикации переписки Ленина и Крупской с кавказской организацией РСДРП в журнале «Пролетарская революция» публикатор – старый большевик М. Леман, в начале 1905 г. побывавший в Закавказье, указал, что автором писем от Вано, относящихся к началу 1905 г., являлся Вано Стуруа.