пока. У меня начался безобразный кашель (в связи с морозами). Денег ни черта. […] Видел А. Устроился недурно. Главное – здоров. Он, как и К.Ст., пропадает здесь без дела.» (см. док. 14). А. – это Андрей (Свердлов), а «К. Ст.» было сказано о себе в третьем лице из конспирации, чтобы не показывать жандармам свое тождество с автором статей К. Сталиным.
11 января 1914 г. Джугашвили еще раз написал Зиновьеву и сообщил, что «Сталин послал в „Просвещ[ение]“ большую-пребольшую статью „о культ[урно]-нац[иональной] автономии“» (см. док. 17). А. В. Островский обнаружил упоминание о получении этой статьи в письме Г. Е.Зиновьева к А.А.Трояновскому от 12/25 марта 1914 г., статья была принята и понравилась («От Сталина пришла большая статья против новой книжки Кострова (Нирадзе) о культурно-национальной автономии. Затрагивает только эту тему. Останетесь довольны»)[733].
Сложно судить, какие именно новости о партийных делах мог получать в то время Иосиф Джугашвили, но дискуссия о том, как понимать право наций на самоопределение, имела место на поронинских совещаниях партийной верхушки 25 сентября – 1 октября 1913 г.[734] Оживление данного вопроса было вызвано незадолго до того прошедшей в Закавказье партийной конференцией с дебатами на эту тему и появлением брошюры Кострова (Жордании), которую упоминал в своих письмах Сталин. Брошюра Жордании наделала шуму среди русских социал-демократов, 30 сентября Авель Енукидзе сообщал Шаумяну, что Жордания «возражает Сталину»[735]. Как раз в те дни, когда Джугашвили прибыл в село Монастырское, 11/24 августа Ленин написал Степану Шаумяну, просил его прислать все возможные материалы по национальному вопросу на Кавказе «и статистику национальностей на Кавказе и материал отношений национальностей на Кавказе, в Персии, Турции и России; одним словом все, что есть и что можете собрать, присылайте»[736]. Ленин хотел получить переводы всей полемики, сожалел, что Шаумян сам «не может писать» на эту тему (тот ссылался на занятость), «не забывайте также искать товарищей-кавказцев, которые бы могли писать статьи о нац. в-се на Кавка[зе]» [737]. Ленин был доволен статьей Сталина по марксистскому пониманию национального вопроса, и Сталин мог думать о себе как о главном партийном эксперте, выражающем точку зрения ЦК. Почему теперь Ленин захотел получить статьи от других авторов, причем тоже кавказцев? Не надеялся на новый текст очутившегося в далекой ссылке Сталина, или хотел расширить круг оппонентов Жордании, или же решил приблизить к себе Шаумяна – судить о ленинских мотивах можно лишь гипотетически.
Шаумян ответил Ленину 7 сентября, приложил переводы «двух докладов по армянским делам», пообещал достать «Кавказский календарь» со статистикой распределения национальностей по городам (неплохой штрих, характеризующий уровень большевистской и ленинской публицистики: они не владели элементарными данными) и порекомендовал в качестве автора Филиппа Махарадзе[738]. Похоже также, что Шаумян довел ленинскую просьбу и до сведения Сурена Спандаряна, находившегося в ссылке в деревне Иннокентьевское Канского уезда. Спандарян в письме от 2 декабря 1913 г. просил жену прислать ему данные о населении Кавказа, «количество племен, сколько каждой национальности в каждой губернии или области и в ряде больших городов, как то: Тифлис, Баку, Эривань, Кутаиси, Елизаветполь и т. д. Данные чтоб были свежие более или менее», поясняя, что пишет «кое-что» по национальному вопросу, «решительно борюсь против автономий[739]. Знавший Спандаряна по туруханской ссылке Б. Иванов считал, что Спандарян запрашивал эти материалы, чтобы затем передать их Сталину [740].
Сам Шаумян в письме к Ленину от 7 апреля 1914 г. сообщил, что начал писать брошюру о национальном вопросе, но не закончил отчасти из-за занятости армянской брошюрой про национально-культурную автономию, «отчасти ввиду расхождения с Вами (первый раз, кажется, начиная с 902 года расхожусь с Вами)», еще раз он подробно излагал свою точку зрения и спорил с Лениным в письме от 30 мая[741].
Написанная в Туруханске статья Сталина к тому времени давно уже была в редакции «Просвещения», но света так и не увидела, а в июне 1914 г. журнал был закрыт правительством. Неизвестно, почему статья не была опубликована. Не понимал этого и сам Сталин, принимавшийся, по-видимому тщетно, выяснять ее судьбу. 25 февраля 1916 г. он просил И. Арманд сообщить, «какова судьба статьи К. Сталина о „культурнонациональной] автономии“, вышла ли она в печать, а может быть и затерялась где-нибудь? Больше года добиваюсь и ничего не могу узнать» (см. док. 64). Брошюра с переизданием сталинской статьи «Марксизм и национальный вопрос», которую собирался напечатать Зиновьев осенью 1913 г., в 1914 г. действительно вышла в петербургском издательстве «Прибой[742], но статья, написанная в Костино и отосланная Зиновьеву в январе 1914 г., пропала, текст ее не известен[743]. Два года спустя, в начале февраля 1916 г., Сталин в письме Л. Б. Каменеву подробно излагал план и содержание новой работы по национальному вопросу, причем отвечая на исходивший от Зиновьева вопрос о том, как обстоят дела с этой статьей (см. док. 63). Стало быть, дело не в том, что публицистика К. Сталина не была востребована Лениным и Зиновьевым.
Между тем в декабре 1913 г. в черновом блокноте директора Департамента полиции Белецкого, куда он записывал сведения, полученные от важной агентуры, прежде всего Малиновского, появилась помета: «Кобе и Андрею к побегу выслано 100 р.». Это место Белецкий подчеркнул красным карандашом и приписал, что нужно предупредить по телеграфу[744]. Действительно, 17 декабря Белецкий телеграфировал красноярскому губернатору и в Енисейское ГЖУ, что Яков Свердлов и Иосиф Джугашвили намереваются бежать, «благоволите принять меры к предупреждению побега»[745]. 29 января 1914 г. он известил начальника Енисейского ГЖУ, что Свердлову и Джугашвили «высланы 28 января кроме ранее посланных ста рублей еще пятьдесят для организации побега» (см. док. 20). Более того, документально подтверждается, что Джугашвили переводы получил: 50 рублей 2 февраля и еще 50 рублей 17 февраля, причем для получения их на почте в Монастырском он оба раза написал доверенности на пристава Кибирова[746].
Енисейские жандармы к полученным предупреждениям отнеслись с прежним философическим спокойствием, в Петербурге же начали не на шутку нервничать. В середине февраля им вообще померещилось, что Свердлов уже бежал, находится в Москве и отправляется за границу. Этот казус в советское время непременно приводили его биографы и с удовольствием цитировали телеграммы, летевшие из Петербурга не только в Красноярск, но и в жандармские отделения Харькова и Варшавы. Попутно жандармы перепутали Свердлова с якобы бежавшим из нарымской ссылки Алексеем Рыковым. Обмен телеграммами продолжался почти месяц, пока 15 марта чины Енисейского ГЖУ, которых из Петербурга настойчиво уверяли в бегстве Свердлова, не телеграфировали, что проверили и удостоверились в том, что он находится в Селиванихе. Выяснилось, что в Москве побывал бежавший из Нарымского края брат Свердлова Вениамин, оттого и пошла вся неразбериха[747]. Итогом ее стало чудесное донесение начальника Московского охранного отделения полковника Мартынова в Департамент полиции от 18 марта, которым он разом сообщил, что скрывавшимся в Москве беглецом из Нарымского края оказался не Алексей Рыков, а Яков Свердлов, бежавший из Туруханского края, и что затем выяснилось, что это был не Яков Свердлов, а его брат Вениамин, бежавший все-таки из Нарыма» (см. док. 21–25).
Параллельно с этим переполохом в конце февраля Енисейский розыскной пункт получил сообщение агента, что Джугашвили и Свердлов в самом деле собираются бежать летом, когда откроется навигация. Решено было наконец перевести их на станок севернее Монастырского (см. док. 27). В середине марта 1914 г. оба они были водворены на станок Курейка в сопровождении двух стражников, при Сталине состоял Лалетин. Точная дата приезда их в Курейку не известна. 13 марта Свердлов написал сестре еще из Селиванихи и известил ее о своем переводе на новое место. Свердлов просил прислать денег и предупредил, что Джугашвили из-за получения переводов лишили казенного пособия, так что «деньги необходимы мне и ему. Но на наше имя посылать нельзя» (см. док. 28). 16 марта Сталин подал прошение о возвращении ему изъятых еще в петербургском доме предварительного заключения часов, указав свой адрес уже в Курейке (см. док. 31), это прошение могло быть написано перед отъездом из Монастырского. Поводом к нему послужило доведенное до сведения ссыльного извещение из Петербургского дома предварительного заключения о том, что там остались его «черные открытые часы с черным шнурком и белье, а именно: 2 рубахи, 2 п[ары] кальсон, 1 полотенце и 1 носовой платок, для получения каковых вещей ему необходимо выслать 1 руб. 25 коп. на пересылку, или же, если он желает, то может поручить кому-нибудь из родственников или знакомых получить означенные вещи в конторе Дома». Если же от Джугашвили не последует просьбы, то часы будут проданы и на вырученные деньги ему вышлют белье[748].
22 марта Свердлов уже рассказывал в письмах, как устроился на новом месте (см. док. 32). Здесь, как и в письме от 13 марта, Свердлов о себе и Джугашвили говорит «мы». По приезде в Курейку они поселились в одном доме.
Потребовалось совсем немного времени, чтобы их отношения разладились. Уже 22 марта Свердлов в письме знакомой Л. И. Бессер заметил, что его товарищ по ссылке Джугашвили «парень хороший, но слишком большой индивидуалист в обыденной жизни». Как явствует из этого письма Свердлова, со времени их переезда в Курейку почта туда еще ни разу не приходила, так что основы конфликта были, несомненно, заложены изнутри отношений. 27 мая Свердлов писал ей же, жалуясь на обстановку оторванности от мира: «Со мной тов[арищ]. Но мы слишком хорошо знаем друг друга. Притом же, что печальнее всего, в условиях ссылки, тюрьмы человек перед вами обнажается, проявляется во всех своих мелочах» (см. док. 39). 27 июня жене: «С своим тов[арищем] мы не сошлись „характером“ и почти не видимся, не ходим друг к другу» (см. док. 40). По воспоминаниям жителей Курейки, уже к Пасхе (которая в тот год была 6 апреля) они разошлись по разным квартирам. Наконец, после возвращения в Монастырское осенью 1914 г. Свердлов еще раз коснулся этого в письме жене