[776].
В сообществе ссыльных обычны были разного рода склоки и дрязги, зачастую подаваемые как принципиальность. Поскольку рассказывать о них бывшие ссыльные не любили и избегали, в мемуаристику сведения о такого рода происшествиях попадали лишь изредка. Всякий раз это проблема для исследователя: трудно решить, что действительно имело место, что является позднейшей фантазией, запоздалым сведением счетов или угодничеством перед политической конъюнктурой, а что драгоценным признанием, показывающим истинное положение дел. Большевистские мемуаристы имели склонность задним числом переписывать события. Забавно, что в некоторых случаях именно поэтому можно прийти к выводу о том, что было, а чего не было, так как логика этого переписывания полностью зависима от политической конъюнктуры, но не вполне последовательна.
Например, это удается в эпизоде, относящемся к собранию туруханских ссыльных по случаю прибытия бывших думских большевистских депутатов. Вместе с ними был осужден и сослан в Туруханск Л. Б. Каменев, которого позднее, в сталинское время, стали обвинять в «недостойном» поведении на судебном процессе. Соответственно, в воспоминаниях участников туруханского собрания появился мотив осуждения товарищами поведения Каменева. Было ли это на самом деле или добавлено задним числом? Сопоставив заявление В. Швейцер о том, что Сталин в Туруханске решительно осуждал «позорное поведение на суде» над депутатами-большевиками «предателя Каменева», речь которого на собрании ссыльных в Монастырском произвела «на всех крайне неприятное впечатление»[777], с упомянутым выше письмом Сталина к Каменеву, написанным в феврале следующего, 1916 г., а также фактом их вполне дружеских встреч в Ачинске в начале 1917 г. (см. гл. 25), можно уверенно считать рассказ Швейцер ложью. К. Т. Свердлова-Новгородцева, также присутствовавшая в Монастырском на встрече с депутатами, в версии воспоминаний, изданной в 1957 г., движимая стремлением сообщить нечто компрометирующее Сталина, утверждала, что, напротив, он не выступил и не подверг Каменева должному осуждению (см. 56). Таким образом, Швейцер и вдова Свердлова, подстраиваясь под политический момент, в изложении этого эпизода оказались в противоречии. Г. И. Петровский и А. Е. Бадаев, вспоминая о встречах со Сталиным летом 1915 г., предпочли не касаться вопроса о Каменеве (см. док. 57, 58, 60). Их рассказы оттеняет насмешливая реплика Джугашвили в совместном со Спандаряном письме Ленину: «Видал я летом Градова [Каменева] с компанией. Все они немножечко похожи на мокрых куриц. Ну, и „орлы“!..» (см. док. 61).
А. В. Островский обнаружил в одном из неопубликованных вариантов воспоминаний туруханского ссыльного большевика Б. Иванова рассказ о крупном конфликте между ссыльными. В Монастырском имелся магазин торговой компании, занимавшейся закупками пушнины и запасавшей товары для меновой торговли с инородцами, главным образом сахар. Заведовал магазином ссыльный большевик Мартын Тылок. Несколько других ссыльных, нуждавшихся, этот магазин ограбили. Среди посвященных в ограбление и раскупавших у грабителей сахар по дешевке были Спандарян и Вера Швейцер. Когда же началось расследование, ссыльный И. А. Петухов рассказал приставу Кибирову, где искать улики. Грабителей нашли, а ссыльные Туруханского края раскололись на два лагеря. Причем в центре их возмущения оказался отнюдь не грабитель, а Петухов, выдавший его полиции. Петухову решили объявить бойкот, но нашлись у него и защитники. Спандарян был за бойкот, Свердлов вступился за Петухова. Сторонники бойкота ополчились и против Свердлова, причем принялись распространять о нем порочащие слухи, говорили о его сотрудничестве с охранкой и моральном разложении. В вину Свердлову поставили то, что он давал уроки немецкого языка одному из полицейских чинов, а его товарища Голощекина, по профессии дантиста, уличили в лечении зубов полицейским и их женам. Созвали общее собрание ссыльных для голосования о бойкоте Петухову, восемь человек (среди них Свердлов, Голощекин, Б. Иванов и сам Петухов) высказались против, семеро (включая Спандаряна и Швейцер) за осуждение Петухова. Иосиф Джугашвили от участия в голосовании воздержался, объявив, что тогда уж надо исключать обоих – и Петухова, и Свердлова. Конфликт дошел до того, что несколько ссыльных избили Б. Иванова, причем досталось и вступившемуся за него Голощекину. У темпераментного и несдержанного Спандаряна случился нервный припадок, после чего он тяжело заболел[778].
Вероятно, этот эпизод впоследствии преобразился в воспоминаниях старых большевиков, пересказанных О. Шатуновской, искавшей доказательства преступлений Сталина против товарищей по партии. Ссылаясь на Б. Иванова и А. П. Улановского, Шатуновская рассказывала, что будто бы Сталин в Туруханске «натравливал пролетарскую часть ссылки на интеллигентскую» исключительно «ради мелкого честолюбия оттеснить Свердлова от положения старшины ссыльных». Будто бы после того, как Свердлов с началом мировой войны собрал ссыльных большевиков и они высказались против войны, «в комнату, где сидели Свердлов и Борис Иванов, ворвались пьяные уголовники. Они бросились на Свердлова, убивать», но Иванов отбился тяжелой скамьей. Поговорив с нападавшими, выяснили, что их «подкупил и напоил» Сталин. Улановский будто бы тоже рассказывал, что инспирированная Сталиным склока «дошла до того, что ссыльные пошли друг на друга с кольями»[779]. В этой довольно абсурдной и невероятной по условиям места и времени истории (все же Сталин жил в Курейке и бывал в Монастырском слишком мало, чтобы успеть организовать столь масштабные интриги, да и денег на подкуп целой группы уголовников у него не было) можно все же опознать отголоски эпизода с избиением Б. Иванова.
В числе ссыльных Енисейской губернии был В.Мгеладзе, давний знакомый И. Джугашвили. Рабочий-наборщик, участник первых рабочих кружков в Тифлисе, один из немногих посвященных, работавших в типографии «Нина», Мгеладзе затем ушел к меньшевикам, в качестве их представителя участвовал в IV и V съездах РСДРП. В последующие годы Мгеладзе перебрался в Баку, где в 1909–1910 гг. его всерьез подозревали в сотрудничестве с охранкой. Г. И. Петровский встретился с Мгеладзе в енисейской ссылке и, по его утверждению, в письме Сталину в Курейку жаловался на Мгеладзе. «Этот Мгеладзе был противником большевиков, оборонцев. Он выступал с докладами, я с контрдокладами», – пояснял позднее Петровский (см. док. 59). Сталин в ответ посоветовал ему, «чтобы я не заводил грызню с Мгеладзе», «что Мгеладзе ничтожный человек, что им не стоит заниматься и надо порвать с ним отношения» (см. док.58). Другой бывший депутат, Муранов, в начале 1917 г. наблюдал встречу Джугашвили и Мгеладзе в Ачинске. По его словам, Джугашвили отказался разговаривать с Мгеладзе и не принял протянутую руку (см. гл. 25).
Жизнь в отдаленной Курейке и свойства характера, по-видимому, создали определенную обособленность Джугашвили от сообщества ссыльных. Об этом свидетельствует странное обстоятельство, связанное со смертью Сурена Спандаряна. Спандарян, давний товарищ Кобы, страдал пороком сердца, в марте 1916 г. его состояние ухудшилось, он просил о переводе в другой климат; в июне вместе с группой ссыльных просил телеграммой разрешения перемещаться в пределах Енисейской губернии для поиска заработка, что было разрешено, и Спандарян со Швейцер переехали в город Енисейск. 18 августа местный исправник ввиду тяжелой болезни Спандаряна запросил у губернских властей разрешения отпустить его в Красноярск, где медицинская помощь была лучше. 22 августа разрешение было дано, более того, в тот же день в Красноярске было получено отношение Министерства юстиции о том, что Спандарян освобожден от отбытия оставшегося срока ссылки. Но было уже поздно, 11 сентября 1916 г. Спандарян скончался в Красноярске[780]. Швейцер утверждала, что написала о его смерти Иосифу Джугашвили и получила ответ[781]. Вряд ли это правда, потому что Сталин спросил о судьбе Сурена в письме к Сергею Аллилуеву, и только из его ответного письма узнал о смерти Спандаряна (см. док. 72). Получается, что ни Вера Швейцер, ни кто-либо из туруханских ссыльных ему об этом не сообщили.
Уединенное прозябание Иосифа Джугашвили в Курейке закончилось раньше назначенного ему срока ссылки. Власти распорядились произвести мобилизацию ссыльных в действующую армию. Приставу Кибирову соответствующее распоряжение было отослано еще 13 октября вместе со списками подлежащих отправке в Красноярск в распоряжение уездного воинского начальника[782]. По сибирским расстояниям до их отправления прошло еще два месяца. Джугашвили в списке значился и 14 декабря 1916 г. вместе с группой других ссыльных отбыл из Туруханска (см. док. 73, 74).
Документы
Вы, вероятно, думаете, что за Полярным кругом и весны не бывает? Ошибаетесь, милый человек. Бывает, да еще какая весна-то! Одно вскрытие такой мощной реки, как Енисей, чего стоит. С треском ломается лед, раскалывается на огромные глыбы, гонит их водой друг на друга, они лезут на берег, а вода все поднимается, поднимается. Не хочется и с берега уходить. Чуть-чуть потеплело, полетели на дальний Север стаи гусей. […] Оживляется лес, озера, заливные луга, поляны. Всюду жизнь. Деревня очутилась на острове. Разлилась вода далеко-далеко позади деревни, затопила кусты. Море, да и только. Лишь кое-где торчат верхушки дерев, кустов, расположенных по высоким курганам. Разбушевался северный ветер, вздулся Енисей, покрылся пеной волн, ударяет свои воды об яр, на кот[ором] стоит деревня, подмывает его и откалывает кусок за куском. С шумом падает земля и уносится волнами. Крестьяне отправляются на охоту. «Садят» на гусей, «скрадывают» уток. Ловят рыбу и в реке и по озерам. […] А со вчерашнего дня и солнце перестало закатываться. Круглые сутки светит. Давно уже нет ночной тьмы. Белые ночи, да настоящие белые, не петербургские, с конца апреля прогнали темень. Но вот только теперь круглые сутки на горизонте солнце. Странно, непривычно. Не отличишь дня от ночи, иначе, как по направлению, местоположению солнца. […] Сейчас 11 часов ночи, а солнце как раз против окна. Только красное, багровое, низко и не греет почти. В полном противоречии со всем этим