Это мы слушали за обедом. Когда уходили и, готовясь уехать, заходили в туалет, то там буквально плевались: за зимний день он прошел 12 верст, убил 12 куропаток; вернулся – вот еще 12 верст; взял патроны, опять прошел 12 верст, снова застрелил куропаток – и назад. Это будет 48 километров на лыжах. Берия говорил мне: «Слюшай, как мог кавказский человек, который на лыжах очень мало ходил, столько пройти? Ну, брешет!» У нас ни у кого не было сомнения в этом. Зачем ему нужно было врать, трудно сказать. Имелась у него какая-то такая потребность. Но это была забавная брехня, которая, конечно, никакого вреда не приносила. Однако велись, конечно, и серьезные разговоры.
Потом я узнал, что Сталин, собственно говоря, и стрелять-то толком не умеет. Он взял как-то ружье, когда на ближней даче мы у него обедали, пошел разогнать воробьев и ранил чекиста, который его охранял. Один раз из-за его неумения обращаться с оружием у него за столом выстрелило ружье, и совершенно случайно он не убил тогда Микояна. Он сидел близко от него, выстрелом вырвало кусок земли и забросало песком и стол, и Микояна. Мы смотрели ошарашенные, никто ничего не сказал, но все были потрясены.
Хрущев Н. С. Время, люди, власть. Воспоминания. Т. 2. С. 119–120.
№ 72
Анна Аллилуева:
Из ссылки пишет Сосо. Недавно в одном из своих писем он спрашивал отца о судьбе Сурена Спандаряна. Друг Сосо, больной Спандарян был выслан вместе со Сталиным в одну деревню. Но потом их разлучили. Сталина перевели дальше. Сейчас, писал он, связь его с Суреном прервалась, через отца он хотел узнать о друге. Незадолго до этого отец отправил Спандаряну деньги, но получил их обратно с извещением: «Не доставлено за смертью адресата». Сурен умер в Сибири от чахотки. Печальное это известие отец сообщил Сталину.
Аллилуева А. С. Воспоминания. С. 155.
№ 73
Пристав Кибиров:
Доношу вашему превосходительству, что согласно распоряжения от 13 октября сего года за № 25210 административно-высланный в Туруханский край […] Иосиф Виссарионов Джугашвили 14 сего декабря отправлен в партии в распоряжение красноярского уездного воинского начальника как подлежащий на военную службу.
Рапорт туруханского отдельного пристава Кибирова енисейскому губернатору, 20 декабря 1916 г.
РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 218. Л. 14–14 об.
№ 74
Свердлов:
У нас взяли на войну около 20 административных]. Сегодня лишь отправили. Среди других призван и Сталин, который жил все время на глухом станке, вдали от тов[арищей]. Не знаю, занимался ли он литературной работой за время ссылки.
Из письма Я. М. Свердлова М. С. Ольминскому, 12 декабря 1916 г., с. Монастырское
Свердлов Я. М. Избранные произведения. Т. 1. С. 345.
№ 75
Ольга Вейланд:
Царское правительство выслало его далеко в Сибирь, в Туруханский край, к самому Полярному кругу, откуда он уже не мог выбраться до самой Февральской революции. И тем не менее, когда после революции я спросила товарища Сталина: «Должно быть, там было тоскливо?» – он с таким удивлением посмотрел на меня, что я поняла полную неуместность своего вопроса. «Тоскливо? – переспросил он. – Почему? Я читал, занимался».
Из воспоминаний О. Вейланд
РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 647. Л. 437.
Глава 25. Красноярск, Ачинск, январь – март 1917 года
Отправившихся из Монастырского ссыльных разделили на две партии, при каждой пара полицейских стражников. Джугашвили должен был двигаться во второй, вместе с Асатиани, Шлемой Володом, Рейнальдом Крузе, Шульманом и Яровым. В качестве одного из стражников их сопровождал Михаил Мерзляков[837]. Борис Иванов ехал в первой партии, так что когда он вспоминал, что ехал вместе со Сталиным (см. док. 1), то или слегка кривил душой, или же партии встречались в пути и на долгих стоянках. Двигались неспешно, пользуясь давним обычаем, согласно которому отбывающие в армию новобранцы пускались в бесшабашный загул. Ссыльные, конечно же, вряд ли упустили случай повидаться с жившими по пути следования товарищами, хотя рассказы Б. Иванова и Бадаева о том, что Сталин по дороге «провел большую работу», можно считать обычной для жанра мемуаров о Сталине метафорой (см. док. 1, 2).
В. Швейцер утверждала, что Сталин прибыл в Красноярск в последних числах декабря 1916 г., потому что она его видела «под новый год» (см. док.3). Вряд ли это так, дорога даже по считавшемуся быстрым санному пути занимала больше времени. В марте следующего года Свердлов, получив телеграмму о революции и торопясь успеть до вскрытия Енисея, примчался в Красноярск, выехав из Монастырского в первых числах марта, а 20–21 марта выступал на партийном собрании в Красноярске[838]. Получается, он провел в пути около двух недель при крайней спешке. В декабре же – здесь можно поверить Иванову – ссыльные не торопились. Таким образом, вероятнее, что они добрались до Красноярска в первой декаде января. 16 января 1917 г.
Джугашвили подал прошение о разрешении ему отбыть остаток срока в городе Ачинске[839] (см. док. 4).
Комиссия признала его негодным к военной службе по причине поврежденной в детстве руки. Впрочем, это объяснение находим только в воспоминаниях (документы призывной комиссии не сохранились), а в переписке губернских властей говорится только, что Джугашвили «признан совершенно неспособным к военной службе». Джугашвили заявил в полицейском управлении, что ему остается полгода ссылки и просто нет смысла ехать в Туруханск, ведь дорога в одну сторону займет месяца два[840]. Это было преувеличением, если отправляться зимой, по быстрому санному пути, но, собираясь в путь во второй половине февраля, путешественник рисковал быть застигнутым половодьем, которое придется пережидать. В полицейском управлении приняли этот аргумент всерьез и не стали возражать против поселения Джугашвили в Ачинске (см. док. 5, 6).
Вера Швейцер, которая, похоронив Спандаряна, перебралась в Ачинск, полагала, что Сталин приехал туда 20 января (см. док. 3). Хозяйка квартиры, где он остановился, вспоминала о первых числах февраля (см. док. 10). Однако ряд полицейских документов сообщает, что Джугашвили выехал в Ачинск с проходным свидетельством на месяц позже, 20 февраля (см. док. 5, 6[841]). Эта же дата приведена в биографической хронике Сталина[842]. Таким образом, в Красноярске он провел больше месяца (Швейцер считала, что три недели), в Ачинске – примерно 20 дней.
Пребывание его в Красноярске почти не отразилось в воспоминаниях, хотя там было много ссыльных, имелись и местные большевики. Жил он у товарищей, по словам Швейцер, «на нелегальной квартире у Самойлова, не думца, а есть такой Иван Иванович Самойлов» (см. док. 3). Самойлов жил на Качинской улице, захолустной и небогатой окраине города, но, конечно же, конспиративная квартира для гласно-поднадзорного ссыльного – это нелепица, придуманная Швейцер. А. Байкалов познакомился с Джугашвили в квартире ссыльного большевика А. Г. Шлихтера (см. док. 9). Наверняка Коба встречался в Красноярске и с другими однопартийцами. Кое-какие подробности о Сталине в Красноярске сообщает Б. Иванов. Он многократно переписывал свои воспоминания и создал несколько версий, в деталях противоречащих друг другу. Изучивший эти мемуары А. В. Островский отметил, что Иванов называл разные даты приезда в Красноярск: то говорил, что не знает, где в городе остановился Сталин, то называл адреса приютивших его товарищей[843].
Молчание мемуаристов о пребывании Сталина в столице Енисейской губернии было бы странным, если бы не одно сугубо прагматическое обстоятельство. В отличие от Вологды, Курейки, Ачинска, где были созданы дома-музеи Сталина, в Красноярске такого музея не было. А значит, не было сотрудников, для музейных нужд энергично собирающих реликвии и воспоминания. Для сравнения: проанализировав корпус воспоминаний о Сталине в Курейке, мы без труда обнаружим, что они были целенаправленно записаны директором туруханского Музея Сталина в начале 1940-х гг. (о чем, кстати, говорят сохранившиеся в фонде Сталина не лишенные интереса документы и переписка директора туруханского музея с ИМЭЛС).
Ачинск находится в полутора сотнях верст западнее Красноярска на большом тракте, через него прошла Транссибирская магистраль, так что в отношении доступности это было, конечно, очень удобное место. Ачинск был небольшим городом, к началу XX столетия там проживало около 7 тысяч человек, имелись четыре церкви, несколько небольших заводов (кирпичных, кожевенных). Расположенный на пересечении сибирского тракта с рекой Чулым – притоком Оби, Ачинск служил перевалочным пунктом местной торговли. Ничего особенно примечательного в городе не было: как многие небольшие сибирские городки, он походил скорее на разросшуюся деревню с домами-усадьбами, окруженными добротными глухими заборами.
Швейцер, вспоминая об этом промежутке времени, пыталась создать впечатление некоторой особенной своей близости к Сталину. Она утверждала, что по приезде в Красноярск Сталин вызвал ее из Ачинска телеграммой, и она незамедлительно приехала; что в Ачинске он с поезда отправился прямо к ней и несколько дней ночевал[844]. Это подтвердила местная большевичка Померанцева, у которой, собственно, Швейцер и жила[845]. Добавив к этому рассказ дочери ачинской квартирной хозяйки Иосифа Джугашвили В. П. Филипповой о том, что Швейцер часто к нему приходила и оставалась до ночи (см. док. 10, 11), можно заподозрить романтические отношения между ними. Во всяком случае, кажется, Швейцер постаралась оставить такого рода намек. Борис Иванов также прозрачно намекал на заметный еще при жизни Сурена Спандаряна интерес к ней Сталина. По словам Иванова, когда тот приехал из Курейки в Монастырское и с дороги вошел в квартиру Спандаряна и Швейцер, то, здороваясь, дважды поцеловал ее в губы, причем она каждый раз восклицала: «Ах, Коба!»