Что касается статьи о всеобщей забастовке, то она примечательна главным образом тем, что хотя живописует ухудшение положения рабочих нефтяной промышленности и содержит призыв к забастовке, но призыв совершенно абстрактный, без указания каких-либо дат и условий. «Мы не знаем, когда именно начнется общая забастовка», – резюмирует Коба, предлагая не переставать готовиться к ней. Очевидно, он достаточно трезво оценивал ситуацию и знал, что ни о какой масштабной акции речи быть не может, но партии нужно напоминать о себе и демонстрировать готовность к действию, пусть показную.
Статья о партийном кризисе принципиально важна. Автор признавал, что кризис действительно тяжел, отмечал уход членов, слабость и разобщенность организаций, практически переставших быть единой партией (см. док. 12). Главную беду он видел в оторванности организаций от рабочих масс, но, конечно, был далек от подозрения, что основной причиной является попытка революционеров навязать рабочим свою повестку, хотя из текста видно, что он понимал необходимость приблизиться к нуждам рабочих и уделять больше внимания тому, что партийцы привыкли называть «экономическими требованиями». Интеллигенцию он аттестовал как ненадежный элемент, писал о ней с нескрываемым презрением и для выхода из кризиса предлагал передать основные партийные функции передовым рабочим. Впрочем, тут же находил место интеллигентам: рабочие страдают от недостатка знаний, так пусть интеллигенты занимаются с ними в кружках. Все это очень напоминало то, с чего начинали десятилетие назад, регресс был налицо. Джугашвили характеризовал положение как «безобразное кустарничество», но все же не хотел признать, что ситуация просто откатилась назад, и выискивал признаки, позволявшие считать положение «после революции» все же отличающимся от «до революции». Скажем, упомянутые кружки – это уже другие, «высшие» кружки для улучшения образования партийных активистов, «передовиков», а не для привлечения к движению новичков, как было когда-то. Среди предложенных им организационных новшеств следует отметить идею наряду с территориальными партийными организациями создавать отраслевые, нечто вроде фабрично-заводских комитетов, которые могут объединяться с территориальными, районными организациями.
В статье сквозит общее раздражение по отношению и к партийной интеллигенции, и к эмигрантам. Джугашвили не мог себе позволить выступить против ЦК и ленинской линии, но давал понять, что одной из причин кризиса, отчуждения между партийными организациями в разных частях империи и между ними и рабочими является руководство партией из-за границы. В качестве главного рецепта оживления связей он предлагал общепартийную газету, но газету, издаваемую внутри России. Таким образом, он прибегал к старому ленинскому рецепту строительства партии через «Искру», но снова подчеркивал происшедшие качественные изменения: «Искра» с заграничной редакцией была хороша для сплочения разрозненных кружков, теперь же нужна газета, стоящая близко к русскому читателю, успевающая реагировать на текущие события, поддерживающая связь с аудиторией.
Любопытно сопоставить содержащиеся в статье Кобы выпады относительно неудовлетворительности партийного руководства из-за границы с проблематикой общерусской (Пятой) конференции РСДРП, состоявшейся за полгода до этого 2127 декабря 1908 г. (3–9 января 1909 г. по новому стилю) в Женеве. На ней присутствовали делегаты от Петербурга, Москвы, Кавказа, Урала, Польши и проч.; таким образом, Иосиф Джугашвили мог узнать о состоявшихся там дебатах и принятых решениях и от товарищей по партии в Петербурге, и уже находясь в Закавказье, но что именно и насколько подробно он узнал, судить сложно. На конференции, по данным осведомителей Департамента полиции, возникли острые споры именно о способах дальнейшего руководства партией, о Центральном комитете, Центральном органе и Заграничном бюро. Большевики предлагали создать орган, представляющий в России Центральный комитет суженного состава, но с полными полномочиями. Меньшевики требовали, чтобы весь ЦК жил и работал в пределах России. На конференции одержала верх большевистская точка зрения, решено было «создать в России орган сокращенного состава, облеченный всеми правами пленарного состава Центрального Комитета» и рекомендовать ЦК почаще совершать объезды местных организаций членами ЦК и посланными от него эмиссарами[177]. Выходит, что полгода спустя Коба в своей статье о партийном кризисе по существу поддержал отвергнутое конференцией мнение меньшевиков. К тому же надо заметить, что статья о партийном кризисе была помещена в сталинском собрании сочинений. К тому времени усилиями официозных историков партии суть конфликта была уже надежно затемнена гневными отповедями «ликвидаторам» и «отзовистам», тем не менее следует отметить решение Сталина оставить этот текст в корпусе своих эталонных сочинений.
Нелишне также взглянуть на предложение издавать в России общепартийную легальную газету на фоне упомянутого выше рассказа В. Швейцер о совещании в Петербурге, где будто бы именно Джугашвили «заложил фундамент» газеты «Звезда». Полтора года спустя «Звезда» стала именно легальной и выходящей в России большевистской газетой. Достоверность сообщения Швейцер вызывает понятные сомнения, но совпадение с идеей, высказанной в статье о партийном кризисе, заставляет думать, что в Петербурге Коба действительно мог участвовать в обсуждении такого рода проекта. Предполагать, что идея газеты принадлежала ему, было бы слишком смело.
Заметное по статье раздражение партийной верхушкой проясняется резолюцией Бакинского комитета о разногласиях в редакции главной большевистской газеты «Пролетарий» и последовавшей за ней перепиской. В то время Ленин и его группа продолжали острую полемику с «ликвидаторами» с одной стороны, «отзовистами» – с другой, не утихла и философская дискуссия о материализме с А. А. Богдановым (Максимов). В конце июня 1909 г. состоялось расширенное заседание редакции «Пролетария» с участием представителей большевистского центра, организаций Урала, Петербурга, Центрального промышленного района, на котором обсуждались накопившиеся конфликты и была избрана особая «конфликтная комиссия». Запахло расколом большевистской фракции. В составленной И. Джугашвили и опубликованной в № 7 «Бакинского пролетария» резолюции Бакинского комитета содержалось заявление, что никакого раскола нет, «толки о расколе во фракции – чистейшая выдумка», но в редакции «Пролетария» наличествуют разногласия по поводу использования легальных способов работы и отзыва депутатов из Думы. Большинство редакции, гласила резолюция, «думает, что легальные возможности в виде союзов, клубов, особенной думской трибуны должны быть использованы в интересах укрепления партии, что партия не должна отзывать думскую фракцию из Думы», и Бакинский комитет «решительно высказывается за позицию большинства редакции, представителем которого является товарищ Ленин». Затем следовало изложение позиции Бакинского комитета по всем основным пунктам: что «позиция большинства редакции по вопросам о думской и внедумской работе является единственно правильной»; что «отзовизм» следует считать «результатом вредной для партии недооценки легальных возможностей, особенно думской трибуны»; что «так называемое «богостроительство», как литературное течение, и вообще, привнесение религиозных элементов в социализм, – является результатом ненаучного и потому вредного для пролетариата толкования основ марксизма», Бакинский комитет считает необходимой «беспощадную идейную борьбу с указанными течениями» (слово «идейную» было подчеркнуто), но поскольку в прочих вопросах все члены редакции «Пролетария» солидарны, то «единство фракции, а значит, и совместная работа обеих частей редакции, является возможной и необходимой». Поэтому «БК не согласен с организационной политикой большинства редакции и протестует против всяких «изверганий из нашей среды» сторонников меньшинства редакции»[178].
Таким образом, поддержав Ленина во всех, по-видимому, принципиально важных пунктах, Бакинский комитет пером Иосифа Джугашвили отказал ему в одобрении очередного размежевания. А оно-то на самом деле и было для Ленина главным, все прочие дискуссии были затеяны или раздуты для устранения конкурентов в борьбе за доминирование в партии. То, что смысл резолюции следует понимать именно так, становится видно из написанных в ноябре 1909 г. письма И. Джугашвили к М. Цхакая и черновика письма в редакцию «Пролетария», а также декабрьского письма в Женеву, адресованного М.Торчелидзе. В этих письмах, не предназначенных в отличие от резолюции для публикации, Джугашвили высказался резче. В написанном по-грузински письме к Цхакая от 5 ноября он прямо бранил эмигрантов: «Пишут, что раскол в фракции факт, что обе фракции уже сплочены в отдельные отряды, имеют отдельные центры и т. д. Что за гром разразился над вами. Негодные вы люди. Этого только и не хватало нам? По-моему „богдановцы“ – ошибаются (смотри резолюцию бакинцев), но что касается бесполезных стычек, – то обе стороны достойны избиения, как одни, так и другие.» (см. док. 29). 12 ноября Коба принялся составлять письмо в редакцию «Пролетария» с пометой «частное», оставшееся, видимо, неоконченным и неотправленным. Это был отклик на приписку, которой редакция «Пролетария» сопроводила публикацию резолюции Бакинского комитета, по существу отмахнувшись от обвинений в раскольничестве [179]. Редакционный комментарий, писал Джугашвили, еще больше убедил «нас» (то есть закавказских большевиков, не только бакинских, но и тифлисских, так как в тот момент Коба находился в Тифлисе) «в неправильности организационной политики редакции». По его мнению, «извергание» оппонентов из редакции могло привести к тому, что вокруг них сплотится часть рабочих-партийцев, тогда как при некоторой терпимости совместная работа вполне возможна. «Мы понимаем положение редакции заграницей, заграничную атмосферу и т. д. Но и Вы должны понять, что мы не заграницей, что Вы пишете для нас и целесообразное для заграницы не всегда целесообразно для России» (см. док. 30). Весьма решительная отповедь профессионального нелегала, посчитавшего себя вправе призвать эмигрантских вождей к порядку. Любопытно это изменение тона и сознания собственной значимости. Очевидно, Коба чувствовал себя уверенно в Закавказье, где оказался в положении лидера. К тому же на фоне общего кризиса каждый продолжавший активную деятельность в подполье, не ушедший из партии работник должен был цениться выше. Похоже, Коба ощущал свое превосходство оставшегося в строю борца над теми, кто бежал в эмиграцию. Впрочем, письмо осталось неотправленным. Позднее, в конце декабря того же года, в письме на имя М.Торчелидзе, подписанном псевдонимом К. Стефин, И. Джугашвили вернулся к обсуждению публикации резолюции Бакинского комитета в «Пролетарии» и прямо упомянул «промахи Ильича», попутно похвалив его книгу как «единственную в своем роде сводку положений философии марксизма» (см. док. 35).