[221].
Десятого сентября бакинский градоначальник сообщил полицмейстеру о решении наместника по делу Джугашвили и предложил с первым же отходящим этапом отправить его в распоряжение вологодского губернатора (см. док. 54). Одновременно в канцелярию градоначальника пришел ответ ротмистра Подольского, что с его стороны нет возражений относительно брака Джугашвили с Петровской (см. док.55). Полицмейстер 20 сентября отрапортовал, что Джугашвили будет выслан с ближайшим этапом (см. док. 57), что и произошло 23 сентября (см. док. 59). В тот же день из канцелярии градоначальника предписали тюремному начальству известить Джугашвили о том, что ему разрешено вступить в брак. На этой бумаге вместо расписки арестанта о прочтении стоит помета начальника отделения тюрьмы, что тот выбыл по этапу в распоряжение вологодского губернатора (см. док. 58). Таким образом, вроде бы действительно получается, что не вовремя пришедшее разрешение, бесчувствие полицейского механизма и ссылка разлучили его с Петровской навсегда.
Воспоминания Э. Г. Беккер позволяют увидеть эту расстроившуюся романтическую историю в ином свете. Сестра Беккер М. Петрова была замужем за будущим известным писателем-большевиком Павлом Бляхиным. В 1912 г. у них была конспиративная квартира в Баку, а Беккер жила с ними и хорошо знала бывавших у них бакинских большевиков. Бывала у Бляхиных и Стефания Петровская. После отъезда Кобы в ссылку она осталась жить в Баку, с января по сентябрь 1911 г. на основании агентурных сведений находилась под наружным наблюдением (кличка наблюдения – Масляная)[222]. М. Петрова поведала сестре, что Петровская – жена Кобы, находящегося в ссылке. «Сестра была с нею очень дружна и рассказывала мне, как Сталин позорит ее за то, что она отказывается ехать к нему в Сибирь[223]. Он по почте посылает ей открытые письма с ругательствами. Она (Стефа) в Сибирь к нему не поехала, а вышла замуж в Баку за меньшевика Левина. У них родилась дочь, звали ее Рима. Дочь уже в 30-х годах приезжала к Бляхиным, много бедствовала, у нее было двое детей. Где она сейчас [224] – не знаю.
А Стефа погибла. После Октябрьской революции Стефа встретилась со Сталиным, вероятно, желая восстановить отношения. Это не удалось, и вскоре Стефа умерла в Москве»[225]. К этому можно добавить, что в 1914 г. Петровская также жила в Баку, входила в окружение Степана Шаумяна и попала в поле зрения полиции как издательница легальной газеты «Наша жизнь», издававшейся при участии Шаумяна [226].
Спешная отправка Кобы на этап в Вологду расстроила не только его матримониальные намерения, но и обширные планы начальника Бакинского охранного отделения ротмистра Мартынова. В ночь на 15 сентября его подчиненным удалось захватить типографию Бакинского комитета и хранившийся вместе с ней архив. В руках жандармов оказались все принадлежности для печатания, пять пудов шрифта, готовые наборы в рамах, образцы всей выпущенной в Баку нелегальной литературы, заграничные нелегальные издания, печать Бакинского комитета, а также записанные химическими чернилами адреса и партийная переписка, в том числе письма от Н. К. Крупской. Уже 15 сентября Мартынов донес в Департамент полиции, что «означенные рукописи послужат к изобличению арестованных мною ранее Спандаряна, Иосифа Джугашвили (нелег[альный] Тотомянц) […] и других, так как содержат в себе указания на их партийную деятельность» (см. док. 56). Тем не менее через неделю Джугашвили был отправлен по этапу, и по крайней мере в отношении него всякое расследование, по-видимому, прекратилось, хотя в целом усилия Охранного отделения принесли свои плоды. В ноябре 1910 г. Бакинское ОО получило запрос от вышестоящего районного отделения, «почему деятельность социал-демократической организации по городу Баку освещается весьма слабо», на который не без гордости дало пояснение, что «ввиду отсутствия какой-либо деятельности в означенной организации, поступление сведений является в настоящее время ограниченным и что такое положение организации явилось следствием понесенных ими, как в личном составе, так и в материальном отношении, серьезных потерь, благодаря энергичной деятельности агентуры»[227]. Большинство бакинских социал-демократов были высланы или сидели в тюрьме.
Документы
№ 1
Анна Аллилуева:
Папа рассказывал, что Сосо перед бегством написал ему, спрашивая наш питерский адрес. Папа сейчас же ответил подробно, где нас найти, – мы жили тогда на углу Глазовой и Боровой. […]
Уже летом, – мы с мамой жили тогда за городом, в деревне, – папа шел по Литейному. Серенький летний питерский день, деловая уличная сутолока, громыхающие трамваи, спешащие куда-то прохожие, – папа шел в толпе, ни на кого не оглядываясь. И вдруг кто-то пересекает ему дорогу. Папа недовольно поднял глаза на прохожего – и не сразу нашел нужные слова. Спокойно, чуть насмешливо улыбаясь, перед ним стоял Сосо.
Они пошли рядом, и Сосо говорил:
– Два раза заходил к вам на квартиру, никого не застал. Подумал, может, встречу на улице, и вот вижу – навстречу шагаешь.
Куда же идти? «Он был бледный, утомленный, – говорил отец. – Я понимал: ему надо дать возможность отдохнуть.»
И сразу отца осенила мысль: «Ямка!»[228] «Ямка» была совсем рядом. Они в несколько минут прошли путь до Колобовского дома. Конон был у себя. Не надо было ничего ему объяснять. Дядя Конон посмотрел на отца, на гостя, которого он привел, и сейчас же стал собирать на стол. Потом Сталина уложили на кровать за ситцевой занавеской и стали совещаться, как быть дальше.
– Лучше бы свести товарища к Кузьме, в кавалергардские казармы, – сказал Конон, – а то ненароком околоточный заглянет, пожалуй, усомнится, что товарищ – земляк, со Смоленщины.
Сталина вечером проводили в казармы кавалергардов. Там, во флигелечке вольнонаемных служащих, Кузьма Демьянович занимал две обособленные комнатки. Семейство его было в деревне, в комнатах оставался только родственник, молодой паренек.
В этом флигеле, рядом с казармами, рядом с Таврическим садом, куда то и дело подкатывали пролетки с придворными офицерами, Сталин прожил около двух недель.
Аллилуева А. С. Воспоминания. С. 110–112.
№ 2
Иван Мельников:
В июле 1909 г.т. С.Я.Аллилуев жил временно в доме № 22 по Захарьевской ул. […], угол Потемкинской ул. (д. № 1). Жил он во 2-м этаже. В квартире был длинный коридор, в конце которого Аллилуев занимал 2 комнаты […] Квартирохозяином этой квартиры был Козьма Демьянович Савченко, вахтер Кавалергардского полка. Этому полку принадлежал этот дом и Савченко имел в нем казенную квартиру. Савченко помогал большевикам – у него останавливались парт. товарищи, не имевшие вида на жительство. […] [в июле 1909 г.] и я жил в кв[арти]ре Савченко – я родственник Савченко и знал хорошо Аллилуева и о его рев. работе. […]
Во второй половине июля 1909 г.т. Аллилуев С.Я. под вечер привел молодого, черного на волосы, смуглого на лицо, с усиками человека, плохо одетого, которому дал белье и верхнюю рубашку переодеться, называл его по имени в разговоре – Иосиф Виссарионович. Аллилуев тогда предупредил меня, что это нелегальный товарищ и ему нужно содействовать при выходе на улицу – проследить заранее, до его выхода, нет ли шпиков у входа и т. д. […] Вот эту охрану Иосифа Вис. я и нес тогда недели 2, до августа, когда ему добыли паспорт […], паспорт добывал другой Савченко, Конон Демьянович, старший дворник дома № 39 по Шпалерной ул. […]
Нелегальные товарищи от Аллилуева заходили обедать к Конону Савченко, который жил в подвале, в дворницкой […] В июле 1909 г. туда обедать ходил и Иосиф Виссарионович.
Из ответов Мельникова Ивана Николаевича Ленинградскому Истпарту, октябрь 1937 г.
РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 647. Л. 319.
№ 3
Сергей Забелин:
В начале сентября 1911 г.[229], зная мое революционное прошлое и настоящее, ко мне обратился Сергей Яковлевич Аллилуев с просьбой укрыть товарища, находящегося на нелегальном положении. Я жил тогда в Лесном по Муринскому проспекту […] в деревянном доме, во флигеле во втором этаже. […] Работал я тогда старшим монтером-трансформатором на выборгском дежурном пункте Общества электрического освещения. С. Я. Аллилуев был тогда моим начальником. Видя мою бедную обстановку, С.Я. дал мне 2 стула и кровать, которые и служили обстановкой для нелегального товарища. […] В течение 2–3 ночей он ночевал у меня и затем совершенно незаметно скрылся. Лишь спустя некоторое время я узнал, что нелегальный был т. И. В. Сталин. Мне приходилось беседовать с ним на общие революционные темы. У т. Сталина тогда было подавленное состояние, он часто задумывался.
Ответ Забелина Сергея Константиновича на запрос Ленинградского Истпарта, сентябрь 1937 г.
РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 647. Л. 306.
№ 4
Вера Швейцер:
Лично я познакомилась с товарищем Сталиным в 1909 году, работая в Питере, где я была связана с русской группой большевиков ЦК РСДРП с Иннокентием (И. Ф. Дубровинский) и Макаром (Ногин В. П.). Держала связь с фракцией РСДРП 3-й Государственной Думы и с рядом подпольных организаций Питера, Москвы, Киева, Ростова-на-Дону, Баку, Тифлиса и с отдельными товарищами – Сталиным, Серго Орджоникидзе, Спандарьяном и другими. Это была большевистская центральная техническая группа по связи в России. […]
В это время, а именно в конце июля 1909 года, товарищ Сталин бежал из Сольвычегодской ссылки и приехал в Питер с целью организовать центральную легальную партийную газету. Рано утром ко мне на явку (на высшие женские курсы проф. Раева, Гороховская 20), забежал Сильвестр Тодрия, сообщил мне о приезде товарища Сталина-Кобы и передал задание устроить встречу товарища Сталина с Полетаевым. Сильвестр Тодрия кавказец, рабочий, старый большевик, в то время работал в Питере вместе со своей женой Соней Симаковой по связи с конспиративными квартирами и нелегальными типографиями.