Остается заключить, что атмосфера среди бакинских большевиков была далека от товарищеской идиллии и, по-видимому, это нормальное, естественное состояние подпольной среды. Как правило, революционеры старались скрывать эту сторону дела, рисуя себя (особенно в воспоминаниях) как круг сплоченных, верных товарищей-единомышленников. Быть может, дрязги в комитете были не последней причиной того, что «в конце текущего года в местной организации предположено произвести переизбрание членов Бакинского Комитета, против которых возникло неудовольствие за их бездеятельность, предполагается интеллигентов заменить рабочими», – сообщил жандармам Фикус в начале ноября 1910 г.[285]
Вместе с тем получается, что в словах Г. Уратадзе, отметившего, что Коба не смог ужиться ни в батумской, ни в тифлисской, ни в бакинской организации, было зерно истины. Если конфликт, осложнение отношений в бакинской группе большевиков имели место, то это служит дополнительным объяснением, отчего Джугашвили отказался бежать из Бакинской тюрьмы и оставался в вологодской ссылке до тех пор, пока не получил определенного предложения от ЦК РСДРП, связанного с работой общерусского уровня, вне Закавказья.
Документы
№ 1
И. Боков:
Преданность наша тов. Сталину выразилась в том, что когда мы узнали о том, что он арестован, мы задались целью освободить его. Мысль о его освобождении возникла у боевой дружины Биби-Эйбатского района. […]
Эта боевая дружина взяла на себя организацию освобождения т. Кобы из тюрьмы. Подготовка к освобождению его из тюрьмы велась с его согласия, которое было дано им через Самчко Ашвили, который вместе с ним сидел в тюрьме. Таким образом, на одном из свиданий, а в тюрьме во время свидания выпускали всех, кого вызывали на свидание, за деревянный барьер, посетители же разговаривали через барьер. Мы условились так: я буду разговаривать с Самчко, рядом с ним будет стоять Коба, а Семен Шенгелия будет отводить жандарма. И когда жандарм оглянется в сторону, я в это время встану на место Кобы, а Коба на мое место. Был подкуплен привратник тюрьмы, был подготовлен фаэтон, который стоял не у тюрьмы, а за целый квартал дальше. У фаэтона ждал Хмаладзе и Яша Кочетков. Тов. Коба сначала дал согласие, но после того, как началась вестись подготовка к бегству его из тюрьмы, я пошел к нему в тюрьму предупредить о том, что все готово для побега. Он заявил мне, что не хочет бежать, так как мне придется за него долго страдать и сказал: оставим это дело. Так нам и не удалось выручить его из тюрьмы. На свидании тов. Коба предупредил нас о том, чтобы его не посещать и ничего не передавать, что мы и сделали. Привратник и жандарм были нами подкуплены, не только Баиловской тюрьмы, но и арестного дома, ведь после ареста всего Бакинского комитета пришлось Лядова подменить, вместо него сел в тюрьму Андреев, что удалось сделать благодаря подкупа. О том, что арестован тов. Коба, передал мне Андрей Вышинский, он же и внес предложение об освобождении его из тюрьмы. Арест т. Коба произвел на нас большое впечатление […] имея оставленную им организационную подготовку, связь с ячейками, но не имея общения с ним в части передачи литературы, читки литературы, проработки ее, все это сказалось на организационной работе кружка. Первое время мы не знали, с чего начать, но потом ориентировались довольно быстро. Решили произвести произвольное обложение нефтепромышленников. Эти средства шли на приобретение литературы, оружия и на оплату проф. революционеров. В то время у нас проф. революционером был С. Жгенти, Николай Вепринцев, по прозвищу «Петербуржец» (впоследствии стал троцкистом и осужден на 10 лет). Во время пребывания тов. Сталина в Баку он входил в состав Бакинского комитета большевиков как представитель Закавказского краевого комитета.
Воспоминания Бокова И. В. Записано в марте 1937 г.
РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 658. Л. 39–42.
№ 2
Р. Арсенидзе:
Но вот что было позднее, в 1908-9 гг., как передавали мне знакомые большевики. У них сложилось убеждение, что Сталин выдает жандармерии посредством анонимных писем конспиративные адреса неугодных ему товарищей, от которых он хотел отделаться. Товарищи по фракции решили его допросить и судить (большевики и меньшевики были разделены). Не знаю, из каких источников, но они уверяли меня, что жандармерия, по их сведениям, получала адреса некоторых товарищей большевиков, написанные рукой, но печатными буквами, и по этим адресам были произведены обыски, причем арестованными оказывались всегда те, которые вели в организации борьбу с Сосо по тому или иному вопросу. На одно заседание суда (их состоялось несколько) вместо Кобы явилась охранка и арестовала всех судей. Коба тоже был арестован на улице, по дороге в суд. И судьи, и обвиняемый очутились в Баиловской тюрьме. Здесь началась снова переписка и организация суда, но дело до конца довести не удалось. Коба заблаговременно был сослан в Вологодскую губернию, а судьи – в другие места. Проверить сообщение знакомого большевика я не имел возможности.
Арсенидзе Р. Из воспоминаний о Сталине. С. 224.
№ 3
Агентурные сведения:
24. «Чхеидзе»[286], 25 марта
В городе Баку руководителем местной организации «Коба», он исключен из партии за участие в экспроприациях, о чем сообщено в центральный комитет.
[Приняты меры: ] «Коба» упоминается в донесении начальника Бакинского охранного отделения Департаменту Полиции от 23 марта 1910 года за № 1282.
Секретной запиской от 2 апреля за № 4454 сообщено начальнику Бакинского охранного отделения для сведения и соображений при розыске.
Получен ответ, что «Коба» – член Бакинского комитета Российской социал-демократической рабочей партии, наблюдавшийся под кличкой «Молочный», в действительности Иосиф Виссарионов Джугашвили, арестован в городе Баку 23 марта 1910 года и того же числа за № 1272 с протоколом обыска и сведениями на него передан на распоряжение начальника Бакинского губернского жандармского управления.
Из сводки агентурных сведений по району за март 1911 г., Тифлис, 21 апреля 1911 г., № 5112
ГА РФ. Ф. 102. Оп. 241. ОО. 1911. Д. 5. Ч. 79. Л. «Б». Л. 73 об. – 74.
№ 4
Г. Уратадзе:
Ленин просил зайти к нему завтра до обеда[287].
На другой день я зашел к нему и застал его одного с женой. После незначительных разговоров он спросил, не смогу ли я исполнить для него маленькое поручение. Я ответил, что с удовольствием, если только смогу.
– Это не трудное дело, – сказал Ленин. – Я хочу, чтобы вы передали от меня Кобе (Сталину), чтобы он приехал в Париж. Но не думайте, что я хочу натравить его против вас, – добавил он улыбаясь.
– Нет, конечно, не подумаю, – ответил я. – У нас не так плохо обстоят дела, чтобы бояться подобных «натравителей», и при том он и без того достаточно натравлен против нас, и не думаю, что вы можете добавить в этом отношении что-либо, если даже пожелаете. Я непременно передам ему ваше желание, но вы, вероятно, не знаете, что он исключен из бакинской группы большевиков, – говорю я.
Тогда я был о Ленине такого высокого мнения, что его поручение Кобе я объяснял незнанием того бакинского факта, о котором я ему сообщил, и был уверен, что как только он узнает об этом – откажется от своего поручения. Но каково было мое удивление, когда он мне сказал:
– Это ничего. Мне как раз такие нужны!
Он заметил мое удивление и продолжал:
– Эти исключения из групп в процессе нелегальной работы почти всегда происходят по ошибке, по непроверенным заявлениям и фактам, часто основанным на недоразумении, поэтому не следует придавать этому слишком большого значения. Тем более, что исключение из одной группы или организации еще не значит, что он исключен из партии, так как из партии может исключить только партия, а не группа, как бы авторитетна она ни была. Постановление бакинской группы, если оно имело место, требует расследования и утверждения. Поэтому, несмотря на ваше сообщение, я все же просил бы вас передать ему мое поручение.
Я повторил, что как только приеду на Кавказ, его поручение будет исполнено.
Уратадзе Г. Воспоминания грузинского социал-демократа. С. 234–235.
№ 5
Семен Верещак[288]:
В Закавказье его знали под кличкой Коба. Что это слово значит, я не знаю. […]
Сталин принадлежал к старой школе конспираторов. У таких людей вырабатываются черты иезуитизма, когда ум и хитрость, правда и ложь незаметно переплетаются вместе. […]
Во время моей работы в подполье мне приходилось встречать разные типы людей, по разным мотивам обрекавших себя на лишения. […] Наконец, были такие, которыми руководил особый революционный профессионализм, выработанный временем и делавший из человека политического маниака. Для таких народ переставал быть идеалом и делался объектом для политических экспериментов. К разряду последних, по-моему, принадлежит нынешний диктатор России Сосо Джугашвили. У таких, как он, все общечеловеческие понятия своеобразны. Он одинаково циничен и в отношении его окружающих и в отношении самого себя. […] Развит был Коба крайне односторонне, был лишен общих принципов, достаточной общеобразовательной подготовки. По натуре своей всегда был малокультурным, грубым человеком. Все это в нем сплеталось с особенно выработанной хитростью, за которой и самый проницательный человек сначала не мог бы заметить остальных скрывающихся черт. Его внешность на свежего человека производила тоже плохое впечатление. Коба и это учитывал. Он никогда не выступал открыто на массовых собраниях, как предпочитает не выступать и теперь. Появление Кобы в том или ином рабочем районе всегда было законспирировано, и о нем можно было догадаться только по оживлявшейся работе большевиков. Таких людей большевистская партия имела мало. Я знал двоих – Кобу и Якова Свердлова. Это были активисты-организаторы, профессионалы крупных масштабов. […]
В начале социалистического движения Джугашвили вел социал-демократический кружок семинаристов, за что бы исключен из семинарии. Его коллеги и товарищи по кружку рассказывали, что вскоре после его исключения были исключены почти все его кружковцы. Спустя некоторое время стало известным, что исключение это последовало в резул