Меня знает Николай Григорьевич. Я та Вера, о которой очевидно вам говорил Сер. Тимоф. […]
Копия перлюстрированного письма В. Швейцер Н. К. Крупской, 13 мая 1912 г., перлюстрация 15 мая 1912 г.
ГА РФ. Ф. 102. Оп. 242. ОО. 1912. Д. 5. Ч. 57. Л. «Б». Л. 150–150 об.
№ 34
Фон Коттен:
Автором секретных документов из С.-Петербурга в Париж и Тифлис, за подписями «Вера Семеновна» и «Вера», является мещанка г. Ростова-на-Дону, Кейля-Ревекка Лейзерова Швейцер, 28 лет, проживавшая в д. № 5, кв. 50, по Коломенской улице, по паспортной книжке, выданной Мещанской управой г. Ростова […] и выбывшая 29 мая сего года из С. – Петербурга, дав сведения – в Ростов-на-Дону.
В текущем году Кейля-Ревекка Швейцер замечена была в сношениях с наблюдавшимся по партии социал-демократов крестьянином Тифлисской губернии, Борчалинского уезда Ассоном Наврусовым Гуссейновым, он же Оржаникидзе […] Швейцер арестована 15 минувшего июня в г. Тифлисе […]
Адресатка документа – есть известная Департаменту Полиции Надежда Константиновна Крупская, по мужу Ленина, а упоминаемые в тексте документа личности «Сер.» и «Коб.» есть арестованные в г. С. – Петербурге 14 и 22 апреля сего года Григорий Константинов Оржаникидзе и Иосиф Виссарионов Джугашвили.
«Вик.» – может быть известный Департаменту Полиции сын надворного советника Виктор Алексеев Ордынский […]
Что касается упоминаемых в документе за № 1972 личностей «Николая Григорьевича» и «Сер. Тимоф.», то таковых выяснить не представилось возможным.
[…] «Сурен» – доктор Сурен Спандарян, 27 лет, проживавший короткое время в С.-Петербурге […] и 6 января сего года выбывший из столицы в г. Тифлис […]
«А. П. Рындину» установить не представилось возможным […]
Отношение начальника Петербургского ОО фон Коттена в Департамент Полиции, 4 июля 1912 г., № 576
ГА РФ. Ф. 102. Оп. 242. ОО. 1912. Д. 5. Ч. 57. Л. «Б». Л. 206–207.
№ 35
Департамент Полиции:
По рассмотрению Особым Совещанием, образованным согласно ст. 34 Положения о государственной охране, представления С.-Петербургского градоначальника от 5 мая сего года за № 6756, о высылке крестьянина Тифлисской губернии и уезда, селения Диди Лило Иосифа Виссарионова Джугашвили, изобличенного в принадлежности к социал-демократической организации, г. министр внутренних дел постановил: 1) выслать Иосифа Джугашвили в пределы Нарымского края, Томской губернии, под гласный надзор полиции на три года и 2) состоявшееся 3 декабря 1911 года в отношении Джугашвили постановление Особого Совещания в дальнейшее исполнение не проводить.
О таковом постановлении, сообщенном к исполнению С.-Петербургскому градоначальнику, Департамент Полиции уведомляет ваше превосходительство для зависящих распоряжений к подчинению названного лица, по прибытии его во вверенную вам губернию, гласному надзору полиции на выше указанных условиях, присовокупляя, что срок высылки и надзора полиции надлежит считать с 8 июня сего года.
Сообщение Департамента Полиции томскому губернатору, 14 июня 1912 г., № 69936
ГА РФ. Ф. 1764. Оп. 1. 1912. Д. 40. Л. 1–2.
Опубликовано: Архивные материалы о революционной деятельности И. В. Сталина. 1908–1913 гг. С. 27.
Глава 22. Нарымский край, июль – сентябрь 1912 года
До Томска ссыльных везли поездом. 18 июля в Томске Джугашвили дал обычную подписку о подчинении гласному надзору полиции[507], написал заявление с просьбой о назначении положенного неимущим ссыльным казенного пособия (см. док. 2) и отправился на север, в Нарым, на курсировавшем по рекам Томь и Обь пароходе «Колпашевец» (см. док. 1). До Нарыма было около 450 верст, по пути пароход останавливался в селах Усть-Томь и Колпашево. Плавание от Томска до Нарыма занимало два дня. Между относительно крупными селами Усть-Томь, Колпашево (примерно 350 верст от Томска), Парабель (более 400 верст от Томска, соседнее от Нарыма селение) жилья не было, разве что встречались изредка небольшие остяцкие стоянки. В Нарым летом можно было попасть только по реке, сухопутное сообщение там невозможно, кругом леса и болота, Обь петляет по бескрайней низменности, образуя многочисленные рукава и протоки, широко разливаясь весной. Летом сухого пути даже в ближайших окрестностях Нарыма не было, местные жители колесных телег и подвод не держали: «Летом никто не заводил колес, если надо куда-нибудь ехать, то брали лодку». Зимой устанавливался санный путь по речному льду, в период ледостава и ледохода всякое сообщение прекращалось месяца на полтора.
Город Нарым в то время был не более чем селом из четырех улиц в полторы сотни домов. В нем имелись две церкви (одну подмыло половодьем, и она грозила упасть), маленькая больница, два магазина, да еще один мелочный торговец из бывших ссыльных. Весенним разливом Оби могло залить весь город, поэтому дома ставили или в два этажа, или на высоком, в метр или два, фундаменте. Выращивать в окрестностях хлеб было невозможно, даже огородничество завели ссыльные, поскольку местные жители считали, что при таком коротком лете ничего не вырастет. Но по примеру ссыльных стали сеять картошку, свеклу, репу, горох. Жители держали скот, занимались, помимо заготовления сена, охотой, рыбной ловлей, сбором кедрового ореха и ягод, возили грузы для купцов в Томск, а оттуда – муку, крупу, керосин, спички, одежду, обувь и вообще все нужные для жизни припасы. Местные купцы богатели на торговле пушниной, орехами, ягодами[508].
Появление ссыльных заметно меняло жизнь Нарыма. После 1863 г. туда сослали участников польского восстания, затем это место для ссылки не использовали вплоть до 1906 г. К 1912 г. в Нарыме насчитывалось до трехсот ссыльных[509]. Это породило своеобразный квартирный кризис: изгнанники с трудом находили жилье, селились вместе в одной комнате. Никакой работы для них в Нарыме, конечно, не было. Они получали казенное кормовое пособие в 6 рублей 20 копеек, для привилегированных (дворян, студентов, купцов, лиц со средним образованием) пособие увеличивалось до 12 рублей 70 копеек. Иосиф Джугашвили, семинарии не окончивший, вероятно, привилегии не имел. Пособие позволяло жить очень скудно, хотя продукты были дешевы. Комнату на двоих с самоваром и стиркой можно было нанять за 2 рубля 50 копеек. Для облегчения и удешевления жизни ссыльные организовали потребкооперацию. Поскольку она не могла не составлять конкуренции местным купцам, с ними была заключена конвенция: кооперация продавала товар только ссыльным. Для взаимных расчетов пользовались собственными талончиками, ходившими вместо наличных денег. «Ссыльные, имевшие запас денег, обменивали на эти талоны деньги, давая возможность организации обзаводиться большим количеством товаров и платить долги». Завели также столовую, хлебопекарню.
Занимались ссыльные в основном тем, что помогали своим квартирохозяевам в домашних работах, ходили на охоту, участвовали в рыбной ловле. Им удавалось получать книги, газеты и журналы (многие редакции высылали для ссылки бесплатные экземпляры). Образовалась библиотека до трех тысяч томов. Сумели даже устроить театр, которому местные купцы охотно помогали, «давали мешки на декорации и вообще относились сочувственно». На женские роли привлекли местных девушек[510].
Иосиф Джугашвили, добравшись до Нарыма, поселился на квартире Е. И. Алексеевой, в комнате, где уже жили двое ссыльных. Компаньоном Джугашвили по квартире стал Михаил Надеждин (см. док. 7, 10). Воспоминания квартирной хозяйки и ее сына (см. док. 6, 7) ничего особенного не сообщают: жил, как все в ссылке, читал книги, забавлялся с хозяйскими ребятишками, угощал их конфетами, вел разговоры о неравенстве («почему купец Радиков богато живет, а вы бедно?»), курил трубку, одевался просто. Обедал то в столовой, а то покупал продукты, иногда и сам готовил. Сын хозяйки припоминал, будто у Джугашвили был переплетный станок и он сам переплетал книги, но, поскольку больше о таком его занятии никто не говорил, кажется, что Я. А. Алексеев спутал его с кем-то другим. А вот его же рассказ, что ссыльный сожалел, что парень неграмотен, и советовал ему учиться, вполне мог относиться к Джугашвили. Е. И. Алексеева описывала деревянный ящик, с которым приехал Джугашвили: «.там были: посуда, книжки, газеты, карточки. В ящике полочка и маленький ящичек, там были пузырьки, нитки, иголки». Позднее жители Курейки будут рассказывать, что Джугашвили, как делали многие ссыльные, имел аптечку и оказывал местным посильную медицинскую помощь. Любопытно также упоминание матерью и сыном Алексеевыми некой посылки, полученной их жильцом. «Перед отъездом он получил посылку и угощал нас грушами, черносливом», «угощал нас яблоками, конфектами, из полученной им посылки. Было там две бутылки настойки хорошей». Может быть, простодушная северянка приняла за настойку неведомое ей прежде вино и посылка была из Грузии, от матери Екатерины Глаховны? Или о Кобе позаботился кто-нибудь из товарищей или товарок по партии? О побеге своего жильца Алексеевы сообщают очень буднично, для них это выглядело обыкновенным отъездом, никакой интриги не представляло.
Джугашвили провел в Нарыме всего около сорока дней, до 1 сентября. Там он впервые встретился с Яковом Свердловым.
К. Т. Новгородцева-Свердлова выпустила множество вариантов написанной ею биографии покойного мужа. После публикации в 1924 г. писем Свердлова из Курейки с негативными отзывами об И. Джугашвили, которая не могла состояться без участия и одобрения вдовы Свердлова, последняя, конечно, оказалась в весьма уязвимом положении; возможно, публикация свидетельствует о ее причастности к антисталинской партийной оппозиции. В сталинскую эпоху Новгородцева-Свердлова писала, что Свердлов будто бы работал «под руководством товарища Сталина», «стал ближайшим помощником И. В. Сталина», старательно подчеркивала дружбу между ними[511]. После XX съезда КПСС и разоблачения культа личности у вдовы Свердлова, как и у многих других старых большевиков, появилась возможность высказать то, о чем прежде говорить они боялись. К. Т. Новгородцева принялась опровергать свои прежние книги, не называя, впрочем, прямо, с кем спорит («мне не раз приходилось встречаться с утверждением, широко распространенным в нашей исторической литературе»