[546] примечательна тем, что под ней впервые появилась подпись «К. Сталин». Отталкиваясь от придуманного два года назад псевдонима, намекавшего на имя неверной возлюбленной (К. Стефин), Джугашвили наконец придумал себе имя, под которым вошел во всемирную историю[547]. По иронии судьбы это случилось за полтора месяца до фактического окончания его карьеры как революционера-подпольщика.
В партийных кругах позднее существовал слух, будто бы псевдоним был взят по имени еще одной возлюбленной Сталина, большевички Людмилы Сталь[548]. Людмила Николаевна Сталь была дочерью фабриканта Фроима Заславского, так что и у нее фамилия Сталь являлась партийной кличкой. Вступив в революционное движение в 1897 г., она работала в Петербурге, Одессе, Курске, Москве, Екатеринославе, то есть совсем не в тех городах, где протекала деятельность И. Джугашвили; с 1907 г. находилась в эмиграции, жила в Париже. Не удалось обнаружить указаний на их знакомство до 1912 г., когда появился псевдоним Сталин, нет и точек соприкосновения их биографий в эти годы[549]. Сам Сталин в 1933 г. на вопрос американского интервьюера о происхождении своего псевдонима «несколько смущенно улыбнулся и сказал: это имя дали мне товарищи в 1911 или, кажется, в 1910 году. Они считали, что имя это ко мне подходит»[550]. Ничего не объяснив корреспонденту, советский диктатор будто по давней привычке к конспирации не сказал ни слова правды: псевдоним появился не в указанные им годы, а в начале 1913 г. и придумал его он сам.
Препирательства с Н.Г. Полетаевым о публикации в «Правде» «Наказа петербургских рабочих своему рабочему депутату» показывают, что заявление биографов Сталина о том, что он руководил тогда изданием газеты, являлось очередным преувеличением, призванным закамуфлировать неприятную реальность. Во-первых, как заметил в разговоре с Ф.Чуевым В.М.Молотов, Коба не мог руководить газетой чисто технически: как нелегал он не мог регулярно приходить в редакцию (см. док. 7). Г. И. Петровский также вспоминал, имея в виду скорее не осень, а зиму 1912/13 г., что «живя нелегально и скрываясь по квартирам депутатов, редактировать „Правду" тт. Сталину и Свердлову оказалось трудно»[551]. Молотов, вернувшийся из вологодской ссылки, где он разминулся с Кобой, с весны и до ареста в октябре 1912 г. исполнял обязанности секретаря редакции газеты[552]. Той осенью они познакомились и даже жили на одной квартире, причем Коба увел у Молотова девушку, некую Марусю (см. док. 7).
В редакции «Правды» Коба как представитель ЦК имел определенное влияние, но его мнение было не единственным и не решающим, не было абсолютным и мнение Ленина. Более того, как раз в дни выборной кампании отношения обострились. Ленин в письме, написанном в первой половине октября (точная дата не известна), отчитывал редакцию и выразил «свой протест» против поведения руководства большевистских газет («Правды» и «Невской звезды») «в критическое время», каковым объявлял думские выборы. Он считал несомненным, что «громадное большинство» столичных рабочих идет за подлинными марксистами, то есть большевиками, а им пытаются «навязать» кандидата от ненавистных Ленину ликвидаторов, «кандидата каких-нибудь трех, пяти, десяти группок интеллигенции и горстки рабочих». Более того, Ленин намекал, что подозревает редакцию «Правды» в сговоре с ликвидаторами и закулисных интригах, «как нам пишут из Питера стороной, ибо коллегия «Правды» не удостаивает упорно нас ответом»[553]. Кажется вероятным, что «писать стороной» мог как раз Джугашвили.
По всей видимости, в сентябре и октябре 1912 г. основным делом Кобы были именно выборы. 1/14 декабря Ленин и Крупская в написанном химическими чернилами письме Васильеву, убеждая его приехать за границу во избежание провала, замечали, что он «самое главное уже сделал» (см. док. 32). Сложно судить, насколько заметным было влияние Кобы в предвыборной кампании, но результат получился удачный: от Петербурга в Думу прошел большевистский депутат, поддержанный сторонниками «Правды» молодой рабочий А. Е. Бадаев.
Даты собраний, на которых присутствовал Василий, и его газетные статьи на текущие актуальные темы свидетельствуют, что между 4 и 25 октября он находился в Петербурге. Он держался очень конспиративно, столичная полиция его до конца октября так и не заметила. Должно быть, он менял квартиры. Кроме квартиры Молотова известно также, что Джугашвили жил на квартире присяжного поверенного А. П. Лурье и его жены Татьяны Словатинской, где жил также А. А. Сольц.[554] Вероятно, в этих числах Коба забрал партийные деньги, которые хранились у арестованной летом Е. Д.Стасовой и которые она при аресте успела передать своему брату («Брат тотчас приехал в участок, и я успела передать ему деньги (часть была партийных денег), различные адреса и дела. Через него о моем аресте товарищи были тотчас уведомлены, и т. Сталин (Коба) имел возможность получить у брата деньги»[555]). На фоне обострившихся тогда финансовых проблем партии это было немаловажно.
В связи с теми же думскими выборами в конце октября Коба ненадолго приехал в Москву. Там по рабочей курии был выдвинут депутатом Роман Малиновский, пользовавшийся большим доверием ленинской группы, не подозревавшей в нем провокатора. Весной 1912 г. они с Кобой разминулись в Москве, в конце октября состоялось их личное знакомство [556].
Партийная кличка Малиновского была Константин, Костя, а как агент он фигурировал в донесениях Московского охранного отделения под кличкой Портной[557]. Он был на связи непосредственно с начальником Московского охранного отделения подполковником Мартыновым, лично курировавшим ценнейшего агента. О приезде Кобы Портной сообщил 27 октября (см. док. 8), а донесение о его отъезде датировано 31 октября (см. док. 12), хотя на самом деле уехал Джугашвили раньше. 29 октября подполковник Мартынов телеграфировал о его отъезде в Петербург, где в тот же день его встретили агенты наружного наблюдения (см. док. 13, 16). 11 ноября в донесении директору Департамента полиции Белецкому Мартынов уточнил, что Джугашвили пробыл в Москве всего одни сутки (см. док. 11). Он успел встретиться и подробно переговорить с Р. В. Малиновским, В. Г. Шумкиным (Петр Петрович), побывать на легальном рабочем собрании (см. док. 8-11). Портной с его слов 27 октября сообщил Мартынову множество партийных новостей [558]. Эти сведения Портного практически дословно, но с прибавлением нескольких подробностей вошли в донесение Мартынова Белецкому от 11 ноября.
Портной изложил подполковнику Мартынову, что Петр Петрович едет из-за границы через Харьков (то есть, надо полагать, от Ленина из Кракова), что почти весь избранный на Пражской конференции в начале года состав ЦК арестован, взамен кооптированы двое, имена которых Коба Малиновскому не назвал, что в Петербурге было сформировано Северное областное бюро, среди членов которого некий Калинин (полиция не знала, который из двух: Михаил Иванович Калинин или его однофамилец), но бюро «создано фиктивным путем и без соответствующих связей на местах, просуществовало недолго», что во всей России фактически нет ни одной нормальной партийной организации, что предполагается тайная поездка вновь избранных думских депутатов к Ленину, для этого сам Коба, Малиновский, Шумкин и еще двое партийцев отправятся объезжать разные губернии, приглашать депутатов и организовывать их поездку.
Джугашвили также поведал о недовольстве ленинского центра редакцией «Правды». По мнению Ленина, газета «не отвечала своему назначению: не помещала серьезных статей по принципиальным вопросам, уклонилась в сторону обычной газетной полемики с представителями ликвидаторов и сильно запустила хозяйственную сторону предприятия». Для исправления дела Ленин замыслил создать две глубоко законспирированные и ответственные перед ЦК «тройки»: одну для редактирования газеты с правом вето, другую для ведения денежных дел, причем в обе будет входить также представитель ЦК. Представителем этим, очевидно, должен был стать Джугашвили, а весь ленинский план был весьма похож на внутрипартийный переворот. Помимо этого, предлагалось общий надзор за газетой доверить снова одному из депутатов Думы, а именно Малиновскому. Н. Г. Полетаев также был депутатом, но предыдущего созыва, так что некий формальный предлог для его отстранения имелся.
Наконец, обсуждался план создания в разных местах Российской империи пяти подпольных типографий, подчиненных ЦК, независимых от местных организаций и обслуживающихся небольшими, тщательно законспирированными группами. План, надо отметить, копировал опыт бакинской типографии «Нина», к тому же за постановку типографий брался некий грузин. Кто это был, точно не известно, но зимой 1912/13 г. в Петербурге находился Авель Енукидзе (см. док. 70), прежде как раз специализировавшийся на постановке нелегальных типографий.
Интригует сообщение Портного, что Коба, бежав из Нарыма, успел побывать за границей у Ленина. По словам агента, Коба «съездил заграницу и возвратившись в С. Петербург в течение полутора месяцев работал при редакции газеты „Правда" по вопросам текущей избирательной кампании» (см. док. 8), а решение об устройстве пяти типографий было принято «на происходившем за границей заседании членов ЦК („Ленин", „Зиновьев" и „Коба")» (см. док.11). В донесении подполковника Мартынова события поменялись местами, после побега из Нарыма Джугашвили «побывал за границей у „Ленина" и теперь возвращается в г. С.-Петербург, где он успел до поездки за границу проработать при редакции газеты «Правда» около полутора месяцев» (см. док. 11). Нигде в сталинских биографиях поездка к Ленину в сентябре или октябре 1912 г. не фигурирует. Со времени его побега из Нарыма прошло всего около полутора месяцев, тогда как, по словам Портного, получается, что он полтора месяца работал в столице и, сверх того, ездил за границу. В то же время Портной-Малиновский пересказывал слова самого Кобы, а тому не с руки было сочинять в разговоре несуществующий визит к Ленину. Такая ложь могла быть слишком легко разоблачена, ведь в Москве находился только что прибывший из-за границы Шумкин, а сам Малиновский должен был вскоре туда отправиться как вновь избранный депутат, да еще в компании Василия-Джугашвили.