[606]. Секретный сотрудник 22 декабря донес, что Коба «дня четыре тому назад уехал заграницу» (см. док. 44). 22 декабря/4 января Крупская и Зиновьев еще писали в Петербург депутатской группе, прося обсудить с «Васей» дело «о брошюрном издательстве», то есть о возможности выпускать брошюры в рамках «Библиотечки „Правды"» (см. док. 45), стало быть, полагали, что Коба пока в столице и пробудет там еще некоторое время. 26 декабря/8 января Ленин уже сообщал Каменеву о приезде в Краков депутатов и Кобы (см. док. 46).
Несмотря на неоднократные понукания Ленина, желавшего видеть у себя всю думскую шестерку, ибо иначе разговор будто бы утратит смысл, вся шестерка к нему не поехала. К 7/20 декабря Ленин, вероятно от Кобы, получил известие, что из депутатов к нему собираются всего четверо («Почему же только четверо едут? Мы очень, очень просим добиться приезда всей шестерки»[607]), в итоге же явились трое – Малиновский, Петровский и Бадаев. Ленин, по-видимому, удовлетворился этим, о недостаточности встречи в таком составе больше не говорил, напротив, 26 декабря/8 января отправил Каменеву чрезвычайно бодрое письмо: впечатление от депутатов «самое благоприятное», «начинаем сегодня совещание и надеемся на большие успехи» (см. док. 46).
В том же письме Ленин передавал Каменеву приветы, особенно от Малиновского и Кобы. Джугашвили и сам из Кракова написал Каменеву очень дружеское письмо (см. док. 47). Из него видно, что Коба не вполне и не во всем одобрял распоряжения Ильича, касалось это и рекомендаций о линии поведения депутатов. Ленин требовал войны, «твердости», то есть, в сущности, очередного раскола, на этот раз думской фракции. «Ильич рекомендует „твердую политику“ шестерки внутри фракции, политику угроз большинству фракции, политику апелляции к низам, против большинства фракции», – писал Джугашвили, поясняя тут же, что сама шестерка для такой политики «еще не созрела», что нужно сначала над ней «серьезно поработать». И предлагал свой план действий, более постепенных, полагая, что Ленин уступит необходимости. Письмо дает представление о тактике Джугашвили того периода.
Интригует начало этого письма: «Здравствуй друже! Целую тебя в нос, по-эскимосски. Черт меня дери. Скучаю без тебя чертовски. Скучаю – клянусь собакой! Не с кем мне, не с кем по душам поболтать, черт тебя задави». Возникает вопрос, когда Коба и Каменев успели так подружиться и стать задушевными собеседниками. Они были знакомы, причем вряд ли близко, летом-осенью 1904 г. в Тифлисе, потом виделись на V съезде РСДРП в Лондоне, но затем вряд ли встречались: в начале 1905 г. Каменев стал разъездным агентом ЦК, революционные месяцы с конца 1905 по начало 1907 г. провел в Петербурге с Лениным, затем работал в Москве, с конца 1908 г. жил в эмиграции. Необычное для Джугашвили столь бурное выражение дружеских чувств заставляет предполагать, что они все-таки встречались и провели вместе некоторое время незадолго до краковского совещания. Может быть, и вправду в начале ноября Коба отправился сначала к Каменеву и только потом в Краков к Ленину? Не заскучал ли он по Каменеву, как-никак выходцу с Кавказа, оттого, что Ленин, его окружение и прочие присутствовавшие на краковском совещании на самом деле по укладу жизни, привычкам, стилю общения были очень чуждыми Джугашвили людьми? Чужеродность в простейших, повседневных вещах должна была быть немалой, достаточно сопоставить с привычным ему грузинским миром мемуарный рассказ Н. К. Крупской о том, как она во время совещаний, вооружившись «кухарской книгой», совершила несвойственное ей деяние – «соорудила блины», причем Владимир Ильич «был архидоволен всей этой мурой» (см. док. 54).
30 декабря/12 января Джугашвили в цитированном выше письме Шибаеву сообщал, что очень занят, «атмосфера здесь невозможная, все заняты до безобразия, заняты черт знает как» (см. док. 48). В тот же день Ленин еще раз написал Каменеву о том, как доволен ходом совещания: «Идет чудесно», будет иметь значение не меньшее, чем прошлогодняя конференция в Праге, обсуждаются все важные вопросы, «все резолюции принимаются единогласно», «Гигантский успех!» (см. док. 49). По этим словам может показаться, что ленинская группа действительно добилась какого-то серьезного успеха, во многом переубедив оппонентов, получив голоса некоего большинства представителей партии. Между тем в совещании участвовали всего 11 человек, узкий кружок ленинских сподвижников, заведомо единомышленников. Если даже их присутствие и согласие так радовали большевистского лидера, то придется признать, что положение большевистского партийного центра было совсем плачевным.
В партийной историографии краковское совещание датируется 28 декабря 1912 г./10 января 1913 – 1/14 января 1913 г. (сами участники постановили именовать его «февральским» ради конспирации, что, разумеется, не ввело полицию в заблуждение). Присутствовали Ленин, Зиновьев, Крупская, Коба, депутаты Малиновский, Петровский и Бадаев, Валентина Николаевна Лобова (партийная кличка Бина), петербургский рабочий Медведев и чета живших в эмиграции Трояновских – бывший артиллерийский поручик Александр Антонович Трояновский и его жена Елена Розмирович (партийная кличка Галина). Никто из них не представлял никакую партийную организацию. Кривобоков-Невский (Спица) в Краков так и не приехал. Помимо Малиновского секретным осведомителем полиции был Алексей Иванович Лобов (агентурная кличка Мек), муж Валентины Лобовой, также близкий к ленинскому центру большевик. На основании подробнейшего сообщения Малиновского (теперь он назывался «агент Х») уже 10 января в Москве жандармский ротмистр Иванов составил обстоятельную записку (см. док. 52). Другой имеющийся полицейский отчет, основанный, несомненно, также на донесении Малиновского[608], в части изложения решений совещания близок к тексту написанных Лениным резолюций краковского совещания[609].
Участники совещания избрали новый ЦК из себя самих (Ленин, Зиновьев, Коба, Малиновский, Петровский) с прибавлением близких соратников, на совещании отсутствовавших (Невский-Спица, Свердлов, Голощекин) и одного рабочего – Белостоцкого. По прежней модели провозгласили создание Заграничного и Русского бюро ЦК: Заграничное состояло из Ленина и Зиновьева с секретарем Крупской, Русское – из Кобы, Свердлова, Петровского и Малиновского (депутаты ввиду загруженности должны были работать в бюро по очереди), секретарь В. Лобова. «Во время заседаний ЦК было определенно констатировано, что за истекший промежуток времени ЦК ни в чем своей деятельности не проявил и ничего сделать не успел».
Был составлен финансовый отчет и подведен плачевный итог: деньги заканчивались. Постановили, раз Ленину и его эмиссарам не удается договориться с немецкими держателями средств РСДРП, вчинить им судебный иск. Речь шла о значительной сумме, полгода спустя агент Мек в связи с очередным витком этой истории сообщил московским жандармам, что «ввиду несогласия „держателей" партийных денег выдать имеющиеся у них суммы (около 50000 марок) „Ленину", последний в настоящее время решил истребовать эти деньги путем возбуждения процесса в коронном суде. По слухам, он имеет шансы выиграть процесс. Передают, что большая часть хранящихся у держателей денег составилась из остатков сумм, переданных в распоряжение партии в 1905 году уфимской социал-демократической боевой организацией, после ограбления под городом Уфою почтового поезда (взято было тогда около 240 000 рублей)»[610]. На краковском совещании Ленин и «его заграничные друзья» были решительно настроены судиться, тогда как члены русской части ЦК опасались, что это повлечет скандальные разоблачения, и предпочитали обойтись без суда (см. док. 52). Одновременно положили стараться раздобыть что-нибудь у благотворителей, причем нужда заставила адресовать депутатов к тем, с кем Ленин уже было порвал отношения, – Г. М. Кржижановскому, Л. Б. Красину (Никитин, Никитич). Особые надежды по части поиска денег Ленин возлагал на Горького и М. Ф. Андрееву.
Пока же «выяснилось, что благодаря отсутствию средств, в пределах России на партийном содержании может жить лишь один представитель ЦК. Таковым, несмотря на свои отказы по принципиальным соображениям, назначен „Коба", коему и ассигновано по 60 рублей в месяц». Это, конечно, подчеркивает особое на тот момент положение, достигнутое И.Джугашвили в партии, точнее, не в партии, от которой мало что осталось, а в ленинской группе. Между тем Ленин и Зиновьев получали от редакции «Правды» по 100 рублей в месяц. Поднять тиражи и доходность газеты было еще одной целью, стоявшей перед новым Русским бюро. С существующей редакцией предполагалось поступить вполне бесцеремонно. Объявив, что она «совершенно не удовлетворяет своему назначению», и повторив обвинения
в неоднократных растратах и даже «явных хищениях и воровстве», редакцию постановили распустить и заменить другими лицами. Намечались А. Лобов, один из депутатов, а главное – от ЦК Андрей Уральский (Свердлов), который должен был присматривать за газетой и иметь право veto относительно публикации статей (см. док. 52).
Участники совещания обсуждали как несомненное оживление революционного движения в России, на которое возлагали большие надежды. При этом обсуждаемые меры означали практически строительство низовых партийных организаций заново, равно как и установление связей между ними[611]. Предполагалось также воспользоваться происходившей в России страховой кампанией. По новым законам о страховании рабочие уполномоченные представители должны были войти в правления больничных касс и иных страховых учреждений. Ленинцы намеревались вмешаться в этот процесс, «устраивать митинги протеста по поводу насилий, которыми сопровождается введение страховых законов», добиваться, чтобы в качестве рабочих уполномоченных избирали социал-демократов, причем бойкот выборов уполномоченных решительно был признан «нецелесообразным и вредным»[612]. Тактика напоминает ту, что была применена в Баку в 1907–1908 гг. во время обсуждения коллективных договоров, причем точно так же партийцев интересовало продвижение своих интересов и под видом борьбы за права рабочих навязывание им своих целей, что в результате вело к торпедированию тех решений, которые действительно могли бы улучшить положение трудящихся. Теперь этот же трюк предлагалось использовать, внедрившись в страховую кампанию.