На забытое письмо Тимашук неожиданно навела взятая к тому времени под стражу (14 июля 1951 г.) врач Центральной поликлиники Минздрава СССР Софья Карпай, которая в бытность своей работы в ЛечСанупре Кремля привлекалась к медицинскому обслуживанию «особой группы» – членов Политбюро. В постановлении на арест ей вменялось «преступно-халатное исполнение своих обязанностей». На самом же деле от нее хотели добиться компромата на профессора Этингера. Следователь Чеклин завил: «Вы арестованы за проведение вражеской работы против советской власти. Приступайте к показаниям об этом». Карпай в категорической форме отвергла все предъявляемые к ней претензии. Потом проговорилась: «К работе я относилась добросовестно и никаких замечаний не имела. Правда, я должна показать о своих отношениях с врачом Тимашук Л.Ф., которая с первых дней моей работы в электрокардиографическом кабинете относилась ко мне с неприязнью, подавала в отношении меня заявления о том, что я даю неправильный анализ по снимкам ЭКГ. Однако каждый раз при проверке ее заявлений факты не подтверждались. Наиболее характерный случай произошел в 1948 году, когда Тимашук заявила о том, что я дала неправильное заключение по электрокардиограммам Жданова, а лечащие врачи в связи с этим организовали неправильное лечение. …О заявлении Тимашук мне рассказал Виноградов. …Созданная комиссия подтвердила правильность моих заключений, кроме того, это также было подтверждено при вскрытии тела Жданова».
Следователя заинтересовал состав комиссии: «Насколько мне известно, – ответила Карпай, – это были Виноградов, Зеленин, Этингер, Незлин». Круг замкнулся.
Маленков не оставил без внимания сигнал Рюмина, иначе его самого могли представить Сталину в плохом свете. Именно он подсказал Рюмину придать его заявлению выраженную сионистскую окраску.
Сталин уже давно был серьезно обеспокоен состоянием дел в Министерстве государственной безопасности. Иначе и быть не могло, поскольку именно это ведомство позволяло ему безнаказанно распускать руки.
В июле 1951 года он срочно меняет Абакумова на Игнатьева.
Этому предшествовала проверка деятельности Министерства государственной безопасности специальной комиссией в составе Маленкова, Берии, Шкирятова и Игнатьева. Несомненно, что этот список был подсказан Сталину Маленковым. В него вошли все основные недруги Абакумова. Ничего хорошего это ему не сулило. Все так и вышло.
Еще в должности начальника Следственной части МГБ Рюмин несколько раз беседовал с Павлом Судоплатовым, высказывая претензии к работавшим с ним сотрудникам. Никаких серьезных аргументов он предъявить не мог: «Я заявил Рюмину, что меня это совершенно не убеждает и Эйтингон (чекист, руководивший убийством Троцкого в Мексике) в моих глазах по-прежнему остается надежным и заслуживающим доверия, ответственным сотрудником органов безопасности. Рюмин возразил:
– А вот Центральный Комитет нашел эти данные вполне убедительными. – И тут же, выхватив папку из моих рук, с гневным видом удалился».
В первую очередь под прицел Рюмина попали кадровые работники Министерства госбезопасности еврейской национальности. На роль «местного разоблачителя» был выбран полковник следственной части Шварцман. Журналист по специальности, которому обычно поручали редактировать фальсифицированные признания, вырванные у заключенных. Когда Шварцмана взяли, то, зная нравы, царившие в его ведомстве, он не стал «запираться» и сразу же наговорил на себя «десять бочек арестантов».
Абсолютно нормальный человек и примерный семьянин прикинулся психически неполноценным гомосексуалистом. Его дикие, иначе не назовешь, признания приведены в книге Судоплатова:
«Чтобы доказать свое сотрудничество, он выдвигал против должностных лиц еврейской национальности одно обвинение за другим. В то же самое время он выдумывал самые невероятные истории вроде такой: в террористической деятельности ему помогали “родственники”, “сионисты”. Он также рассказал, что спал с падчерицей и в то же время имел гомосексуальные отношения с сыном. Шварцман также “признался”, что, будучи гомосексуалистом, находился в интимных отношениях с Абакумовым, его сыном и послом Великобритании в Москве. Свои гомосексуальные контакты с американскими агентами – двойниками Гавриловым и Лаврентьевым – он, по его словам, использовал для того, чтобы через этих внедренных в посольство США людей получать инструкции и приказы для еврейских заговорщиков».
«Признания» Шварцмана вызвали сомнения даже у такого прожженного циника, каким был Рюмин. Он заподозрил у него острое психическое помешательство. Ранее за Шварцманом никаких странностей не замечали. Рюмин побоялся показывать протоколы допросов Шварцмана Сталину сам, поэтому пошел к нему вместе с вновь назначенным министром госбезопасности Игнатьевым. Когда они доложили Сталину о выдвинутых Шварцманом обвинениях против тридцати сотрудников Министерства госбезопасности еврейской национальности, занимавшихся терроризмом, и сообщили о своем намерении провести психиатрическую экспертизу Шварцмана, Сталин заявил Игнатьеву и Рюмину: «Вы оба дураки. Этот подонок просто тянет время. Никакой экспертизы. Немедленно арестовать всю группу».
Тогда же у Рюмина возникла идея попытаться поставить во главе «сионистского заговора» в Министерстве государственной безопасности начальника токсикологической лаборатории («Лаборатория-Х») Майрановского. Его знали все, и он всех знал, поэтому его нетрудно было «назначить» главарем. Между тем Игнатьев, памятуя, что Майрановский часто выполнял «специальные» поручения Сталина, с таким поворотом дела не соглашался, о чем неоднократно предупреждал Рюмина. Однако Рюмин его опередил, выбив от Майрановского «признательные» показания. Игнатьеву все же удалось настоять на своем, и он выделил дело Майрановского в отдельное делопроизводство.
На главную роль срочно потребовался новый фигурант в лице Абакумова. Никаким защитником или даже симпатизирующим евреям он конечно же не был. По мнению Павла Судоплатова «Абакумов не горел желанием расширять рамки дела Еврейского антифашистского комитета до уровня мирового заговора. Он знал, что такие обвинения наверняка вызовут напряженность в верхах, особенно Ворошилова и Молотова, женатых на еврейках, и Кагановича, который сам был евреем. Осторожность, проявленная Абакумовым, сыграла в его судьбе роковую роль».
Когда Рюмин предъявил Абакумову, сидевшему в одиночной камере в Матросской Тишине, собранные им материалы по «еврейскому заговору» в МГБ, тот, несмотря на свое незавидное положение и плачевное физическое состояние, рассмеялся.
Эта история была рассказана Павлу Судоплатову Людвиговым (высокопоставленный сотрудник госбезопасности), когда оба они находились в тюрьме.
Многие недоумевают. Как такое могло случиться, что недалекий, малограмотный человек (он окончил лишь бухгалтерские курсы) попал в славившееся строгой системой отбора сотрудников Министерство государственной безопасности. Его бывшие коллеги вспоминали, что он часто обращался к ним за разъяснением смысла простых слов. У них сложилось впечатление, что он не прочитал ни единой книги. Зато был не дурак выпить. Окружающим Рюмин похвалялся, что его «норма» – 700 граммов водки. Любил поесть и был похотлив.
Почетный сотрудник госбезопасности И.В. Леонов, прослуживший в органах военной контрразведки почти 30 лет, рассказал, что появление Рюмина в МГБ произошло в результате трагической для Абакумова ошибки, причиной которой он сам и явился.
Дело обстояло следующим образом. В 1950 году Абакумов проводил всесоюзное совещание руководителей следственных служб республиканских, краевых, областных органов госбезопасности и особых отделов военных округов и флотов. В числе участников этого совещания от особого отдела Архангельского военного округа оказался Рюмин.
В конце совещания министр госбезопасности обратился к присутствовавшим с вопросом, все ли им понятно. С места раньше других сорвался Рюмин и бойко отрапортовал, что поставленные задачи ясны и будут выполнены.
Абакумов поинтересовался у начальника следственной части Лихачева: кто этот бравый подполковник? Тот сказал ему, что это Рюмин из Архангельска. Абакумов порекомендовал посмотреть, не подойдет ли этот провинциал для работы в следственной части. Лихачев воспринял это как прямое указание. Рюмина прикомандировали к центральному аппарату.
Письмо Рюмина, отредактированное Маленковым, зачитывали на Политбюро, которое вел Сталин. Абакумов все отрицал, называл Рюмина авантюристом.
Сталин порекомендовал Абакумову не допускать выпадов против Рюмина и говорить по существу.
В конце обсуждения он признал свою вину только в той части, что в органы госбезопасности смогли проникнуть такие недостойные и безграмотные люди, как Рюмин. «За это я готов нести соответствующее наказание».
Однако судьба Абакумова уже была предрешена.
Комиссия под руководством Маленкова установила ряд неоспоримых фактов, среди которых на первое место была поставлена смерть профессора Этингера:
«В ноябре 1950 года был арестован еврейский националист, проявлявший резко враждебное отношение к советской власти, – врач Этингер. При допросе старшим следователем МГБ т. Рюминым арестованный Этингер без какого-либо нажима признал, что при лечении т. Щербакова А.С. имел террористические намерения в отношении его и практически принял все меры к тому, чтобы сократить его жизнь.
ЦК ВКП(б) считает это показание Этингера заслуживающим внимания. Среди врачей, несомненно, существует законспирированная группа лиц, стремящихся при лечении сократить жизнь руководителей партии и правительства. Нельзя забывать преступления таких известных врачей, совершенных в недавнем прошлом, как преступление врача Плетнева и врача Левина, которые по заданию иностранной разведки отравили В.В. Куйбышева и Максима Горького. Эти злодеи признались в своих преступлениях на открытом судебном процессе, и Левин был расстрелян, а Плетнев осужден к 25 годам тюремного заключения. Однако министр госбезопасности Абакумов, получив показания Этингера о его террористической деятельности, в присутствии следователя Рюмина, заместителя начальника следственной части Лихачева, а также в присутствии преступника Этингера признал показания Этингера надуманными, заявил, что это дело не заслуживает внимания, заведет МГБ в дебри, и прекратил дальнейшее следствие по этому делу. При этом Абакумов, пренебрегая предостережением врачей МГБ, поместил серьезно больного арестованного Этингера в заведомо опасные для его здоровья условия (в сырую и холодную камеру), вследствие чего 2 марта 1951 года Этингер умер в тюрьме.