Протокол допроса Виноградова стал достоянием широкой общественности уже после его смерти, так что комментировать его он уже не мог. Между тем те, кто долгие годы работал с Виноградовым, были едины в том мнении, что протокол этого допроса подвергся обработке в нужном следователям направлении. Виноградов подписывал протокол явно не читая. Будучи чрезвычайно пунктуальным человеком, он обязательно поправил бы указание в протоколе, что Вихерт был профессором психиатрии. Этот профессор был учителем Виноградова, и специальность его была терапевт-нефролог. Виноградов эту неточность обязательно бы исправил.
Академик Виноградов был выведен следствием как английский шпион, который был завербован профессором-консультантом М.Б. Коганом, работавшим с 1934 года в ЛСУК. Он, кстати, лечил семью Молотова, а с 1944 года являлся личным врачом Полины Жемчужиной.
М. Коган умер от рака за год до этих событий, поэтому Виноградову быстро подобрали другого «куратора» – директора клиники лечебного питания профессора Певзнера.
Виноградов был главным редактором журнала «Терапевтический архив». Певзнер состоял членом редакционной коллегии этого журнала. Связи и явки, таким образом, были налицо.
«Дело врачей» обрастало новыми леденящими душу подробностями злокозненных действий кремлевских врачей.
Вот несколько выдержек из книги Г.В. Костырченко:
«Егорова обвинили не только в том, что он “вывел из строя” М. Тореза, “умертвил” Г. Дмитрова, А. Жданова, А. Щербакова, лишил жизни и причинил вред здоровью многих других советских и иностранных коммунистических лидеров, но и в том, что злоумышлял против членов семьи самого вождя. Его заставили повиниться в том, что он ухудшал самочувствие Василия Сталина, страдавшего от алкоголизма и лечившегося у него в 1948–1950 годах в связи с “нервным заболеванием”. Егорову также инкриминировали и то, что весной 1950 года он поручил наблюдение за беременной Светланой Сталиной профессору А.М. Маркову, который не смог потом предотвратить у нее развитие токсикоза. Роды тогда у дочери Сталина оказались преждевременными, и внучка вождя Катя появилась на свет ослабленной».
«…Рюмин, торжествуя победу и паясничая, воскликнул, указывая на поверженную жертву: “И этот тип, подумайте, был начальником ЛечСанупра Кремля. Какой позор!”»
«Дело врачей» было окрашено в черный цвет сионизма. Врачам-евреям досталось обвинение в подготовке покушения на самого Сталина.
«От допроса к допросу фантазия следователей становилась все более необузданной. Законы детективного жанра, в рамках которого, по сути, велось расследование, требовали от сочинителей с Лубянки все более крупных разоблачений и бередящих воображение фактов. И вот уже на “ближнюю дачу” главного вдохновителя этого творчества направляются протоколы допросов, в которых от имени Вовси и Когана утверждалось, что в июле 1952 года они, будучи изгнанными из Кремлевской больницы, договорились направить все свои усилия на умерщвление непосредственно Сталина, Берии и особо ненавидимого ими Маленкова, которого считали главным вдохновителем антисемитского курса в стране. В качестве основного исполнителя этого дьявольского плана был намечен Виноградов, продолжавший работать в ЛСУК. Однако коварному замыслу “врачей-террористов” не суждено было сбыться. По примитивной версии следствия, это произошло потому, что “заговорщикам” не удалось окончательно договориться о деталях “операции”: в августе Вовси уехал в отпуск, а когда возвратился в Москву, то не смог встретиться с Виноградовым, который, наоборот, отбыл на отдых, а потом был арестован. Такое неожиданное для злоумышленников развитие событий и решительность действий напавших на их след чекистов, как особо отмечалось в материалах следствия, привели Вовси и его сообщников в истерическое неистовство, под воздействием которого они будто бы решили прибегнуть к крайним мерам: стали готовиться к вооруженному нападению на правительственные автомашины в районе Арбата. Но и тут бдительные “органы” оказались на высоте и в самый критический момент обезвредили преступников, устранив угрозу безопасности вождя и его соратников».
Следователи не побоялись нести всю эту ахинею к Сталину по той простой причине, что именно этого он от них и ожидал. Одно дело – обвинение в неправильном лечении пациентов, которое при желании можно было бы оспорить, выдать за врачебную ошибку, другое дело – засада на Арбате. То, что «террористами» выступали пожилые, больные, робкие люди, не имевшие опыта обращения с оружием, во внимание не принималось.
Досталось и тем, кто по долгу службы должен был охранять покой и безопасность вождя. Весной 1952 года с поста начальника Главного управления охраны МГБ СССР слетел генерал-лейтенант Власик. После ареста Абакумова он поспешил изъять у Егорова находившееся у него второе письмо Тимашук, адресованное Кузнецову. Передавать его новому руководству МГБ было уже слишком поздно, поэтому при случае он доложил Сталину, что подозрений в неправильном лечении А. Жданова кремлевскими врачами у него нет.
И своего друга Егорова Власик не спас, и себя погубил. Злополучное письмо это обнаружили у него при аресте.
Ознакомившись с изъятым у Власика письмом Тимашук, Сталин промолчал, что в свое время читал ее первое письмо. Собрав 1 декабря 1952 года членов Президиума ЦК, он обрушился на бывшего министра госбезопасности и бывшего начальника Главного управления охраны за то, что они скрыли от руководства страны важный документ, в котором находился ключ от заговора.
Бывший начальник ЛечСанупра Кремля Егоров, подыгрывая следователям, поначалу все хотел свалить на евреев и на свое неведение:
«Протокол допроса
обвиняемого Егорова Бориса Аркадьевича от 13 марта 1952 года.
Вопрос: Вы обходите молчанием преступные действия отдельных врачей в их практической врачебной деятельности, в частности, в лечении больных. Рассказывайте об этом
Ответ: От Вовси, Когана, Гильштейна, Незлина и Этингера, известных в кругах врачей своими националистическими действиями, можно было ожидать всяких пакостей и в практической врачебной деятельности. Однако конкретные факты, свидетельствующие об их преступных действиях при лечении больных, мне неизвестны.
Допрос длился до 24 часов с перерывом от 16 час. до 22 часов.
Протокол мною прочитан, показания с моих слов записаны верно – (Егоров).
Допросил: Следователь Следчасти по особо важным делам МГБ СССР – капитан (Елисеев)».
После применения мер физического воздействия Егоров начал показывать уже на себя самого:
«Не подлежит никакому сомнению, что если бы Абакумов и Власик провели должную проверку заявления Тимашук сразу же после его поступления, то мы, врачи, виновные в гибели Жданова, были бы разоблачены еще в 1948 году».
Лубянка резюмировала: «Абакумов и Власик отдали Тимашук на расправу иностранным шпионам – террористам Егорову, Виноградову, Василенко, Майорову».
За помощь, оказанную правительству в деле разоблачения врачей-убийц, Лидию Тимашук наградили орденом Ленина.
Сталин должен был помнить, что видел первое письмо Тимашук, но не захотел признаваться в том, что тогда не разглядел у себя под носом измену. Рядом с ним уже не было ни Абакумова, ни Власика, которые могли бы ему об этом напомнить. Поскребышев, который, согласно визе вождя, отправил первое письмо Тимашук в архив, вспоминал, что по его просьбе он разыскал и снова положил ему на стол эту бумагу. В феврале 1953 года Сталин расстался и с ним.
Первое письмо Тимашук с визой Сталина сохранилось и обвиняет его в неискренности.
По «Делу врачей» опубликовано много материалов. Читатель вправе рассчитывать на то, что каждая новая публикация позволит полнее разобраться в обстоятельствах трагических злоключений врачей. Однако, вопреки историческим фактам, продолжаются попытки обелить Сталина. При этом под сомнение ставятся некоторые относящиеся к тому времени подлинные документы.
Во все времена партийная номенклатура скрывала правду о многих событиях советского времени. Слова о том, что КПСС являлась «честью и совестью нашей эпохи», – пустой звук. Не было у нее ни чести, ни совести.
Юрий Мухин, автор книги «Убийство Сталина и Берия» («Крымский мост-9д», «Форум», 2012 г.), считает, что историки и писатели, изучающие советскую эпоху, с большим недоверием относятся как к воспоминаниям бывших функционеров, так и к периодически всплывающим «новым» документам «за подписью самых разных исторических лиц (начиная с Ленина), свидетельствующих о самых невероятных событиях. Возможно, их можно распознать при помощи технических средств экспертизы, например, по старению бумаги или чернил, по способу нанесения подписей и т. д., но, во-первых, кому этим заниматься, а во-вторых, все эти фальшивки ходят в лучшем случае в виде фото– или ксерокопий, и подлинники их недоступны».
Несомненно, что в этом есть своя правда. Однако для того, чтобы наверняка утверждать, что какой-либо исторический документ фальсифицирован, тоже требуется некая серьезная аргументация, выходящая за рамки обыденного «не верю».
Наряду с наличием определенного перечня формальных признаков, которые должен иметь исторический документ, следует учитывать его смысловое значение, рассматривать в совокупности с другими сопутствующими материалами, а также принимать во внимание оценку компетентного эксперта или лица, представляющего соответствующий документ. В противном случае его толкование будет иметь произвольный характер, и тогда история превращается в мифологию.
Юрий Мухин склонен думать, что «фальсификаторы в обоснование утверждения, что Сталин “списал” письмо Тимашук в архив, состряпали еще одну фальшивку».
Сомнения Юрия Мухина таковы: «На этой бумаге есть надпись: “Д”, “В архив. Ст.”.
Во-первых. Кто такой “Д”? Если это первая буква фамилии секретаря, которому надлежит сдать документ в архив, то секретарем Сталина на тот момент был Поскребышев. В какой архив этот документ адресован? Поскольку учреждения под названием “Личный архив т. Сталина” никогда не существовало – не было директора и работников этого архива, – то единственным архивариусом в своем архиве был сам Сталин. Следовательно, он сам себе написал и распоряжение: “В архив”? Но почему он назвал себя “Д”, а не “Ст.”? (Это еще раз подтверждает, что умный человек изготовлением фальшивок заниматься не будет.)»