Врачам оставалось только караулить подкрадывающуюся к Сталину смерть.
«В Кремль, в секретариат Сталина, в тот вечер на протяжении нескольких часов вызывались находившиеся в Москве, а может быть, и уже вызванные в Москву члены и кандидаты ЦК, а возможно, и еще какой-то круг лиц – этого я не знаю – для того, чтобы познакомиться с бюллетенями о состоянии здоровья Сталина. Мотивы, по которым это делалось, как мне сейчас думается, могли быть двоякими. Во-первых, могли хотеть познакомить определенный круг лиц с подлинниками бюллетеней, и, во-вторых, эти бюллетени-подлинники могли быть и более подробными, чем тот текст, который передавался для печати. Скорее всего, так оно и было» – это написал потом Константин Симонов. На самом деле собирали кворум для Пленума Центрального Комитета КПСС, Совета Министров СССР и Президиума Верховного Совета СССР 5 марта 1953 года.
Переполох в стане врачей четвёртого утром произвела молодая «электрокардиографистка», безапелляционно заявившая: «Инфаркт».
«Жаловаться на боль, столь характерный симптом инфаркта, Сталин, будучи без сознания, естественно, не мог. Лейкоцитоз и повышенная температура могли говорить и в пользу инфаркта.
Недиагностирование инфаркта грозило приобщением к «Делу врачей».
Академик Мясников описывает свои волнения по этому поводу: «Шестого марта в 11–12 часов дня на Садовой-Триумфальной, во флигеле, во дворе здания, которое занимает кафедра биохимии 1-го МОЛМИ, состоялось вскрытие тела Сталина. Присутствовали из состава консилиума только я и Лукомский. Вскрывал А.И. Струков, профессор 1-го МОЛМИ, присутствовал Н.Н. Аничков (президент АМН), биохимик, профессор С.Р. Мардашев, который должен был труп бальзамировать, патологоанатомы: проф. Скворцов, Мигунов, Русаков.
По ходу вскрытия мы, конечно, беспокоились – что с сердцем. Инфаркта не оказалось (были найдены лишь очаги кровоизлияний)».
Высокопоставленная медицинская комиссия во главе с Третьяковым (новым министром здравоохранения) и Купериным (новым начальником Лечебно-санитарного управления Кремля) обнародовала своё заключение о причинах болезни и смерти Сталина:
«Результаты патологоанатомического исследования полностью подтверждают диагноз, поставленный профессорами-врачами, лечившими И.В. Сталина. Данные патологоанатомического исследования установили необратимый характер болезни И.В. Сталина с момента возникновения кровоизлияния в мозг. Поэтому принятые энергичные меры лечения не могли дать положительный результат и предотвратить роковой исход».
Без комментариев остались события, предшествующие появлению врачей.
Одна из таких версий, «объясняющих» причину смерти Сталина, приписывается Илье Эренбургу, который якобы поведал об этом французскому философу и писателю Жану Полю Сартру.
Версия Ильи Эренбурга
Рассказ Эренбурга сводится к следующему: «1 марта 1953 года (в Кремле) происходило заседание Президиума ЦК КПСС. На этом заседании выступил Каганович, требуя от Сталина создания особой комиссии по объективному расследованию “Дела врачей” и отмены отданного Сталиным распоряжения о депортации всех евреев в отдаленную зону СССР (новая черта оседлости). Кагановича поддержали все кроме Берии. Это необычное и небывалое единодушие показало Сталину, что он имеет дело с заранее организованным заговором. Потеряв самообладание, Сталин не только разразился площадной руганью, но и начал угрожать бунтовщикам самой жесткой расправой. Однако подобную реакцию на ультиматум Кагановича заговорщики предвидели. Знали они и то, что свободными им из Кремля не выйти, если на то будет воля Сталина. Поэтому они приняли и соответствующие предупредительные меры, о чем Микоян заявил бушующему Сталину: “Если через полчаса мы не выйдем свободными из этого помещения, армия займет Кремль!» После этого заявления Берия тоже отошел от Сталина. Предательство Берии окончательно вывело Сталина из равновесия. А Каганович вдобавок тут же на глазах Сталина изорвал в мелкие клочки свой билет члена Президиума ЦК КПСС и швырнул Сталину в лицо. Не успел Сталин вызвать охрану Кремля, как его поразил удар: он упал без сознания».
Этот рассказ больше похож на рождественскую сказку. Заседания Президиума ЦК КПСС 1 марта в Кремле, как мы знаем (по имеющимся документам) не было. Это выдумка.
По существу сюжета. Открыто выступить против Сталина члены Президиума ЦК КПСС в то время не могли. Сталин был для них Богом. Что он им приказывал, то они и делали. Во время частых застолий Хрущев плясал перед ним гопак. Сталин заставлял своих собутыльников смеяться над старыми анекдотами. И они лицемерно смеялись, по-собачьи преданно заглядывая ему в глаза.
Досужие рассуждения о возможности угроз в адрес Сталина наивны. Сталин был кумиром всего народа. Какие-либо направленные против него действия тогда не поддержал бы ни государственный, ни партийный аппарат, ни военные. Они это хорошо знали. Когда после его смерти потребовалось арестовать Берию, в Кремль пришлось тайно стянуть весь цвет советского генералитета.
Нигде и никогда не было сказано ни одного слова о каких-либо военных приготовлениях (даже на территории Кремля) для разрешения конфликта между Сталиным и его соратниками. Этого просто не могло быть.
Некоторых членов Бюро Президиума ЦК КПСС, особенно в последние годы жизни, Сталин просто не замечал. Очевидцы рассказывают, что однажды, разговаривая с Булганиным, он вдруг спросил его: «Извините, как ваша фамилия?» Тут не просматривается простая забывчивость. Этим он показывал, что тот для него – никто.
«Внешность Булганина была обманчива. В отличие от Хрущева или Берии, Булганин, всегда прекрасно одетый, имел благородный вид. Позже я узнал, – писал генерал-лейтенант госбезопасности Судоплатов («Спецоперации. Лубянка и Кремль. 1930–1950 годы». М.: ОЛМА-ПРЕСС, 1997), что он был алкоголиком и очень ценил балерин и певиц из Большого театра. У этого человека не было ни малейших политических принципов – послушный раб любого лидера». Сталин это хорошо знал. Булганина он не уважал, но тот его определенно устраивал.
На два года (с марта 1947 по март 1949-го), пока еще были свежи воспоминания о героике Великой Отечественной войны, Сталин держал его на позиции военного министра, «пасти» таких талантливых и любимых народом командиров, как Жуков, Василевский, Штеменко, Конев, Рокоссовский и Баграмян.
В Президиуме ЦК КПСС Булганина считали «сталинским стукачом». Зная это, именно его определили «смотрящим» от партии за благопристойность умирания Сталина. И он неотлучно находился у его изголовья, пока остальные занимались распределением высших партийных и государственных постов. На совместном заседании Пленума Центрального Комитета КПСС, Совета Министров СССР и Президиума Верховного Совета СССР 5 марта 1953 года по этому поводу выступил Хрущев: «С самого начала болезни товарища Сталина у его постели непрерывно находятся члены бюро Президиума ЦК. Сейчас дежурит товарищ Булганин, поэтому он не присутствует на заседании». С этой задачей он справился. Обошлось без нежелательных эксцессов. Он оставил свой «пост» только тогда, когда тело Сталина увезли.
Светлана вспоминает: «Все разошлись. Осталось на одре тело, которое должно было лежать здесь еще несколько часов, – таков порядок. Остались в зале Н.А. Булганин и А.И. Микоян, осталась я, сидя на диване у противоположной стены. Погасили половину всех огней, ушли врачи. Осталась только медсестра, старая сиделка, знакомая мне давно по кремлевской больнице. Она тихо прибирала что-то на огромном обеденном столе, стоящем в середине зала.
Это был зал, где собирались большие застолья и где съезжался узкий круг Политбюро. За этим столом – за обедом или ужином – решались и вершились дела. “Приехать пообедать” к отцу – это и означало приехать решить какой-то вопрос. Пол был устлан колоссальным ковром. По стенам стояли кресла и диваны; в углу был камин, отец всегда любил зимой огонь. В другом углу была радиола с пластинками, у отца была хорошая коллекция народных песен – русских, грузинских, украинских. Иной музыки он не признавал. В этой комнате прошли все последние годы, почти двадцать лет. Она сейчас прощалась со своим хозяином…
Поздно ночью – или, вернее, под утро уже – приехали, чтобы увезти тело на вскрытие… И тело увезли. Подъехал белый автомобиль к самым дверям дачи, все вышли. Сняли шапки те, кто стоял на улице, у крыльца. Я стояла в дверях, кто-то накинул на меня пальто, меня всю колотило. Кто-то обнял за плечи – это оказался Н.А. Булганин. Машина захлопнула дверцы и поехала. Я уткнулась лицом в грудь Николаю Александровичу и наконец разревелась. Он тоже плакал и гладил меня по голове. Все постояли еще в дверях, потом стали расходиться».
Булганина тоже не обделили. Хрущев опять сделал его министром обороны. Потом Председателем Совета Министров. Включал в свою свиту для зарубежных поездок. До тех пор, пока Булганина не затянули в «антипартийную группу Молотова – Кагановича – Маленкова». Успел покаяться. Получил пост председателя правления Госбанка, но с маршальским званием пришлось расстаться.
Булганин благополучно вышел на пенсию. В 70-х годах его можно было встретить в центре Москвы стоящим с авоськой в очереди за арбузами. Между тем, как Герой Социалистического Труда, он имел законное право на внеочередное обслуживание. В старости он был уже малоузнаваем.
Разговоры о том, что Сталин якобы подготовил план депортации евреев, скорее всего, вымысел. Послушаем генерал-лейтенанта госбезопасности Судоплатова: «Сейчас говорят о том, будто накануне смерти Сталина существовал план депортации евреев из Москвы. Сам я никогда о нем не слышал, но если подобный план действительно существовал, то ссылки на него можно было бы легко найти в архивах органов безопасности и Московского комитета партии, потому что по своим масштабам он наверняка требовал большой предварительной подготовки. Операция по высылке – дело довольно трудное, особенно если ее подготовить скрытно. В этом случае должна была существовать какая-то директива, одобренная правительством, по крайней мере за месяц до начала проведения такой акции. Поэтому я считаю, что речь идет только о слухе, возможно, основанном на высказываниях Сталина или Маленкова, выяснявших отношение общества к евреям в связи с “Делом врачей”.