Если Игнатьев и Маленков действительно контролировали охрану Сталина, то почему, когда с ним приключилась беда, они (по сообщению Лозгачева) со всех ног бросились разыскивать Берию. Долго не находили. Не сразу он приехал.
Когда Берия склонился над храпевшим и постанывающим в беспамятстве Сталиным, он уже точно знал, что тот не встанет. Представить себе, чтобы Берия не увидел, что это не обычный сон, просто невозможно. Ему же рассказали, при каких обстоятельствах Сталин оказался на этом диване, и о том, что его уже безуспешно пытались разбудить, когда нашли, и что он не проснулся даже тогда, когда его несли. И что Сталин «обмочился».
Берия больного Сталина не осматривал и сам будить не пробовал. Если верить Лозгачеву, поодаль, зажав под мышкой новые ботинки, опасаясь смотреть на живой труп, как понятой, в одних носках, трусливо переминаясь с ноги на ногу, должен был стоять Маленков.
Вопреки здравому смыслу, Берия громогласно объявил, что Сталин крепко спит. Ему надо было выиграть время. И если после этого он поспешил в Кремль, перетряхивать бумаги Сталина, а потом делить портфели, значит, он был абсолютно уверен в том, что сознание к Сталину не вернется уже никогда. Интересно, почему он решил, что Сталин не поднимется? В подобной ситуации любой врач остерегся бы от скоропалительных выводов.
Известные российские историки Жорес и Рой Медведевы выпустили книгу под названием «Неизвестный Сталин» (М.: АСТ; Харьков: Фолио, 2002). Вот выдержка из этой книги:
«В короткий период времени, между инсультом у Сталина 1 марта 1953 года и вызовом к нему врачей утром 2 марта, было произведено новое распределение власти в стране двумя конкурировавшими между собой группами: Маленкова – Берии и Хрущева – Булганина».
Они действовали, не оглядываясь на Сталина. Без всякой боязни за последствия. Это означает, что они знали, что Сталин будет дышать ровно столько, сколько они захотят.
Иначе нет никакой логики в их поступках.
Теоретически эту уверенность им мог обеспечить Берия. И если он действительно что-либо для этого сделал, то только с молчаливого согласия остальных соратников Сталина. Действительно, ни тогда, ни потом никто из них ни одним словом не осудил решения Берии (как утверждает Лозгачев) оставить Сталина одного умирать без медицинской помощи.
Действия Берии в отношении больного Сталина (если, конечно, они в действительности имели место) можно было бы рассматривать как его личный грех. У него было к тому много веских оснований.
Еще в декабре 1945 года Берию освободили от руководства Наркоматом внутренних дел. С Лубянки он был вынужден переехать под надзор Сталина в Кремль, в кабинет заместителя председателя Совета народных комиссаров. Сталин специально распорядился, чтобы впредь, в Кремле, а не в НКВД, как раньше, проводились заседания спецкомитета по атомной проблеме, который находился в ведении Берии.
В 1948 году Сталин назначил министром госбезопасности Грузии генерала Рухадзе, которому вместе с Рюминым он поручил собирать компромат на окружение Берии. Тут было широкое поле деятельности. Дядя его жены, Гегечкори, был министром иностранных дел в меньшевистском правительстве Грузии в Париже.
«В то время в правительственных кругах ходили слухи о том, что сын Берии Сергей собирается жениться на Светлане Аллилуевой после ее развода с сыном Жданова. Секретарь Берии Людвигов, рассказавший мне (Судоплатову) эту историю во Владимирской тюрьме, говорил, что Нина, жена Берии, и сам Берия были решительно против этого брака. Берия знал, что его противники из Политбюро используют этот брак в борьбе за власть, что силы Сталина уже не те и если Берия свяжет себя со Сталиным семейными узами, то в случае смерти Сталина он будет обречен. Ситуация породила их взаимную неприязнь».
В московской квартире Берии и в квартире его матери в Грузии были обнаружены подслушивающие устройства. Берия и его жена привыкли держать язык за зубами, но его мать, Марта, вполне могла выразить сочувствие преследуемым мегрельским националистам.
Во времена Берии многие ответственные сотрудники госбезопасности погрязли в разврате. Знакомый с этой проблемой журналист Евгений Жирнов написал: «Большинство оперативников всегда рассматривало женщин-агентов как своеобразную надбавку к жалованью, полагающуюся им из-за вредных условий работы, и за это никого никогда не наказывали. Как рассказывал мне один отставной генерал, в госбезопасности нередко вербовали красивых, но бесполезных в оперативном плане дам, чтобы при случае было чем “угостить” начальство. “Она же под подпиской! – ухмыляясь, вспоминал старик. – Ни мужу, ни родным – ни гугу, полная конспирация”». Для интимных свиданий постоянно использовались конспиративные служебные квартиры.
Разврат расцвел и под носом у самого Сталина. При допросе начальника его охраны Власика ему был задан такой вопрос:
– Глава правительства вас предупреждал о недопустимости такого поведения?
– Да, в 1950 году он говорил мне, что я злоупотребляю отношениями с женщинами. Но в вопросах службы я всегда был на месте. Выпивки и встречи с женщинами были за счет моего здоровья и в свободное время. Признаю, женщин у меня было много.
– Вы показали, что вам доложил Саркисов о разврате Берии, а вы заявили: «Нечего вмешиваться в личную жизнь Берии, надо охранять его.
– Да, я от этого устранился, так как считал, что не мое дело в это вмешиваться, ибо это связано с именем Берии.
История этого вопроса совсем другая. Тут главную скрипку играл министр госбезопасности Виктор Абакумов. Когда он пробирался наверх, то всячески превозносил Берию. Как рассказывал Богдан Кабулов, осенью 1938 года на одном из торжественных собраний в клубе НКВД Абакумов поднял страшный шум: он возмущался, что портрет дорогого Лаврентия Павловича висит слишком далеко от центра сцены. Входивший в зал Берия заинтересовался причиной переполоха и заметил ретивого Абакумова. Когда тот стал министром, то по своей инициативе завербовал начальника охраны Берии полковника Саркисова. Саркисов регулярно поставлял Абакумову подробную информацию о любовных похождениях Берии. Такая информация шла сплошным потоком. Как замечает Евгений Жирнов, «сообщений о похождениях Лаврентия Павловича у него накопилось более чем достаточно. Он и пресытился, и увидел, что на этом дерьме легко поскользнуться. В сводках шла речь о женах такого количества высокопоставленных людей, что малейшая утечка этих материалов могла сделать Абакумова врагом не только Берии, но и половины руководителей партии и страны. Он приказал своему заместителю: “Ты больше не бери у Саркисова это дерьмо”».
Несомненно, что Власик делился «альковными» секретами Берии со Сталиным. Так что компромата на Берию, как, впрочем, и на других своих соратников, у Сталина всегда было в избытке. Но все это еще не означало, что Берия окончательно был обречен. Держать его в постоянном страхе было в правилах Сталина. При случае он мог его и припугнуть. Но расставаться с ним в ближайшее время он явно не собирался, напротив, с его помощью намеревался усилить силовые министерства перед грядущими чистками и новыми массовыми репрессиями.
Возникает такой вопрос. Если Берия действовал с членами ЦК против Сталина заодно, то почему, когда его арестовали и он, хорошо понимая, что его не только отстранили от власти, но и не оставят в живых, с самого начала активно не боролся за свою жизнь, встав на путь шантажа, грозя им разоблачением. Тогда для них все пропало. Достаточно было ему сказать об этом кому-либо из тех, кто его арестовывал, охранял, допрашивал, обслуживал, на суде.
Но тут есть одно «но». Хрущев взял «дело» Берии в свои руки. Его держали под арестом у военных, которые по приказу Булганина пошли на беспрецедентный шаг и не позволили Круглову, новому министру внутренних дел, провести даже допрос Берии. Количество лиц, с которыми он мог контактировать, ограничили до минимума. «Дело Берии» в основном создавалось на основании показаний других лиц.
За его молчание о том, что они совместно сделали со Сталиным, могли пообещать сохранить ему жизнь и не репрессировать семью. Возможно, что для полной убедительности это было сделано при личной встрече с одним из членов Президиума ЦК КПСС. Усыпили бдительность, потом обманули и неожиданно расстреляли. Этот прием всегда действовал безотказно.
Был ли на самом деле Берия больше других заинтересован в смерти Сталина, большой вопрос. После смерти Сталина он первым из его близкого окружения лишился жизни.
120 часов до смерти Сталина
Из всего того, что известно о пяти последних днях жизни Сталина, доверие вызывают лишь сведения о последних 84 часах 50 минутах (с 9 часов, как указывает Лозгачев, или с 7 часов утра 2 марта, когда был зарегистрирован первый осмотр Сталина приехавшими профессорами) – до 21 часа 50 минут 5 марта 1953 года, когда Сталина не стало. Все это время Сталин умирал на глазах большого числа людей, поэтому описание происходящего в эти часы, сделанное разными людьми, включая родственников, можно с большой долей уверенности считать соответствующим действительности. С этого момента и до остановки сердца Сталина велась подробная медицинская документация.
Что происходило в предыдущие 28 часов (с 5 часов утра 1 марта, когда гости отбыли с ближней дачи Сталина, до 9 (7) часов утра 2 марта, когда к больному Сталину приехали врачи), весьма противоречиво.
Если верить Петру Лозгачеву, то инсульт у Сталина возник около 19 часов 1 марта, то есть через 14 часов после того, как он остался один. Для того чтобы именно к этому времени привязать момент наступления инсульта у Сталина, им настойчиво упоминаются две такие подробности: «Наконец, в 18 ч. 30 минут в комнате Сталина появилось электроосвещение» и «Стрелки лежащих на полу карманных часов остановились на 18.30». Стало быть, Сталин почувствовал себя плохо, зажег свет и тут же как подкошенный упал и потерял сознание.