Конечно, мне было бы интересно самому повидать ее в Америке, но я не мог решиться на это. Если бы я не спросил в Москве разрешения на встречу с ней, то меня, несомненно, сделали бы за это «невыездным», узнав о нашей встрече (думаю, за ней там наши агенты тайно приглядывали). Если бы я стал согласовывать этот вопрос с нашими властями в Москве, то меня, боюсь, могли бы нагрузить какими-то поручениями, связать определенными обязательствами, то есть так или иначе пришлось бы вступать в контакт с КГБ, от которого меня всегда Бог миловал. Кстати, совершенно серьезно считаю это обстоятельство одним из самых больших подарков судьбы и бесконечно этому удивляюсь. В мемуарах В. Каверина я просто с ужасом читал о том, как его трижды вызывали в ленинградское КГБ (в дни блокады города!) и склоняли к тому, чтобы он стал стукачом, пускали при этом в ход лесть, угрозы, шантажировали…
Но вернемся к Светлане. В своих мемуарах она признается, что с горя начала в Америке пить, но, слава Богу, сумела перебороть в себе эту слабость. Потом она с дочерью перебралась в Англию, где ей пришлось нелегко. А когда у нас начались перемены, Светлана с дочерью приехала в Москву, власти встретили ее здесь неплохо, но у Светланы не сложились отношения с уже выросшими сыном и дочерью. Из Москвы переехала в Грузию, ее очень хорошо приняли, но все равно и там ее жизнь почему-то не заладилась. Общие знакомые из Грузии, мои и Светланы, говорили, что уравновешенным ее поведение там иногда назвать было нельзя.
Пребывание в нашей стране в течение восемнадцати месяцев не прошло для нее бесследно. В своих мемуарах она пишет о том, что с самых первых шагов по родной земле ее давила, раздражала наша действительность, от которой она успела отвыкнуть за рубежом. В своей «Книге для внучек» Светлана выражает беспокойство по поводу судьбы дочери Ольги, по поводу ее образования, учебы. Оля попала в Советский Союз в 13 лет, не знала по-русски ни слова, мать вырастила ее как типичную американку. Но в Грузии у девочки все быстро пошло на лад. За год с небольшим она освоила русский и грузинский! Вот что значит постоянное общение с иноязычными сверстниками в юном возрасте! Олю все там радовало: друзья, учителя, прикрепленная к ним машина с шофером, занятия верховой ездой… Расставалась она с Грузией в слезах. Тем не менее Светлана объясняет свой внезапный отъезд из нашей страны именно заботой об Оле.
Что же произошло на самом деле? Сама Светлана этого прямо не объясняет, но, по-моему, проговаривается в своей «Книге для внучек». Похоже, все дело было в начавшейся у нас перестройке. Вспомним, что она ознаменовалась резким усилением разоблачения сталинских преступлений. На Ленина и его партию у нас в начале перестройки еще не смели замахиваться, сводили все наши беды к одному Сталину, официально считалось, что это он был плохим, а Ленин — хорошим. Светлана, конечно, понимала, что это совсем не так, об этом можно судить по ее первым трем книгам. Но все равно, казалось бы, она должна была приветствовать перестройку в целом, если судить по ее взглядам, вытекающим из ее прежних сочинений. Так-то оно так, но вот в книге «для внучек» слышны уже и другие мотивы. Нет, она не отказалась от своих прежних убеждений, но они приобрели несколько иную тональность. Ее сложную и своенравную натуру, конечно, не мог не ошеломить такой мощный поток публичных разоблачений Сталина. Думается, что тут сыграл свою роль тот факт, что она встретила перестройку в Грузии, где ее отец безжалостно уничтожил много родных ему по крови людей. Как известно, у горцев такое преступление считается куда более страшным, чем у нас в России. Кто знает, с чем столкнулась там Светлана? С одной стороны, люди, боготворившие ее отца несмотря ни на что, с другой — многие ненавидели его и к тому же были воспитаны на традициях кровной мести…
Перед тем как снова покинуть СССР, Светлана написала Горбачеву, что хотела бы встретиться с ним, но он ей не ответил. Ее довольно прохладна принял Е. Лигачев, отпетый сталинист и второй тогда человек в государстве, уж он-то, разумеется, никак не мог ей простить все то, что она написала о нас в своих воспоминаниях. По всей вероятности, эта встреча и решила ее дальнейшую судьбу. Она вернулась на Запад.
«Путешествие на родину выглядело сумасшедшим поступком», — признается она и продолжает: «…Но не надо сожалеть об этом… Мне надо было увидеть снова детей, родные места и старых друзей. Оле надо было узнать важную часть ее собственного наследия. Без этих восемнадцати месяцев ее жизнь, как и моя, были бы неполными, незаконченными и даже — неестественными».
Все это можно понять. Но дальше следует уже нечто новое в ее восприятии нашей истории и самого Сталина: «Десять Горбачевых понадобится, чтобы завершить этот процесс, чтобы хотя бы поставить Советский Союз рядом с современными социал-демократиями… О нет, еще очень далеко идти, и еще рано трубить победу. КПСС медленно изживает самое себя, но не рухнет так вот прямо, как поверженный дракон, а долго, долго еще будет корчиться, распространяя вокруг все то же ядовитое дыхание обмана и скаля жадные зубы на весь мир… Моя личная концепция состояла и состоит в том, чтобы всегда разделять Сталина на человека и политика… Я считаю партию ответственной за все то, что приписывается сейчас одному лишь Сталину. Мое мнение разделяют многие. Это — не „защита“, а историческая объективность».
Теперь Светлана так пишет о своем отношении к отцу: «С годами стало возможным сделать какие-то обобщения. Мне думается, что Сталин, конечно, принадлежал Грузии своим темпераментом, наследственностью, характером. Но России он принадлежал как революционер и всем тем, что он узнал и сделал за свою жизнь. Он бросил Грузию рано и полюбил могучую, огромную, жестокую Россию, потому что любил силу. России он служил так, как мог, сделал ее индустриальной страной и выиграл победу над нацистской Германией. Маршал Георгий Жуков в первом варианте своих мемуаров, вышедших еще при его жизни, отдал дань способностям Сталина как крупного организатора и полководца во время войны…»
Нужно ли это комментировать? Можно только обратить внимание на то, что Светлана специально подчеркивает, что речь идет о «первом варианте» мемуаров Жукова. Как известно, писал он их под тяжким прессом двойной цензуры — ЦК КПСС и Политуправления Советской Армии, обе эти могущественнейшие тогда организации всеми силами держались за миф о гениальном полководце и заставили Жукова вписать эти положения в его мемуары. Это теперь общеизвестно. Впрочем, Светлана могла бы и сама об этом догадаться, проведя у нас в стране полтора года. Но догадаться не захотела…
От нас она уехала с дочерью в Англию. Там дочь училась, рано вышла замуж и уехала жить в Америку. После этого Светлана жила одна в Лондоне в доме для престарелых, затем оттуда переехала в уединенную деревню на западном побережье Англии. Там ее с большим трудом обнаружил корреспондент английской газеты «Дейли мейл» и взял у нее интервью. В нем она, в частности, упоминает и о том, как разорилась в Америке, когда Питерс выкачал из нее около миллиона долларов. Она беседовала с корреспондентом в своей коммунальной квартире, где жила на небольшую пенсию и даже получала дотацию на квартплату. В интервью также говорилось, что она никак не может найти издателя для двух заключительных книг своих воспоминаний. Наконец, уже под занавес уходящего двадцатого века, она перебралась из Англии в Нью-Йорк и поселилась там у дочери, которая работала тогда продавщицей в магазине и официанткой. Погонит ли судьба Светлану куда-нибудь еще?
Обратимся теперь ненадолго к другим прямым потомкам Сталина, поскольку упоминание о них добавит несколько штрихов к портрету вождя, их прародителя.
Брат Светланы, Василий, учился в нашей школе, был хулиганом с отвратительным характером, вызывающей манерой поведения, учился скверно, плевал на все и на всех. Я с ним, слава Богу, не сталкивался, так как он был старше меня и Светланы на четыре года. Как это ни странно, учителя и директор нашей школы осмеливались ставить Сталина в известность о плохой успеваемости и скверном поведении Василия, об этом факте пишет в своих мемуарах и Светлана. Сталин очень раздражался, устраивал сыну скандалы, но ничего не помогало.
Эти проблемы с воспитанием Василия и отношение к ним Сталина нашли отражение в любопытном документе, дошедшем до нас. Один из школьных учителей Василия, В. Мартышин, написал Сталину о безобразном поведении и учебе его сына, и вождь ему ответил письменно! Этот ответ говорит, во-первых, о том, что Сталин относился к нашему «лицею» серьезно, внимательно и даже уважительно. Во-вторых, это письмо показывает Сталина с непривычной стороны: оказывается, он мог общаться с нижестоящим человеком (а такими для него были все люди без исключения) как равный с равным. Жаль, конечно, что такой чести удостоился, похоже, только один человек на жизненном пути вождя. Один, но зато — простой школьный преподаватель (правда, учитель его сына). Можно, конечно, в этом сталинском послании усмотреть и следы обычной демагогии, которая всегда была фирменным знаком вождя. Итак, вот это письмо (дается с сохранением орфографии подлинника):
«И. В. СТАЛИН В. В. МАРТЫШИНУ
8 июня 1938 г.
Преподавателю т. Мартышину.
Ваше письмо о художествах Василия Сталина получил. Спасибо за письмо.
Отвечаю с большим опозданием ввиду перегруженности работой. Прошу извинения.
Василий — избалованный юноша средних способностей, дикаренок (тип скифа!), не всегда правдив, любит шантажировать слабеньких „руководителей“, нередко нахал, со слабой, или — вернее — неорганизованной волей.
Его избаловали всякие „кумы“ и „кумушки“, то и дело подчеркивающие, что он „сын Сталина“.
Я рад, что в Вашем лице нашелся хоть один уважающий себя преподаватель, который поступает с Василием, как со всеми, и требует от нахала подчинения общему режиму в школе. Василия портят директора, вроде упомянутого Вами, люди-тряпки, которым не место в школе, и если наглец-Василий не успел еще погубить себя, то это потому, что существуют в нашей стране кое-какие преподаватели