тся, в Советском Союзе никаких комментариев не последовало595».
После этих интервью и пресс-конференций сомнений в умышленном бегстве к японцам начальника Управления НКВД по Дальневосточному краю отпали.
Заместитель наркома М. П. Фриновский вынужден был сам ехать наводить порядок в ДВК. 6 июля 1938 г. в своей директиве он отметил, что, несмотря на относительно высокие цифры арестованных в Дальневосточном крае, анализ проведенной оперативной работы указывает на явное неблагополучие в деле разгрома врагов. Отмечались следующие ошибки: так, лица, которые прошли по показаниям арестованных, не были учтены и не были репрессированы, следственная работа велась поверхностно; арестованные троцкисты и правые якобы не допрашивались об их организационных преступных связях с эсерами, меньшевиками и др. Не все жены заговорщиков арестовывались. Приказывалось усилить следствие и в семидневный срок провести массовую операцию, тщательно подготовив аресты всех врагов в промышленности, войсках, укрепрайонах.
9 июля 1938 г. приступили к составлению оперативных списков на весь антисоветский элемент, подлежащий репрессированию. В оперативные списки подлежал включению весь контингент, предусмотренный приказом НКВД № 00447, как то: бывшие офицеры, бывшие белые офицеры, бывшие белые добровольцы, купцы, помещики, кулаки, бежавшие из ссылки и возвратившиеся из лагерей, бывшие чиновники, бывшие военнопленные, эсеры, меньшевики, анархисты, казачьи авторитеты, белые эмигранты, церковники, контрабандисты и другие. На харбинцев, латышей, поляков, немцев, финнов, иранцев, болгар, румын, афганцев, греков, итальянцев и других составлялись отдельные оперативные списки, так как данная категория лиц должна была «проходить по альбомам».
12 июля 1938 г. Н. И. Ежов предоставил М. П. Фриновскому под его председательством право рассмотреть на месте по согласованию с прокурором дела по «альбомным» операциям, то есть упрощенно. На каждой странице т. н. альбома значились имя, отчество, фамилия, год рождения и совершенное преступление арестованного. Этого было достаточно, чтобы утвердить приговор к высшей мере наказания или к длительному сроку лишения свободы.
На правах Особого совещания таким же образом было организовано рассмотрение дел по арестованным женам заговорщиков и антисоветским элементам596.
Из-за бегства Люшкова руководство НКВД СССР действовало безжалостно, только бы самим уцелеть. Так, 27 июля М. П. Фриновский просит утвердить для ДВК дополнительный лимит на 15 тысяч человек по первой категории и 5 тысяч по второй, о чем 29 июля было доложено Генеральному секретарю ЦК ВКП(б) И. В. Сталину. Эта просьба нашла одобрение.
Через неделю после утверждения лимита Н. И. Ежов направляет в Хабаровск шифртелеграмму с просьбой сообщить о ходе операции по представленным дополнительным лимитам в 20 тысяч человек. Особо подчеркивалась необходимость очистить оборонные объекты, такие как органы связи, склады, госсооружения, дороги и другие597.
18 августа 1938 г. И. В. Сталин получил телеграмму из Хабаровска от М. П. Фриновского, в которой он докладывал о невозможности в установленный срок рассмотреть все дела, подлежащие передаче в Военную коллегию и на рассмотрение Особого совещания. Это объяснялось отдаленностью от центра, перегрузкой тюрем и необходимостью использовать пребывание на ДВК выездной сессии Военной коллегии для рассмотрения максимального количества дел. М. П. Фриновский просил санкционировать право на предварительное рассмотрение законченных следствием дел, подлежащих передаче в Военную коллегию, начальнику УНКВД по ДВК и прокурору выездной сессии Военной коллегии. Кроме того, он также просил предоставить начальнику Управления на три месяца права Особого совещания для рассмотрения дел на жен осужденных участников правотроцкистской и военно-заговорщической организаций598. Такие права были предоставлены.
В это же время Фриновский активно занимался расследованием обстоятельств бегства к японцам бывшего начальника Управления НКВД по ДВК. Так им был выявлен антисоветский краевой общезаговорщический центр. В ходе следствия было установлено, что Люшков, оказывается, долгие годы являлся скрытым троцкистом и особо законспирированным членом этого центра. Было сделано предположение, что он, предвидя провал своей преступной деятельности, разработал план нелегального ухода за границу. С этой целью он и изучал возможности бегства.
Материалы расследования не давали никаких оснований к подозрению кого-либо из военнослужащих пограничной охраны в способствовании Люшкову совершить бегство. Он как начальник Управления НКВД по ДВК имел право отдавать приказание командному составу пограничной охраны по делам службы. Его распоряжения не носили явно преступный характер, и командный состав пограничного Посьетского отряда обязан был выполнять эти распоряжения. Однако начальник 52-го Посьетского пограничного отряда полковник Гребенник в то же время обязан был максимально обеспечить неприкосновенность начальника УНКВД от захвата его с сопредельной территории. Он не должен был оставлять Люшкова одного. Нарушением службы полковника Гребенника являлось также сокрытие им перед начальником войск пограничной и внутренней охраны ДВО комдивом Соколовым этого чрезвычайного происшествия.
В сентябре 1938 года Фриновский направил Сталину свое заключение по делу измены Родине, бывшего начальника Управления НКВД по ДВК Люшкова. Согласно этому заключению, на основании материалов, собранных на ДВК, а также показаниям арестованных в Москве: бывшего начальника Экономического отдела НКВД СССР Миронова и бывшего заместителя Люшкова Когана было установлено, что Люшков являлся старым скрытым троцкистом и участником ранее существовавшего в НКВД антисоветского заговора, возглавлявшегося Ягодой.
Приехав в начале августа 1937 г. на Дальний Восток, Люшков связался на преступной основе с секретарем крайкома ВКП(б) ДВК Стацевичем, возглавлявшим после ареста Варейкиса правотроцкистскую организацию на Дальнем Востоке. Якобы по договоренности с ним Люшков, оставаясь на особо законспирированном положении, включился в антисоветскую работу, проводившуюся дальневосточным заговорщическим центром.
Арест ближайших друзей Люшкова – Леплевского в апреле и Когана в мае 1938 г. – свидетельствовал о том, что окончательный план бегства у Люшкова созрел в мае 1938 г.
28 мая 1938 г. Люшков получил от Ежова телеграмму о том, что предполагается его отзыв в Москву для ответственной работы в центральном аппарате. Усмотрев в этом ускорение развязки, Люшков приступил к выполнению плана бегства за кордон. Он дал ответную телеграмму Ежову о готовности работать в центральном аппарате в тот же день, 28 мая выехал на границу, где сделал свою первую неудавшуюся попытку перехода границы.
Связи Люшкова с японцами установлены не были. Тем не менее анализ его поведения давал основания считать, что он был уверен в том, что японцы окажут ему приют. Никаких признаков, которые указывали бы на наличие у него пособников среди личного состава войск пограничной охраны не установлено. Начальствующий состав пограничной охраны старался, как можно более четко и лучше выполнять все его приказания и обеспечить его безопасность.
Фриновский предложил необходимым в новом уставе пограничной охраны предусмотреть следующее принципиальное положение, что ни один человек, какое бы он положение ни занимал, кроме лиц, назначаемых в пограничный наряд или для проверки наряда, не могли быть допущены или оставлены на линии государственной границы, без сопровождения лиц начальствующего состава пограничной охраны. До издания нового устава считал необходимым эти положения ввести в действие приказом народного комиссара внутренних дел СССР.
Далее Фриновский писал, что в связи с уходом за кордон Люшкова были арестованы заместитель начальника 7 отдела УНКВД ДВК лейтенант госбезопасности Стрелков и начальник заставы имени Косарева лейтенант Дамаев. К моменту его приезда в расположение Посьетского погранотряда начальник отряда – полковник Гребенник был болен воспалением легких. Во время событий у озера Хасан он, не оправившись от болезни, принимал активное участие в боевых действиях, где проявил геройство и отвагу в боях с японцами за дело защиты социалистической Родины – представлен к награждению орденом Красного Знамени. Лейтенант Дамаев, находившийся под арестом в помещении Посьетского погранотряда, во время событий у озера Хасан, несколько раз обращался с просьбой направить его на передовые позиции, где бы он мог доказать свою преданность партии и советской власти и, если нужно, умереть. Фриновский хорошо характеризовал полковника К. В. Гребенника и лейтенанта И. И. Дамаева, считая не целесообразным привлекать их к ответственности.
Люшков же в это время рассказывал японцам, что прибыл на Дальний Восток в августе 1937 г. Перед выездом из Москвы был вызван к Сталину, где застал Молотова, Ворошилова и Ежова. При встрече Сталин сказал, что война с Японией неизбежна и Дальний Восток рассматривается японцами как плацдарм для ведения этой войны. В связи с этим он предлагал принять самые решительные меры к очистке армии и тыла от враждебных шпионских и японофильских элементов. Заговор Тухачевского, арест Сангурского, Аронштама, Кащеева показал, что в армии не все благополучно. Руководители НКВД на Дальнем Востоке Дерибас, Западный и Барминский – японские шпионы. Япония располагает большой базой для шпионской и повстанческой деятельности в лице корейцев и китайцев.
Сталин заявил, что заговорщики в армии возлагали основные надежды на Дальний Восток. Гамарник все время ездил туда, создавая там основную базу заговорщиков. Поездки Рыкова на Дальний Восток были также организованы заговорщиками. План их сводился к тому, чтобы вызвать столкновение с Японией и по соглашению с ними повернуть войска против Сталина. Особую роль в этом плане играли Дерибас и Западный, т. к. было выяснено, что Гамарник и Сангурский были связаны непосредственно с ними. В связи с этим Сталин считал, что удар необходимо начать с них, чтобы парализовать их планы.