Сталин считал, что на Дальнем Востоке хозяйничают японцы. Обратил внимание на чистку партийного и советского аппарата, при этом остановился на секретаре крайкома партии Варейкисе. Сказав, что он был в т. н. рабочей оппозиции и имелись сведения, что он не вполне надежен. Варейкис собрал группу близких, преданных ему людей.
В отношении Блюхера Сталин выразил мнение, что при Сангурском и Аронштаме он фактически не командует. Однако после его вызова в Москву Блюхер обещал исправить свои ошибки. Сталин полагал, что Блюхер очень популярен на Дальнем Востоке и должен быть сохранен.
После совещания Ежов сказал Люшкову, чтобы он под видом усиленной охраны Блюхера, объясняя это его личной безопасности стал наблюдать за ним и сообщать о его контактах в Москву. Подводя итог беседе, Сталин предложил, очищая тыл, терроризировать край и границу, чтобы не дать японцам никакой возможности вести шпионскую работу на территории ДВК. Был предварительно решен вопрос об увеличении численности пограничных войск для усиления охраны границы.
После совещания Ежов еще раз подчеркнул необходимость быстрых и решительных мер к очищению Дальнего Востока, в предстоящей войне с Японией, так как мы можем очутиться в таком положении, что тыл будет в огне. Ежов предположил, что если удастся быстро очистить тыл и армию, возможно, будет целесообразным при выгодно сложившейся обстановке не ждать, пока Япония нападет на СССР, а самим взять инициативу в свои руки.
Он заявил, что, по мнению Ворошилова и военных, Гитлер пока не готов к войне. Оказывая активную помощь Испании, преследовалась цель втянуть немцев в более широкие операции. В то же время Япония не начнет войну против СССР, прежде чем не обеспечит себе тыл со стороны Китая, а если она сцепится как нужно с Китаем, то надо использовать эту обстановку для активных действий.
Ежов сказал, что Сталин хочет прежде всего очистить страну от оппозиционных и враждебных элементов, тем самым создать более устойчивое положение. Он вынужден был проявлять большую осторожность в международных вопросах в связи с заговорами. Поэтому и спешил очистить Дальний Восток.
Операция в Хабаровске по НКВД была разработана совместно с Ежовым. Предлагалось начать с ареста Западного и Барминского. Дерибасу предлагалось передать письмо Ежова, в котором ему сообщалось о его вызове в Москву. Пока он будет готовиться к поездке, необходимо было установить за ним наблюдение, чтобы выяснить, с кем он встретится. Одновременно ускоренным следствием Западного и Барминского установить связи и роль Дерибаса в заговоре, а также его связи с заговорщиками в армии. Затем, получив разрешение Москвы, арестовать его.
Ежов предложил Люшкову выехать на Дальний Восток негласно, взяв с собой группу работников НКВД. По приезде начать немедленно аресты в НКВД. Предлагалось арестовать всех руководящих работников, чтобы пресечь все агентурные связи с японцами. При этом Ежов высказал опасение, как бы Дерибас и Западный, узнав о приезде Люшкова, не убежали к японцам.
Люшков с группой сотрудников прибыл в Хабаровск в отдельном вагоне в ночь на 9 августа. Со станции он связался Дерибасом, объяснил ему свое прибытие поручением, которое имел для него и предложил ему прибыть в управление на личное свидание. При разговоре по телефону Дерибас волновался. После разговора он послал на станцию автомашину, в которой были Западный и секретарь Дерибаса Соловьев. Дерибас послал Западного, чтобы узнать о цели прибытия Люшкова. Однако узнать тот ничего не успел, так как по прибытии со станции в управление Западный был арестован в своем кабинете.
Дерибас ждал, что Западный сообщит ему цель прибытия Люшкова. Не дождавшись, два раза позвонил по телефону в кабинет Западного, но получил ответ, что тот вышел. Подозревая что-то плохое, он пришел в управление, поднялся на леса (здание было в постройке), чтобы посмотреть через окно, что произошло в кабинете Западного. Однако проходившие сотрудники, заметив, что кто-то лазит по лесам, начали кричать. Он был вынужден сойти вниз и войти в здание.
В здании Люшков встретился с Дерибасом, дал ему письмо Ежова. Сказал, что арестовал Западного. При этом предложил ему вызвать к себе Барминского. Дерибас вынужден был позвонить на квартиру Барминского и вызвать его по срочному делу. Когда тот явился в управление, он был также арестован. Дерибас, сдавая дела, сказал Люшкову, что не может выехать в Москву, прежде чем не увидится с семьей, которая находилась во Владивостоке. Люшков настойчиво ему рекомендовал не лететь самолетом, как он хотел, а ехать поездом или автомашиной, так как в противном случае он лишился бы возможности наблюдать за ним. Кроме того, Люшков опасался, как бы тот не улетел за границу. Дерибас учел рекомендации Люшкова и выехал во Владивосток на машине, под наблюдением. Как впоследствии оказалось, он ездил туда к бывшему начальнику областного Управления НКВД Визелю, также участнику заговора, чтобы вместе с ним выяснить возможность бегства за границу, но из этого ничего не вышло. Дерибас вернулся в Хабаровск. Люшков, предварительно связавшись с Москвой, арестовал его.
Из показаний Дерибаса, Западного и Барминского устанавливалось, что в войсках НКВД и в погранохране существовал заговор, созданный в результате их связей с Гамарником. Дерибас давно был лично связан с Рыковым. Он вместе с бывшим секретарем крайкома партии Лаврентьевым, бывшим предрайисполкома Крутовым и группой заговорщиков в армии в лице Сангурского, Аронштама и других предполагал совершить переворот на Дальнем Востоке и договориться с японским правительством о помощи и совместных действиях против CCCР.
Ими были завербованы в НКВД пять начальников отделов, комендант управления, начальник Приморского облуправления – Визель, его заместитель – Кондратьев, начальник Амурского управления – Давыдов, начальник Нижне-Амурского облуправления – Липовский, начальник Уссурийского облуправления – Пряхин, начальник управления Еврейской области – Лавтаков, начальник Комсомольского горотдела – Голянов, особоуполномоченный управления – Кричинский, заместитель начальника Сахалинского облуправления – Домарев, начальник горотдела города Оха (Сахалин) – Балицкий, заместитель начальника Особого отдела Тихоокеанского флота – Новицкий, начальник Особого отдела 51 авиабригады – Коган и многие другие руководители органов НКВД, начальники отделений и уполномоченные в краевом управлении НКВД и в районах.
В пограничных войсках также была создана организация, во главе которой стоял начальник политуправления этих войск Богданов. В нее были вовлечены начальник оперативного отдела штаба погранвойск – Груздь, зам. начальника политотдела – Катцент, инструктор политотдела – Шестовский, начальник Камчатского погранотряда – Лев и другие командиры и политработники.
Сотрудники японской разведки отмечали добросовестность и усидчивость Люшкова. Он сочинял доклады, антисталинские памфлеты и листовки. Переводчики сетовали, что за Люшковым не угнаться – он писал в день до сорока страниц текста. Все это надо было быстро перевести на японский и передать в соответствующие отделы.
«По некоторым источникам, требующим уточнения, в конце 1938 – начале 1939 г. Люшков в качестве советника японской военной разведки принял участие в ликвидации закордонной агентурной сети советских спецслужб. Он выехал из Токио в г. Чаньчунь, где расположился штаб Квантунской армии. Японские источники ничего не сообщают о количестве разоблаченных бывшим чекистом агентов НКВД и РУ РККА, ограничиваясь пространной фразой, что „русской разведке был нанесен серьезный удар“»599.
Японские офицеры, сопровождавшие Люшкова в этой командировке, вспоминали «о бывшем чекисте, как человеке безжалостном и бессердечном». Он лично принимал участие в допросах подозреваемых в сотрудничестве с советскими спецслужбами корейцев, русских и китайцев. Если на допросе захваченный агент медлил с ответом, то Люшков «…сразу тыкал ему в лицо нож, или плескал на него керосин, а затем чиркал спичкой и говорил допрашиваемому, что если тот не заговорит, пока спичка догорает в его пальцах, то он бросит эту горящую спичку ему на голову». Причину такой жестокости бывшего чекиста японцы связывали с его переживаниями о судьбе своих близких, оставленных в Советском Союзе. Их арест и осуждение якобы и сделали Люшкова ожесточенным и беспощадным человеком600.
Жил Люшков довольно уединенно. Не любил гулять в людных местах. Много читал. Просил начальство обеспечивать его текущей советской периодикой. Доклады Люшкова по военным вопросам публиковались в японской военной печати, некоторые статьи переводились в США.
Люшковым заинтересовался начальник немецкой военной разведки «Абвер» адмирал Канарис. «Он немедленно направил в Японию своего представителя, с которым японцы обещали поделиться разведывательной информацией, полученной от Люшкова. Об этом стало известно советской военной разведке. При аресте Зорге и его помощников японцам удалось захватить шифр, и они сумели прочитать ряд посланных из Москвы телеграмм. Одна из них, от 5 сентября 1938 года, гласила: „Сделайте все возможное, чтобы достать копии документов, которые специальный представитель Канариса получил от японской армии (или копии документов, полученных этим представителем у Люшкова). Передайте их немедленно“»601. Зорге смог скопировать наиболее важные страницы. Пленка была направлена в Москву, куда была доставлена в начале 1939 г.
Для немцев и японцев показания Люшкова были очень ценны, особенно сведения о частях Красной армии и о политико-экономической обстановке в СССР.
23 ноября 1938 г. Н. И. Ежов направил в Политбюро ЦК ВКП(б) на имя И. В. Сталина письмо с просьбой освободить от работы наркома внутренних дел. В числе прочих причин своего освобождения с поста он указал, что «вина моя в том, что, сомневаясь в политической честности таких людей, как бывший нач. УНКВД ДВК предатель Люшков и последнее вр