ой готовности к выступлению против СССР.
Предположив, что японским войскам удастся оккупировать советский Дальний Восток, я составил телеграмму, изложив в ней содержание собранных мною материалов по вопросу создания оккупационной власти, и в зашифрованном виде через военного атташе отослал ее помощнику начальника Генерального штаба генерал-лейтенанту Танабе. После этого я отослал в Генеральный штаб из Берлина еще две такого же характера шифротелеграммы…»192
Проведя всестороннюю подготовку разведывательно-подрывных акций против СССР на случай войны и осуществляя активное информационное обеспечение предстоящих боевых действий, разведывательные органы Японии приступили к реализации своих планов по провоцированию Советского Союза к нарушению заключенного с Японией пакта о нейтралитете. Осуществление одной из провокаций 2-й отдел штаба КГВ поручил ЯВМ в г. Цзямусы. Акция санкционировалась разведывательным управлением Генштаба японской армии. Для ее проведения был подобран и подготовлен опытный агент особого отделения тунцзянского жандармского отдела китаец Яо Цзычжан, бывший командир полка одной из националистических военных группировок в Маньчжурии, завербованный японской контрразведкой еще в 1931 г.
13 июня 1941 г. в 6 час. утра на участке погранзаставы Брандвахта пограничный наряд задержал японского агента при переходе государственной границы СССР. Им оказался Яо Цзычжан, 1892 г. р., уроженец Фынтенской провинции Маньчжоу-Ди-Го, крестьянин, китаец, женат, до перехода границы проживал в г. Кайюань, крупный землевладелец, сам землю не обрабатывал, а сдавал в аренду. Имел наемную рабочую силу в 50 чел. У задержанного при личном обыске, кроме удостоверения и китайской литературы, ничего не было.
На проведенном первичном допросе от 14 июня 1941 г. Яо Цзычжан показал, что на территорию СССР прибыл с целью просить советское правительство устроить ему встречу с китайским генеральным консулом, которого он хочет просить о разрешении организовать партизанские отряды из числа китайских граждан, проживающих на территории СССР, и вместе с ними переправиться на территорию Маньчжурии для борьбы с японскими захватчиками. Далее он показал о том, что при переходе границы второй целью ставил просить разрешения у советского правительства выступить по радио с воззванием к маньчжурскому народу и тем самым поднять их на борьбу с японцами.
На последующих допросах уличенный рядом фактов неправдоподобных и разноречивых показаний Яо Цзычжан вынужден был признаться в принадлежности к японской разведке, а также в том, что на территорию СССР прибыл по заданию последней, что в ее агенты был завербован в 1931 г. командиром японского карательного отряда японцем Хын-Шан-Чжин-Хюн, который с 1932 г. работал начальником кайюаньского особого отдела.
По его словам, специальной подготовки как агент-разведчик не проходил, но имел довольно большой опыт на практической работе в качестве японского тайного агента. Перед выходом на территорию СССР с ним было проведено 5 двух- и трехчасовых бесед по этому вопросу. Беседу и инструктаж проводил начальник тунцзянского жандармского отделения японец Тянь-Цунь.
По поводу полученного задания Яо Цзычжан показал:
«1. Задание на выход в СССР от японца Тянь-Цунь я получил следующее: Границу из Маньчжурии в СССР перейти на весельной лодке и на советский берег выйти против города Тунцзян (участок п/з Брандвахта), при выходе на сов. берег пойти сразу на задержание.
После задержания и при проведении расследования советским начальникам заявить о том, что я из Маньчжурии бежал, т. к. имею большую ненависть к японцам. О себе доложить, т. к. это было в действительности, т. е. до 1928 г. служил в Маньч. армии Чжан Цзолина, командовал полком и т. д.
После того как советские начальники мне поверят, попросить их от имени всего китайского народа о том, чтобы меня направили в Москву и разрешили мне встретиться с кит. генеральн. консулом и если же советское правительство разрешит мне встречу с последним, то ему я должен доложить о том, что на территорию СССР прибыл от всего китайского народа, с целью просить у Вас помощи в борьбе против японских захватчиков. У консула я должен был добиться доверия, и чтобы он просил разрешения у Сов. правительства на право организации партизанских отрядов из числа китайцев, проживающих в СССР, и чтобы эти партизанские отряды разрешили возглавить мне и перебросили их в Маньчжурию.
Далее мне было сказано, что если Сов. правительство и кит. консул разрешат организовать партизанские отряды и будут их перебрасывать в Маньчжурию, то я должен был сделать так, чтобы при переходе границы из СССР в Маньчжурию открыть стрельбу по японцам и местным жителям, а после этого со всеми партизанскими отрядами сдаться в плен. Это дало бы возможность иметь факт против Сов. Союза, этим самым бы Сов. Союз нарушил существующее положение, а какое положение, про это мне сказано не было.
При встрече с кит. консулом и если бы он не стал мне верить, то я должен был просить его о том, чтобы он запросил бывшего командира полка при армии Чан Кайши, ныне командующего крупным соединением китайской армии, китайца Хэ-Фын, который бы подтвердил мою „честность“ к китайскому народу.
С китайцем Хэ-Фын я был знаком действительно с малых лет и до 1931 г., т. е. до момента вербовки меня в сеть японской разведки. О том, что я знаком с Хэ-Фын, японцам известно из моего личного дела, а поэтому данный вариант они мне и предложили.
2. Попросить кит. консула, через него и сов. правительство о том, чтобы мне разрешили выступить по радио с воззванием к маньчжурскому и китайскому народам.
Для выступления по радио японец Тянь-Цунь мне дал псевдоним „Яо-Дюн-Хо“, т. е. при выступлении по радио я должен был назвать не свою фамилию, а данный псевдоним. Это было сделано с той целью, что если мне удастся выступить по радио, то чтобы японцы знали о том, что выступаю именно я, а никто другой. В своем обращении по радио я должен был говорить так, чтобы большинство слов было не понятно. Кроме выступления по радио, находясь на радиостанции, я должен был изучить ее устройство.
3. В случае, если Сов. правительство не пойдет на первое и второе, т. е. если не разрешить организовать партизанские отряды и не разрешит выступить по радио, то я должен был просить Сов. правительство о том, чтобы меня одного перебросили в Китай, в революционную китайскую армию, где согласно полученного задания я должен был разыскать знакомого китайца Хэ-Фын и через него устроиться куда-нибудь на работу, хотя бы командиром батальона или даже роты.
Устроившись на работу в кит. армию, я должен был собирать сведения о ее вооружении, о количестве лич. состава, о политико-моральном состоянии и т. д., организовать вокруг себя преданных японцам людей и через них вести разложение армии. В дальнейшем я должен был добиться доверия у командования армии, повышения в должности и затем попросить, чтобы меня направили на фронт в Эхейскую провинцию, где в один из удобных моментов сдаться в плен.
Яо Цзычжан очень крепко был проинструктирован в части того, чтобы, находясь в Сов. Союзе, ни в коем случае, ни под каким предлогом не сознаваться в принадлежности к японской разведке, и, кроме того, ему было указано о том, что если признаешься в принадлежности к японской разведке, то будешь немедленно расстрелян, а если не признаешься и будешь действовать согласно нашего указания, данное задание выполнишь наверняка.
Яо Цзычжан задания с кем-либо связаться из жителей СССР не получал, но при получении задания японец Тянь-Цунь его спросил: „Ты знаком с сотрудником китайского консульства в СССР китайцем „Суе-Ке“?“ – на что Яо Цзычжан ответил нет»193.
Планируя и претворяя в жизнь подобные провокации, японцы пытались получить факты, уличающие Советский Союз в нарушении положений пакта о нейтралитете, для того чтобы иметь основания для осложнения дипломатических отношений с СССР или же прямого военного выступления. Кроме того, согласно докладной записке ГУПВ НКВД СССР в НКВД СССР от 2 ноября 1941 г., штабом КГВ был издан приказ, разрешающий органам японской разведки захват наших пограничных нарядов. В приказе подчеркивалась необходимость проведения этих операций только под руководством офицеров и после тщательного наблюдения за территорией СССР.
Японские военный и военно-морской атташе в Москве приступили к анализу событий на советско-германском фронте и прогнозированию возможного срока падения советской столицы. С этой целью в военном атташате была составлена специальная инструкция, которая разграничивала обязанности каждого сотрудника по сбору разведывательных сведений и изучению хода боевых действий на советско-германском фронте.
Необходимо подчеркнуть, что японский военный атташе в Москве полковник М. Ямаока и военно-морской атташе капитан 1-го ранга Т. Ямагучи расходились в оценке хода советско-германской войны. Ямаока верил в возможность гитлеровского «блицкрига» против СССР. Выезжая вместе с дипкорпусом в октябре 1941 г. в г. Куйбышев, он даже оставил в Москве своего помощника К. Сасаки для того, чтобы проследить последнюю фазу боев под Москвой и вступления немцев в город. В инструкции, данной Сасаки, предусматривалось, что после того как он окажется по ту сторону фронта, то должен будет перейти в подчинение к военному атташе Японии в Германии.
Другого мнения придерживался капитан 1-го ранга Ямагучи. 11 августа 1941 г. в письме, адресованном работнику военно-морского министерства Такате, он писал, что германская сторона начала войну с расчетом на захват Москвы через две недели и полный разгром Советского Союза через 2 мес. По мнению Ямагучи, если война действительно начата на основе таких стратегических установок, то она, вне всякого сомнения, кончится провалом и в будущем можно ожидать чрезвычайно грозной ситуации.
В письме военно-морскому атташе Ямагучи из Морского главного штаба от ответственного работника советского сектора Усуи (датированном 18 марта 1942 г.) сообщается о том, что в отношении СССР утвержден курс политики, предложенной высшим флотским командованием: «Наши отношения с Советским Союзом – вот проблема, которая в данный момент вызывает чрезвычайное напряжение нервов всего японского народа. Среди населения распространяются самые сенсационные, выдаваемые за правду слухи. Вопросы, с которыми обращаются к нам по поводу этих слухов, приводят нас в замешательство. В наших центральных инстанциях пришли к единодушному решению – все силы обратить на закрепление позиций на Юге, а в отношении Севера – выдерживать до конца пассивную линию. Эта установка, по-видимому, уже дана Квантунской армии»