В отношении лагеря-«приюта» «Хоанкиоу» в г. Чанчунь советской контрразведкой были добыты материалы о том, что он находился в подчинении штаба КГВ, в лагерь направлялись перебежчики из числа летчиков и лиц, имеющих техническое образование и специальности, а также женщины.
В «Кооанский» лагерь-«приют», находившийся в г. Ванемяо, направлялись только монголы и буряты. Этот лагерь именовался «2-й партизанский отряд». Начальником лагеря был полковник Канагава205.
13 сентября 1945 г. органами советской контрразведки был арестован изменник Родины, бывший красноармеец, указанный выше Иванов Иван Ильич, 1925 г. р., бывший военнослужащий 74-го Шилкинского погранотряда.
В процессе следствия он рассказал, что японцы, после того как он перебежал к ним, вызывали его на допрос два раза. Японский офицер через переводчика спросил фамилию, где и когда перешел границу, в какой части служил, где она расположена, количество войск на границе, какое у них имеется вооружение, какие существуют укрепления, сколько имеется лошадей, каков возрастной состав красноармейцев, фамилии командного состава, адрес воинской части.
На все поставленные вопросы Иванов дал исчерпывающие ответы и таким образом выдал военную тайну. Физических мер воздействия к нему не применялось, а, наоборот, допрашивавший офицер угощал его папиросами.
16 января 1942 г. утром в военный городок прибыл пассажирский самолет, на который его посадили. В сопровождении офицера, примерно через два часа, прибыл в г. Сахалян. С аэродрома его на легковой автомашине доставили в военную миссию и заперли в подвал.
В сахалянской военной миссии Иванов находился до 15 февраля 1943 г., где неоднократно подвергался допросам, затем был послан в харбинскую военную миссию, откуда и направлен в т. н. приют «Когаин».
Находясь в сахалянской военной миссии, в течение первых двух недель его ежедневно вызывали на допросы, а в последующее время допрашивали реже. От него требовали подробного рассказа о воинской части, в которой служил, и добивались признания – не послан ли советской разведкой со специальным заданием. Ввиду того что он сам перешел на сторону японцев и принадлежность к советским разведывательным органам отрицал, ему не верили и применяли физические меры воздействия: избивали кулаками, палкой и, наконец, подвешивали за ноги. Во второй половине месяца допросы стали реже и на них интересовались жизнью Иванова, его родителей, положением крестьян в колхозах.
В ноябре 1944 г. Иванов работал на конюшне в т. н. лагере-«приюте» «Когаин». За ним зашли и отвели к заместителю начальника лагеря Емагичи. Тот предложил ему наблюдать за перебежчиками во время работы, прислушиваться к их разговорам и выявлять, какие недовольства высказываются на японские порядки, кто собирается бежать из лагеря и не готовятся ли покушения на начальство лагеря.
Когда Иванов дал свое согласие, Емагичи предупредил, что это нужно держать в секрете и никому не рассказывать. Согласие было оформлено подпиской, она была составлена на русском языке, которую Иванов подписал своей фамилией. Никакой клички ему присвоено не было.
Согласно указаниям Емагичи, встречи с ним проводились регулярно, первое время два-три раза в неделю в его кабинете, куда он заходил вечером, чтобы никто не заметил, а позднее встречался реже и по мере необходимости. С ноября 1944 г. по август 1945 г. им в устной форме было дано 12 ценных агентурных донесений.
В августе 1945 г. началась война между Японией и СССР. В Харбине появились десантные части Красной армии. Администрация лагеря была обеспокоена этим и приняла все меры к роспуску лагеря, определению людей на работу, уничтожению неблагонадежных лиц, ставя перед собой целью оставить в тайне от Красной армии существование «приюта» «Когаин», а также не допустить задержание и разоблачение лиц, проживавших в этом лагере.
Этим и был вызван перевод Иванова в числе 59 чел. на службу в Харбинское управление железной дороги. С этой целью 18 августа вечером Емагичи вызвал его к себе, долго беседовал наедине, рассказал о посылке на работу и дал задание разведывательно-диверсионного характера против частей Красной армии. На встрече сказал, что в Харбине есть части Красной армии. Он хочет «оказать содействие и спасти Иванова от ареста. Для этого собирается направить его в Харбин в управление железной дороги в распоряжение начальника. Там будут выданы документы, как служащему железной дороги, при получении которых необходимо изменить фамилию. Там будет дана форма железнодорожника. На жительство нужно будет поселиться среди эмигрантов, слиться с ними, стать незаметным и выдавать себя за эмигранта». Сделанным предложением Иванов остался доволен.
19 августа утром на автомашине в сопровождении японского офицера, служившего в лагере «Когаин», Иванов в числе 30 чел. прибыл в Харбинское управление железной дороги. Примерно через час прибыла еще одна группа в составе 29 чел.
Все были приняты начальником управления железной дороги – японцем, который на ломаном русском языке сказал, что он примет всех на работу в депо, выдаст необходимые документы, предоставит общежитие, а позднее устроит на частные квартиры. Старшим групп приказали составить списки с указанием новых фамилий, имен, отчеств и года рождения. Списки составили, в которые Иванова включили под фамилией И. И. Митрофанова206. Там же в управлении всех сфотографировали для удостоверений, после чего отвели в общежитие, располагавшееся на краю города.
Для получения документов и обмундирования от каждой группы выделили по одному человеку. Получив обмундирование и удостоверения железнодорожника, старшие групп возвращались обратно в общежитие. Гандуров благополучно возвратился, а Бурштуляк вместе с документами и обмундированием был задержан красноармейцами и не возвратился. В связи с этим пошли разговоры, что Бурштуляк может рассказать все, что ему известно, и всех арестуют. Присутствующие стали сговариваться и группами бежать из общежития207.
4 октября 1945 г. арестованный помощник начальника отделения политработы лагеря «Когаин» С. Икеда сообщил, что перебежчики направлялись по разным «приютам».
«Имелись случаи расстрела отдельных перебежчиков. К такой категории людей относились те лица, которые на допросах вели себя плохо, не говорили правду, при том не могли быть использованы в интересах Японии против СССР и были опасны во всех отношениях для Маньчжурской империи. Таких перебежчиков с разрешения начальника штаба КГВ и начальника харбинской ЯВМ на местах задержания сотрудники пограничных миссий расстреливали, о чем сообщали в письменном виде в харбинский приют…
В 1941 г. руководил приютом генерал-майор Г. Янагида, с 1943 г. генерал-майор А. Дои, а с февраля 1945 г. генерал-майор Ш. Акикуса, который находился до дня капитуляции Японии в г. Харбине.
Основные цели и задачи перед харбинским приютом были поставлены следующие:
В период руководства этим приютом начальниками ИРУ КГВ Янагида и Дои, т. е. с 1941 по 1943 г., основной задачей было получение через перебежчиков сведений о Советском Союзе, Красной армии и обработка этих изменников в антисоветском духе.
Со вступлением в должность нового начальника ЯВМ Акикусы с 1943 г. цели и задачи работы в приюте резко изменились. По его приказу приют должен был готовить всех перебежчиков для борьбы с Советским Союзом, причем войну рассчитывали начать с СССР в ближайшее время, предполагая, что СССР в длительной войне с Германием ослаб, и это должны использовать японцы и первые объявить войну советскому государству. Было предложено готовить перебежчиков для диверсионной, разведывательной, агитационной и партизанской деятельности в тылу Красной армии. Эти приказы приютом выполнялись.
После победы Красной армии над Германией стало известно через агентуру, работающую в СССР, что советские войска из Германии перебрасываются к границам Маньчжурии, в связи с этим было получено дополнительное указание. Предлагалось готовить перебежчиков на случай войны Японии и СССР и успехов Красной армии в войне, на оседание их на территории Маньчжурии под видом эмигрантов для ведения подрывной работы в тылу Красной армии. Эта подготовка также велась руководством приюта.
Выполнить поставленные приюту цели и задачи по подготовке кадров для борьбы с Красной армией не смогли лишь потому, что японцы не верили в преданность перебежчиков из СССР. И другое, главное, быстрое продвижение советских войск в глубь территории Маньчжурии застало врасплох.
О „Кооанском“ приюте: мне известно только то, что на него имели большие надежды, как на помощь в борьбе с Красной армией, ибо к монголам и бурятам японцы относились с доверием. Известно то, что „Кооанский“ приют был очень секретным, о его существовании знало небольшое число людей, даже сотрудников Харбинской ЯВМ»208.
Подготовка Японии к войне с СССР
В феврале 1945 г. генерал-майор Акикуса был назначен начальником ИРУ КГВ, сменив генерал-майора Дои, находившегося на этой должности в последние годы. Акикуса занял этот пост вторично. В прошлом он работал в Харбине непосредственно после оккупации японскими войсками Маньчжурии.
Знание Акикусой обстановки на Дальнем Востоке и умение быстро ориентироваться в ней отмечали агенты, работавшие под его личным руководством. Существенное значение в этом имело знание им русского языка. Агенты, работавшие с Акикусой, характеризовали его как человека осторожного и хитрого.
Тот факт, что он снова пришел к руководству японской военной разведкой в Маньчжурии, свидетельствовал, что его заслуги в прошлом не забыты и руководство рассчитывало, что он сумеет справиться с поставленными перед ИРУ задачами в новой, весьма сложной обстановке. Однако времени на это у него оставалось крайне мало.