…
Фактически я находился в резерве разведчиков-диверсантов на случай войны между Японией и Советским Союзом».
О программе обучения в отряде и задачах, стоявших перед курсантами, Букмер показал:
«Программа обучения в отряде сводилась к следующему:
1. Изучение военного дела, строевая подготовка, материальная часть оружия – полевой пушки, чешского пулемета, винтовки и маузера, практические стрельбы на полигоне.
2. Обучение разведывательно-диверсионному делу – как водить, разрушение ж. д., мостов и других военных объектов в тылу КА.
3. Обучение проведению пропаганды среди населения и военнослужащих КА, направленной против коммунистов и существующего на территории СССР строя. По вопросу ведения а/с пропаганды в отряд неоднократно приезжали русские белоэмигранты из Харбинской ЯВМ, они читали нам лекции.
В лекциях особенно подчеркивалось, что только Япония может нам (т. е. русским эмигрантам) помочь в свержении существующего в России советского строя и установлении „национального русского государства“. Из лекторов я помню только Родзаевского Константина Владимировича»330.
В декабре 1945 г. арестованный И. И. Гавриленко, 1920 г. р., эмигрант, рассказал, что с сентября 1941 г. по июнь 1944 г. служил в отряде Асано. В июне 1942 г. он с группой в количестве 60 чел., под командованием поручика Н. В. Рычкова331 выбрасывался на границу СССР, в районе г. Мохэ (местечко Эршинадян), где до сентября 1943 г. готовился для разведывательно-диверсионной деятельности на территории СССР (т. н. 2-й Амурский поход)332. Позже, по сентябрь 1944 г., проживал на ст. Яблоня, находясь в резерве, а затем по июль 1945 г. проходил подготовку на разведывательно-диверсионных курсах харбинской ЯВМ на ст. Имяньпо. Будучи доставленным самолетом на японскую агентурную базу в местечко Чилинчи (в 65 км юго-восточнее г. Мохэ), он 25 июня получил от командира 900-го разведывательно-диверсионного отряда ГЯВМ в г. Харбине майора К. Ичикава задание – перейти с группой лиц (в группу входили Н. Куканов и Н. П. Ковалев) советскую границу между погранзаставами Сгибнева и Омутная, достигнуть ж. д. на участке между ст. Халан и Улятка (Амурская ж. д.), а затем в течение трех суток вести наблюдение за движением поездов, фиксируя характер перевозимых грузов.
Согласно полученному заданию, изучив район действия и будучи экипированным в летнюю форму японских солдат, снабженный компасом, топографической картой, двумя маузерами и 15-дневным запасом продуктов, он со своей группой, в сопровождении капитана В. В. Тырсина333 и подпоручика Анзаи, 1 июля 1945 г. из Чилинчи прибыл на маньчжурскую погранзаставу Юнходян, откуда в ночь со 2 на 3 июля на резиновых лодках, переправились на советский берег р. Амур, а затем, соблюдая маскировку, двинулись по азимуту по лесисто-болотистой местности к заданному району.
Не встретив никого на своем пути, они 6 июля достигли ж. д. между станциями Халан и Улятка, где до 9 июля вели наблюдение и фиксировали движение поездов, укрываясь в кустарнике в непосредственной близости от дороги.
Выполнив задание, И. И. Гавриленко со своей группой по тому же маршруту вернулся в сторону границы. В ночь с 11 на 12 июля они достигли советского берега р. Амур, а примерно в 4 часа утра 12 июля на резиновых лодках незамеченными переправились через Амур и прибыли на маньчжурскую погранзаставу Юнходян, затем на базу в Чилинчи, а 8 августа 1945 г. самолетом были доставлены в г. Харбин334.
Мероприятие «Альфа»
Согласно данным УНКГБ СССР по Хабаровскому краю от 29 декабря 1944 г., в Маньчжурии проживало около 75 000 российских эмигрантов, в подавляющем большинстве русской национальности, большинство из них были белоэмигранты, прибывшие в Маньчжурию после 1917 г. За четверть века старшее поколение, принимавшее непосредственное участие в вооруженной борьбе против советской власти, состарилось и постепенно вымирало. Значительная часть его, обремененная повседневными житейскими заботами, отошла от политической антисоветской деятельности. Второе поколение эмиграции, выросшее, а зачастую и родившееся в Маньчжурии, в основном было равнодушно к «заветам отцов». У них не было чувства злобы, ненависти или неприязни к советской власти.
Маньчжурия для эмигрантов не стала «второй родиной», они там не ассимилировались, и по языку, и морально-бытовому укладу составляли чужеродный элемент. Экономическое положение было неустойчивым. Если прежде японцы учитывая особую роль эмигрантов в своих антисоветских планах, создавали для них некоторые преимущества, подкармливая их за счет эксплуатации китайского населения, то в условиях, когда все людские и материальные ресурсы были мобилизованы на нужды войны, японцы лишались этой возможности. Если добавить еще полное политическое бесправие эмигрантов и вмешательство японцев в их религиозную жизнь, то можно утверждать, что большая их часть, а особенно молодежь, резко отрицательно относилась к японцам. Этому способствовала как реальная перспектива военного разгрома японцев в Тихоокеанской войне, так и победа Советского Союза над фашистской Германией.
Эмигранты не исключали возможности вторжения войск Красной армии на территорию Маньчжурии и в предвидении этого стремились не компрометировать себя явной связью с японцами. Победоносная война Советского Союза против Германии привела к тому, что значительные слои эмигрантов, и в первую очередь молодежь, почувствовали себя русскими людьми, и в их среде зародилось даже некое подобие патриотического движения, стихийного, организационно неоформленного. Движение, выражавшее всего лишь их сочувствие к русскому народу, подвергшемуся вероломному нападению. «Оборонцы», как стали именовать этих эмигрантов, навлекли на себя репрессии и гонения со стороны японцев и фашистского белоэмигрантского руководства. Против них была проведена ожесточенная кампания как в белоэмигрантской печати, так и на собраниях эмигрантов.
Японцы, несмотря на неблагоприятное положение, усилили подготовку к войне с Советским Союзом. ГЯВМ в г. Харбине стала активно работать над политическим сплочением эмиграции, ликвидацией розни и грызни в ее среде. Это привело к тому, что из всех белоэмигрантских политических организаций сохранил себя и идеологически, и организационно один лишь РФС, пользующийся полной поддержкой ЯВМ, который, в свою очередь, безраздельно связал свою судьбу с японцами.
Дело не ограничивалось одним лишь идеологическим воздействием на эмигрантов. Перед войной все они в обязательном порядке были сведены в специальные воинские формирования. Ориентировочно в них находилось около 15 000 эмигрантов-мужчин. Воспитываемый на фашистских концепциях личный состав этих формирований представлял собой серьезную опасность в случае вооруженного конфликта с Японией. Она вытекала не столько из их численности, а сколько из того факта, что их личный состав, владея в совершенстве русским языком, будучи знаком с бытом населения Советского Союза и по внешнему облику не отличаясь от этого населения, был бы, несомненно, использован не для обычных боевых действий, а главным образом в качестве диверсионно-террористических банд, для всякого рода провокаций, для прямого шпионажа и т. д.
В то время в среде русской эмиграции в Маньчжурии наблюдалась борьба двух тенденций:
– развитие антияпонских настроений, обусловленных политико-экономическим режимом, созданным японцами для эмигрантов, и перспективой военного поражения Японии: наличие брожения, порожденного войной Советского Союза против немецких захватчиков, сопровождавшегося ростом интереса к жизни в СССР, возникновением сочувствия к русскому народу, осознанием безнадежности своего положения, осознанием возможности вновь обрести потерянную Родину;
– стремление японцев окончательно прибрать эмиграцию к своим рукам, поставить ее в полную политическую и экономическую зависимость от себя, идеологически сплотить ее на базе ненависти к коммунизму и советской власти и подготовить ее для широкого и эффективного использования на время войны между Японией и СССР.
В прямых интересах органов госбезопасности было необходимо осуществить задачу политического раскола эмиграции, компрометации РФС и его руководства, подрыва доверия японцев к эмиграции как к антисоветской колонии в Маньчжурии, с тем чтобы они вынуждены были, хотя бы частично, отказаться от своего замысла использовать эмигрантов для выполнения разведывательных и диверсионно-террористических заданий.
Наиболее надежным и быстродействующим средством для осуществления этих задач была выбрана организация специального радиовещания, которое внешне должно было быть инсценировано как работа подпольной радиостанции «эмигрантов-оборонцев». Было ясно, что японцы смогут установить, что радиостанция действует с территории СССР, однако документальных доказательств у них не будет, этим снимался вопрос о могущих возникнуть дипломатических осложнениях.
Не исключалось, что японцы примут меры к тому, чтобы эмигранты узнали, откуда к ним обращаются. Однако ожидалось, что твердой уверенности у них в этом не будет. Даже если допустить, что у них не останется никаких сомнений относительно местонахождения радиостанции, сам факт того, что к ним обращаются из Советского Союза, еще более возбудит их интерес к этим радиопередачам, а политически острое и злободневное содержание передач будет способствовать росту и дальнейшему обострению антияпонских настроений.
Предполагалось программы радиопередач осуществлять два раза в неделю в определенное время и на определенной, обычно принятой маньчжурскими радиостанциями, волне. Фактический материал для радиопередач предполагалось брать из белоэмигрантской прессы, из сообщений маньчжурских радиостанций и из специальных сообщений резидентуры.