После своей вербовки Ким встретился с Ватанабе и доложил о состоявшейся договоренности с Богдановым. Ватанабе это сообщение принял с удовлетворением. Он заявил, что до закрепления отношений с Приморским ГПУ Ким не должен совершать таких шагов, которые нарушили бы создавшиеся перспективы внедрения в аппарат ОГПУ. Ватанабе вскоре после этого уехал, и Ким его больше не встречал.
Работа в Приморском ГПУ длилась недолго, так как в апреле 1923 г. намечалась его поездка в Москву в качестве секретаря Отаке. Отаке являлся негласным резидентом японского Генерального штаба. Его разведывательная деятельность проводилась под прикрытием японского телеграфного агентства «Тохо», представителем которого он являлся.
В апреле 1923 г. к Киму по поручению Отаке явился японец Хироока, с которым он ранее работал в японском телеграфном агентстве «Тохо», и предложил ехать в Москву в качестве секретаря Отаке. Сообщив об этом предложении представителю Приморского ГПУ – Богданову и получив санкцию на отъезд в Москву, Ким заявил Хирооке, что согласен принять это предложение. После чего Хироока вручил ему 2000 рублей золотом на расходы по поездке. Накануне отъезда Ким посетил японское генеральное консульство, где получил охранную грамоту.
Кима приняло доверенное лицо Ватанабе Вакаса – секретарь консульства (во время интервенции ходил в офицерской форме). Вакаса заявил, что Ватанабе в вопросе внедрения в органы ОГПУ возлагает на Кима большие надежды.
До Читы Ким ехал самостоятельно, а в Чите встретился с Отаке, который ехал через Маньчжурию. Далее до Москвы они следовали вместе.
Остановились в Москве вначале в помещении гостиницы «Княжий двор». Затем по поручению Отаке Ким купил квартиру на Трифоновской улице (возле Лазаревского кладбища), где и стал проживать.
При отъезде, еще во Владивостоке Богданов в беседе с Кимом заявил, что в Москве с ним будет установлена связь представителями ОГПУ. Действительно, после своего прибытия в Москву, из ОГПУ ему позвонили по телефону и предложили явиться к Большому театру. В назначенное время состоялась встреча, на которой Ким восстановил связь с 5 контрразведывательным отделением ОГПУ. Представитель ОГПУ, с которым он начал работать, являлся оперативным работником Шпигельглазом.
Работая в качестве секретаря Отаке, Ким одновременно поддерживал негласную связь с ОГПУ. В целях завоевания авторитета и доверия перед последними, по предварительной договоренности с Отаке, он представлял в ОГПУ освещение его деятельности.
Преследуя цель внедрения в органы ОГПУ, он с согласия Отаке выдал ряд его связей: Попова М. Г., впоследствии расстрелянного за шпионаж; Шенберга, бывшего секретного сотрудника КРО, двойственную роль которого Ким «разоблачил» перед органами ОГПУ; японского коммуниста Кодама, бежавшего в Японию через финляндскую границу, и пр. Все это предпринималось по согласованию с Отаке для того, чтобы создать благоприятные условия и предпосылки внедрения Кима в аппарат ОГПУ.
Впервые с Кимом как с агентом японской разведки была установлена связь в 1925 г. полковником Сасаки Сейго, прибывшим в Москву после возобновления дипломатических отношений Японии с СССР. Он в то время являлся 2-м секретарем японского посольства. С ним Ким впервые встретился и впоследствии систематически виделся на квартире Отаке. Сасаки первое время особенно интересовался вопросом отношений Кима с ОГПУ и подробно расспрашивал о том, как идет его продвижение.
В одной из бесед Сасаки передал Киму привет от Ватанабе, предложил аккуратно доносить в ОГПУ по всем тем вопросам, какие его интересуют, всемирно добиваясь доверия. Вместе с тем он рекомендовал действовать с чрезвычайной осторожностью и не предпринимать что-либо, что могло нарушить и свести на нет намеченный план внедрения в органы ОГПУ, так как японский Генеральный штаб на Кима возлагал большие надежды. Сасаки преподал линию поведения, сводящуюся к тому, чтобы Ким с максимальной осторожностью закреплял свое положение в ОГПУ.
Ким в свою очередь информировал Сасаки о характере отношений с ОГПУ и той работе, которую он вел по заданию ОГПУ, сказав, что ему удалось создать благоприятные условия для выполнения задач, поставленных перед ним Генеральным штабом. Ким был связан с полковником Сасаки с 1925 по 1927 г.
Установки, которые были даны резидентами японского Генерального штаба Отаке и Сасаки, в интересах внедрения Кима в контрразведывательный аппарат ОГПУ в значительной мере облегчили выполнение поставленной перед ним задачи. Его деятельность как секретного сотрудника КРО ОГПУ, внешне казавшаяся безупречной, «инициатива», проявленная в деле освещения Отаке, и т. д., безусловно, способствовали укреплению его доверия у оперативных работников ОГПУ, с которыми он поддерживал связь. В результате Ким постепенно стал продвигаться. Ему стали поручать ответственную и строго секретную работу. Так, в 1927 г. он был привлечен спецотделом для работы над шифрами, а в 1928 г. стал нештатным переводчиком ОГПУ, так как к этому времени началась систематическая перлюстрация японской дипломатической почты. В этом же году он стал принимать участие в особо секретных операциях по японской линии. И наконец, в 1932 г. его перевели в гласный аппарат ОГПУ на руководящую контрразведывательную работу по японской линии. В результате основная задача, поставленная перед Кимом японским Генштабом, была достигнута.
Впервые с японским военным атташатом он установил организационную связь в 1927–1928 гг. Она была установлена с военным атташе Комацубаро на даче у Юхаси. Этому предшествовал телефонный звонок от Юхаси, который пригласил его к себе на дачу на ст. Удельная (Юхаси работал в японском посольстве секретарем-переводчиком).
С Комацубаро у Кима было всего две встречи. Во время бесед он сообщил ему о своем положении в ОГПУ, чем тот был вполне удовлетворен. Ему же была предоставлена информация о характере работы в ОГПУ, за исключением факта перлюстрации дипломатической почты. В этот период времени Киму еще не было известно, что органами ОГПУ производятся технические выемки из сейфов японского военного атташата.
Комацубаро предложил Киму соблюдать крайнюю осторожность, добиваясь своего внедрения в контрразведывательную часть ОГПУ, непосредственно занимающуюся делами по японцам.
В 1930–1931 гг., после отъезда Комацубаро, Ким установил связь с его преемником Касахара, которого информировал о дальнейших перспективах своего продвижения в ОГПУ.
Дальнейшая активная разведывательная работа в пользу Японии началась с лета 1932 г., когда Ким был выдвинут в ОГПУ на руководящую оперативную работу. С этого времени установилась связь с помощником японского военного атташе Ямаокой и поддерживалась в течение 1932 и 1933 г. Встречи с ним, как и с его предшественниками, происходили редко (их было всего три). Объясняется это тем, что он максимально хотел сохранить Кима от угрозы провала, которая могла последовать в результате частых явок. Ким и Ямаока встречались у здания «Межрабпомфильм», около Петровского парка. При появлении Кима на месте встречи Ямаока, видя его, шел вперед в лес и там ожидал.
Организовывались встречи следующим образом. В день встречи Киму на службу звонила женщина, что-то говорила, затем трубка вешалась и спустя некоторое время снова звонок. Мужской голос говорил по-английски – «Пять часов» или «Шесть часов» и т. д., а потом: «Это что, больница? Ах, нет, извините». По предварительной договоренности с Ямаокой надо было считать всегда на 3 часа позже времени, назначенного по телефону.
Ямаока просил Кима представить дислокацию войск ГУПВС, сообщать о предстоящих агентурных комбинациях против японцев, вести в контрразведывательной работе по японцам такую линию, чтобы отвлечь внимание от японцев, занимающихся разведывательной работой. В дальнейших встречах с преемниками Ямаока эти указания пополнялись и уточнялись.
Ким припомнил три факта, которые особенно занимали Ямаоку: это – какие комбинации намечались против японцев в Маньчжурии; за кем из японцев и русских, связанных с ними (т. е. агентурные разработки), велось наблюдение, где находился арестованный Иван Перекрест и кто по его делу был еще арестован.
В состоявшихся беседах Ямаока говорил Киму о том, что японцы хотят, чтобы он сделал большую карьеру по линии ГПУ, и предлагал в этом содействие. В интересах этого Ямаока обещал не чинить препятствий к производству дальнейших технических выемок из сейфов японского военного атташата. Киму было обещано оказать полное содействие в осуществлении вербовок любого из японцев, кандидатуры которых он должен был предварительно согласовывать. Ему также предоставлялась возможность организации комбинации с дипкурьером для «перлюстрации» данных им для провоза документов. По линии ОГПУ Киму предлагалось завести дезинформационные комбинации на японского военного атташе и всемерно развивать их.
В ходе встреч Ким передал помощнику японского военного атташе Ямаоки список агентуры по японской линии; данные о структуре органов ОГПУ, о системе и методике работы контрразведывательного аппарата ОГПУ; об объектах, какие находились под наблюдением ОГПУ; содержание разработок по корейской линии.
Ким информировал Ямаоку о разработках по периферии, которые знал, передал содержание ряда ориентировок по японским и корейским делам, ряд секретных приказов ОГПУ, отрывочные дислокационные данные по РККА, о характере ряда ликвидированных дел, а также характер агентурных данных, представлявшихся негласной сетью по японской линии, и т. д.
В одной из очередных встреч Ямаока заявил о том, что ему известно, что ОГПУ производит выемки из сейфов японского военного атташата. Такие же выемки, по его словам, производились у немцев и поляков. Таким образом, получалось, что «добывавшийся документальный» материал являлся дезинформационным. Так как он давался с согласия и ведома японцев.
В 1933 г. после отъезда Ямаоки Ким последовательно поддерживал связь с 1933 по 1934 г. с японским военным атташе Кавабе. С 1935 по 1936 г. с военным атташе Хата, а с начала 1937 г. с Кавамото – японским военным атташе.